нарушения психического здоровья и распада личности у человека, долгое время вращавшегося в сфере американского шоу-бизнеса

И взор впился в твои красы
Как жадная пчела
В листок цветущей розы.

однажды в двери местного картинного музея ввалились две беременные ээээээээээ... дамы, купили себе билетики и давай изучать экспозицию (что-то я уже гоню, но искренне надеюсь, что экспозиция - это то, что в музее висит, а не только то, что в фотоаппарате), тобишь разглядывать картины и небольшое количество скульптур, пугая своим видом сонных смотрительниц, и перебегая дорогу пожилым немецким туристам, которых занесло в музей каким-то неизвестным ветром... а потом одна ээээээ... дама сказала другой: они думают, наверное, что это на нас беременность так действует, а мы всегда такие.
- ага, - согласилась вторая эээээ... дама.
и покинув музей, они пошли есть пиццу...

Циперсон
Лев Осипович
Кубизм
1920


Фальк
Роберт Рафаилович
Турецкие бани в Бахчисарае
1915



Гауш
Александр Федорович
Пейзаж
1912

ну и т.д. http://www.radmuseumart.ru/

то ли второй класс, то ли третий, какие-то старшекласники (не знаю какие, казались большими) читали, несколько человек, "типа в лицах", на концерте к 7 ноября видимо, ну или к 22 апреля, в посольском клубе...
запомнилось в общем навсегда, такое эстетическое переживание...


Гремит

"Авроры" эхо,

пророчествуя нациям.

Учительница Элькина

на фронте

в девятнадцатом.

Ах, ей бы Блока,

Брюсова,

а у нее винтовка.

Ах, ей бы косы русые,

да целиться неловко.

Вот отошли кадеты.

Свободный час имеется,

и на траве, как дети,

сидят красноармейцы.

Голодные, заросшие,

больные да израненные,

такие все хорошие,

такие все неграмотные.

Учительница Элькина

раскрывает азбуку.

Повторяет медленно,

повторяет ласково.

Слог

выводит

каждый,

ну, а хлопцам странно:

"Маша

ела

кашу.

Маша

мыла

раму".

Напрягают разумы

с усильями напрасными

эти Стеньки Разины

со звездочками красными.

Учительница, кашляя,

вновь долбит упрямо:

"Маша

ела

кашу.

Маша

мыла

раму".

Но, словно маясь грыжей

от этой кутерьмы,

винтовкой стукнул

рыжий

из-под Костромы:

" Чего ты нас мучишь ?

Чему ты нас учишь ?

Какая Маша!

Что за каша!"

Учительница Элькина

после этой речи

чуть не плачет...

Меленько

вздрагивают плечи.

А рыжий

огорчительно,

как сестренке,

с жалостью:

"Товарищ учителка ,

зря ты обижаешься!

Выдай нам ,

глазастая,

такое изречение,

чтоб схватило зá сердце, -

и пойдет учение..."

Трудно это выполнить,

но, каноны сламывая,

из нее

выплыло

самое-самое,

как зов борьбы,

врезаясь в умы:

" Мы не рабы...

Рабы не мы ..."

И повторяли,

впитывая

в себя до конца,

и тот,

из Питера,

и тот,

из Ельца,

и тот,

из Барабы,

и тот,

из Костромы:

" Мы не рабы...

Рабы не мы ..."

...Какое утро чистое!

Как дышит степь цветами!

Ты что ползешь,

учительница,

с напрасными бинтами?

Ах, как ромашкам бредится -

понять бы их,

понять!

Ах, как березкам брезжится -

обнять бы их,

обнять!

Ах, как ручьям клокочется -

припасть бы к ним,

припасть!

Ах, до чего не хочется,

не хочется

пропасть!

Но ржут гнедые,

чалые...

Взмывают стрепета,

задев крылом

печальные,

пустые стремена.

Вокруг ребята ранние

порубаны,

постреляны...

А ты все ищешь раненых,

учительница Элькина ?

Лежат,

убитые,

среди

чебреца

и тот,

из Питера,

и тот,

из Ельца,

и тот,

из Барабы...

А тот, из Костромы,

еще живой как будто,

и лишь глаза странны.

"Подстрелили чистенько,

я уже готов.

Ты не трать, учителка ,

на меня бинтов".

И, глаза закрывший,

почти уже не бывший,

что-то вспомнил рыжий,

улыбнулся рыжий.

И выдохнул

мучительно,

уже из смертной мглы:

" Мы не рабы,

учителка ,

Рабы не мы ..."

эпиграф: Отец Федор уже ничего не слышал. Он очутился на ровной
площадке, забраться на которую не удавалось до сих под ни
одному человеку. Отцом Федором овладел тоскливый ужас. Он
понял, что слезть вниз ему никак не удастся.
(Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев)
еще один глоток шампанского, прямо из горлышка. и сразу кажется не так высоко и вполне полого. и плевать, что камни под ногами и редкие пучки новорожденной травки и одинокое дерево где-то на половине. преодолев первую четверть оглядываешься назад и все. сердце разгоняется до небывалых скоростей и в ушах начинает звенеть. нет - нет, вперед, лучше вперед, на четвереньках уже или даже по пластунски. еще это шампанское, мать его, я же боюсь высоты... дерево, я за тебя подержусь, ибо трава меня уже не выдерживает... вот-вот захлебнусь собственным дыханием. еще немного, как говорится, еще чуть чуть. еще пару шагов или пару ползков, я уже не понимаю. все, все, горизонталь, все, сейчас я отдышусь, и сердце уже не так колотится. где это проклятое шампанское. еще глоточек, последний... и где здесь ближайший магазин? внизу? неееееет...

Сейчас или никогда – сказала Аня. Всю дорогу, пока ехали в автобусе, и потом пока шли к кассе, не покидало ощущение нереальности происходящего, или, точне, неисполнимости до конца. И все же мы купили билеты. Авантюра? Да, чистейшей воды. Обратно билетов не было, но касирша уверила нас, что их непременно можно будет купить там. Поезд покачивало, августовские подмосковные картинки мелькали за окном. Мы смотрели на закат и пили пиво. Прибыли в город-мечту около пяти утра. Покурили у местных уже касс, капили обратные билеты на вечер, еще покурили и пошли в город. Оценив очередь у входа в метро (время приближалось к шести), мы отправились пешком по улице вдоль каких-то трамвайных путей, справедливо полагая, что рано или поздно к метро мы выйдем...

«Стук колес, сопровождающий каждого из нас с момента рождения до смерти, — это, конечно, самый привычный для нас звук. Ученые подсчитали, что в языках различных народов имеется примерно двадцать тысяч его имитаций, из которых около восемнадцати тысяч относится к мертвым языкам, большинство из этих забытых звукосочетаний даже невозможно воспроизвести по сохранившимся скудным, а часто и нерасшифрованным записям. Это, как сказал бы Поль Саймон, songs, that voices never share. Но и существующие ныне подражания, имеющиеся в каждом языке, конечно, достаточно разнообразны и интересны — некоторые антропологи даже рассматривают их на уровне метаязыка, как своего рода культурные пароли, по которым люди узнают своих соседей по вагону. Самым длинным оказалось выражение, используемое пигмеями с плато Каннабис в Центральной Африке, — оно звучит так:

«У-ку-лэ-лэ-у-ку-ла-ла-о-бэ-о-бэ-о-ба-о-ба».

Самым коротким звукоподражанием является взрывное «п», которым пользуются жители верховьев Амазонки. А вот как стучат колеса в разных странах мира:

В Америке — «джинджерэл-джинджерэл». В странах Прибалтики — «падуба-дам». В Польше — «пан-пан». В Бенгалии — «чуг-чунг». В Тибете — «дзог-чен». В Франции — «клико-клико». В тюркоязычных республиках Средней Азии — «бир-сум», «бирсом» и «бир-манат».

В Иране — «авдаль-халлаж». В Ираке — «джалал-идди». В Монголии — «улан-далай».(Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе — «ун-гер-хан-хан».)

В Афганистане — «накшбанди-накшбанди». В Персии — «карнак-зебуб». На Украине — «трiх-тарарух». В Германии — «вриль-шрапп». В Японии — «додеска-дзен». У аборигенов Австралии — «тулуп». У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков — «дарлан-бичесын».

В Северной Корее — «улду-чу-чхе». В Южной Корее — «дулду-кванум». В Мексике (особенно у индейцев Уичотль) — «тональ-нагваль». В Якутии — «тыдын-тыгыдын». В Северном Китае — «цао-цао-тантиен». В Южном Китае — «дэ-и-чань-чань». В Индии — «бхай-гхош». В Грузии — «коба-цап». В Израиле — «таки-бац-бубер-бум». В Англии — «клик-о-клик» (в Шотландии — «глюк-о-клок».) В Ирландии — «блабла-бла». В Аргентине…»
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России — «там-там». Так и кажется, что их стук указывает в какую-то светлую зоревую даль — там она, там, ненаглядная…»
(В. Пелевин Желтая стрела)

...ходили по близлежащим магазинам, изучали винные полки, бормотали себе под нос: и здесь его нет; все, значит, у них есть, вымя, значит,у них есть, а хересу нет, нам бы хересу 800 граммов... Неожиданно порадовал последний магазин прямо у входа в парк. Он стоял на полочке, сухой, в бутылке с длинным узким горлышком. Схватили его, положили в пакетик и понесли с собой гулять. Расположившись на пенечке, облизывались в предвкушении, доставали его из пакета, шутили... Порвав ключом краешек целлофанового колпачка размотали его серпантинкой и вдруг поняли, что дальше открывать долгожданную бутылку было нечем. Минут пятнадцать пытались пропихнуть пробку внутрь ключами, искрошили половину, но проклятая физика со своими непререкаемыми законами как броня охраняла вино. На грани отчаяния начали рейд по парковым кафешкам, торговавшим одним пивом и не имевшим в своем скромном хозяйстве ни одного штопора. И тут... Он был похож на джина из восточной сказки, вернее стал похож на него, несмотря на молодость и отсутствие всякой растительности на лице, потому что сняв порцию сарделек с жаровни, вынес из вагончика инструменты, закрутил шуруп в остатки пробки и мощным рывком выдернул ее плоскогубцами из бутылки... А потом мы любовались кувшинками в пруду и читали Гумилева, сидя на лавочке, и он казался тебе необыкновенно красивым...

пока варила борщ, вспомнилось, как в школе в последних классах мы посещали занятия в УПК, я ходила на продавцов, нам читали теорию и к ней прилагалась практика (ну про тот магазин, в котором мы с подругой практиковались, отдельная песня). Вспомнилась то мне как раз теория, а именно лекция про мясо, которая начиналась с определения: мясо - это совокупность различных тканей - мышечной, соединительной, жировой и костной.

вот вы все про еду,все омлеты да яичницы...


"Товарищи! Яйцо является одним из наиболее распространенных предметов в социально-трудовой и бытовой практике человека.

Оно представляет собой сложную кривую замкнутую поверхность со сложным органическим наполнением; размером от 20 мм до бесконечности в длину.

Изображается посредством сведения двух рук, сложенных каждая как полусфера. В быту используется как корм для всех видов домашнего скота и человека в сыром виде, в виде яичницы, омлета, в вареном виде и т.п. Историческое возникновение яйца связывают с появлением на Земле вида яйценесущих, что неверно, так как находят гораздо более ранние яйца естественного происхождения.

Часто используют образ яйца как духовно-мистический символ начальной космологической субстанции, что абсолютно неверно с научной точки зрения, так как более правильным было бы считать представление о возникновении мира как акта творчества демиурга в течение 7 дней.

Иногда ассоциируют образ яйца с образом социального класса как некоего вещества и жесткой формы классовой идеологии, что неверно с марксистской точки зрения, так как механизм взаимодействия классов и идеологии принципиально иной.

Из-за сложности кривой замкнутой поверхности и тонкости оболочки предмет практически невоспроизводим. Реальное существование его по вышеуказанным причинам считается маловероятным." (Дмитрий Пригов "Описание предметов")