Тамара Луневская (Черновцы) Инна Бронштейн. Старость - это сплошное блаженство (Для изучения)
|
|
Воскресенье, 17 Октября 2010 г. 14:29
+ в цитатник
пятница, 15 октября 2010 г.
06 Октябрь, 2010
Я хочу, чтобы вы улыбнулись. И не только))
Эту женщину зовут Инна Бронштейн. Она живет в Минске, ей уже больше 70 лет. Много лет назад она потеряла сына. Мой друг (друг ее сына) до сих пор очень дружит с ней, и понятно, почему. Это удивительный человек, который умеет писать стихи. Я бы прописала их себе как таблетки - и не антидепрессанты, а наоборот как эликсир вечной молодости, вечной радости, вечного Блаженства, как она сама это называет. Впрочем, таблетки - это неправильно. Скорее, конфетки! Да, именно так - конфеты вечной молодости, а может, и вечной жизни.
пятница, 15 октября 2010 г.
Инна Бронштейн.
***
Какое блаженство проснуться и знать,
Что вам на работу не надо бежать.
И день наступающий очень хорош,
А если болеешь, то значит - живешь.
И старость - совсем не плохая пора.
Да здравствует время свободы! Ура!
***
Какое блаженство на старости лет
Своими ногами идти в туалет.
А после в обратный отправиться путь
И быстренько под одеяло нырнуть.
А утром проснуться, проснуться и встать
И снова ходить, говорить и дышать.
***
Какое блаженство по рынку ходить
И новую кофту однажды купить.
Обновка - молекула миниблаженства
В потоке природного несовершенства.
И радости разные встретятся чаще...
Не смейся над бабушкой в кофте блестящей.
***
Какое блаженство в постели лежать
И на ночь хорошую книгу читать.
Сто раз прочитаешь знакомую прозу,
И все тебе ново - спасибо склерозу.
***
Какое блаженство по лесу гулять,
При том эскимо в шоколаде лизать.
Ведь я после завтрака час на диете,
И мною заслужены радости эти.
Гуляя, калории я изведу,
И значит, к обеду вернусь за еду.
***
Какое блаженство подняться с асфальта
И знать, что твое небывалое сальто
Закончилось не инвалидной коляской,
А просто испугом и маленькой встряской.
Теперь вы со мной согласитесь, друзья,
Что все-таки очень везучая я.
суббота, 23 августа 2008 г.
№7
Игорь Померанцев
Мой маленький Израиль
версия для печати (57111)
« ‹ – › »
В детстве я жил в Израиле. Назывался он Черновцы. Сначала мне об этом сказал отец. На мой вопрос, бывал ли он за границей, он ответил: “Мы живем за границей”. Но не уточнил, за какой именно. Я знал, что евреи живут не только в Черновцах, но и в Москве, Киеве, Ленинграде. Но столичные евреи жили другой жизнью: они все без исключения были людьми богатыми и достойными. А у нас евреи были разные: валютчики, врачи, проститутки, шпана, спортсмены, среди них участник Олимпийских игр, чемпионы Украины и СССР. Я вообще в детстве считал, что самые лучшие спортсмены в мире – евреи, особенно борцы и боксеры. О том, что есть такая страна Израиль, я узнал очень рано. Из Черновцов даже в самые лютые холодные войны в Палестину уезжали навсегда. Я очень сочувствовал Израилю: в шестидесятые годы туда ехала еврейская нищета – матери-одиночки с сопливыми детьми, инвалиды, которых гноили в чуланах любящие родственники, рецидивисты, поэты, писавшие на никому не нужном идише. Это был мутный ручеек, который, как мне тогда казалось, может загрязнить чистые водоемы Израиля, созданные в пустыне еврейским гением. Мои еврейские друзья в пику люмпенам и неудачникам, закончив школу, уезжали в Сибирь и там в пятнадцать лет становились докторами физико-математических наук. Почему они выбирали Сибирь, я не особенно задумывался. Это было вполне в духе приключенческих романов, которыми я тогда зачитывался. Но понемногу ручеек наливался, раздавался вширь, пока окончательно не вышел из берегов. В то время я уже читал другие романы и писал скорбные стихи:
А было время, помнишь, на перрон
бесплатно не пускали и за вход
взимали рубль старыми, тогда
еще охотно плакалось, а ныне –
и это уж не первый год –
чешуйки ящеренок не прольет.
Вот ящерица юркнула. Вагон
так узок, словно я виски
руками стиснул.
Мы не увидимся. Ужасен проводник.
Сыреет в тамбуре его постельный лик.
Прижмись к моим губам, и я, как стеклодув,
добуду поцелуй, прозрачный, хрупкий,
сжимая ящеричный хвост подруги.
В закрытом пограничном городке
глаза нуждались в носовом платке
от умиленья: все тот же цвет,
все тот же колорит,
что степь и униформы
так роднит.
Мы не увидимся. В уборной на вокзале
на миг в рукопожатии умрем,
я пошатнусь, в лицо дыхнет карболка,
к глазам моим притронется иголка,
чтобы сломаться.
В этих вагонах уезжали уже не бесприютные одиночки, а тысячи, десятки тысяч. Моды на Америку в Черновцах не было. Все ехали в Израиль. Мне казалось, что я чуть ли не лично знаю всех израильтян, по крайней мере всех новых израильтян, поскольку родом они из Черновцов. Я так близко стоял к этому потоку, что меня в конце концов тоже смыло и понесло. А в Израиле я впервые побывал, когда мне было уже под сорок. Он оказался огромной страной, населенной огромным народом. И ни одного, ни одного из тех самых черновицких “израильтян” я не встретил ни на Мертвом море, ни в Иерусалиме, ни в Кфар-Дароме.
-
Запись понравилась
-
0
Процитировали
-
0
Сохранили
-
