-4401-

 Мне иногда кажется, что моя золотая рыбка сдохла, задохнувшись в чьих-то чужих сетях, волшебная палочка, склеенная на изломе скотчем, оказалась бракованной, крёстная фея лежит в психбольнице с амнезией, а старик хоттабыч сам повыдёргивал на себе все волосы, глядя на мои жалкие попытки осуществить мечты.

© leel0o

-4318-



Ты пока что еще не умер и ты должен жить до того момента, пока не умрешь. За всеми этими рассуждениями лежит вера в то, что о суровой реальности неминуемой смерти можно забыть, если больше думать о нынешней реальности, в которой ты еще жив. … А значит, лучше прожить эту жизнь весело и с удовольствием на тот случай, если после смерти тебя ни хера не ждет (а я подозреваю, что так оно и есть).

(с) Ирвин Уэлш

Остановитесь на минутку

Я, ВОЛК



Я познакомился с ней в электричке. Нет, не так, мы не знакомились, мы просто узнали друг друга. Мне не объяснить, а вы не поймёте, мы всегда узнаём друг друга сразу. Просто так это бывает - узнаём. И проходим мимо.
Нас мало, нас очень, очень мало. И мы не люди, по крайней мере, в вашем понимании. Мы - ошибка природы, её глупый каприз, нелепый выверт, дурная шутка. Мы - звери, заключённые в тело человека. Заключённые навечно, у каждого из нас пожизненный срок.
Невежественные святоши, средневековые мракобесы в рясах называли нас оборотнями. Вервольфами, волкулаками, перевёртышами. О нас слагали вздорные легенды и пугали ими детей. Нас жгли на кострах, забивали камнями, истязали, вешали. Вбивали в нас осиновые колья и всаживали серебряные пули...
Считалось, что мы умеем оборачиваться и принимать облик зверя. Глупость и косность, никто не умеет, физическая трансформация в зверя невозможна. Иначе ни один из нас не стал бы носить эту проклятую, уродливую и ненавистную оболочку. Мы не оборотни, мы териантропы. Это по науке, мы же называем себя териане. Однако я слишком увлёкся, простите...
Итак, мы узнали друг друга два года назад, в электричке. Был ранний март, утро субботы, и вагон буквально ломился от хлынувших за город людей - лыжников, саночников и любителей подлёдного лова.
У меня в руке тоже были лыжи, и ни одна душа не знала, что я никогда в жизни на них не вставал. Волку они не нужны, он и так легко обставит любого мастера лыжного спорта на длинной дистанции. В общем, вагон был переполнен, его брали с боем, толпа буквально внесла меня вовнутрь и бросила на неё. И время для нас остановилось. Передо мной стояла она, та единственная, моя женщина, моя самка. А перед ней стоял я. Тот волк, что должен был матёрым зверем нестись рядом с ней по заснеженной равнине, загоняя зайца. Тот, кому предназначено было отмахивать круги близ её логова, охраняя волчат. Тот, которому предначертано было в бешеном беге уводить её от стаи несущихся по пятам псов. И тот, кому не суждено было ни то, ни другое, ни третье.
Мы стояли в проходе переполненной электрички и молчали, териане понимают друг друга без слов. Поезд делал остановки, люди выходили, пялясь на нас, толкаясь и матерясь, а мы, подобно двум сомнабуллам, молча стояли в проходе и смотрели друг на друга. Мы очнулись только когда поезд прибыл на конечную, и в вагоне никого не осталось.
Я взял её за руку, и, всё также молча, мы прошли в здание вокзала. Механически передвигаясь, я сдал лыжи в камеру хранения. Потом, всё также держась за руки, мы вышли наружу, я спрыгнул с перрона, протянул ей руку, поддержал. Мы пошли между рельсами, по шпалам, в ту сторону, откуда пришёл поезд. Потом пересекли пути, и, проваливаясь в снегу, по целине углубились в лес.
- Вик, - сказал я первые слова с тех пор, как увидел её. - Люди зовут меня Виктор.
Она стянула перчатку и ладонью закрыла мне рот. Я не стал целовать её, волки не знают такой ласки. Я просто шагнул к ней и сомкнул объятья, а потом прижал к себе. Крепко, так крепко, как только мог. И мышцы мои налились силой, и жаркое дыхание вырвалось изо рта, и весь спектр цветов обрушился на меня. И запахи превратились в цвета, я видел, как изумрудом пахнет хвоя, и жемчугом пахнет снег. И я видел её запах - дурманящий, приторно-сладкий, вожделенный и манящий запах крови. И мы оторвались друг от друга и заскользили между деревьев, сначала медленно, а потом всё убыстряя и убыстряя бег. Мы мчались, летели, неслись, вперёд и вперёд, и вбирали в себя лес, и поглощали несущийся в морды ветер, и заходились рыком, вырывающимся из оскаленных пастей. Мы бежали весь день, и, когда, наконец, стемнело и взошла полная луна, разом остановились.
Одежда полетела прочь, и мы набросились друг на друга. Мы не занимались любовью, терианам это чувство неведомо. Мы яростно спаривались, катаясь на снегу, рыча и захлёбываясь в накатывающих на нас волнах вожделения. И так продолжалось почти всю ночь. Рассвет застал нас обнаженными и лежащими на снегу в объятиях друг друга. Нам не было холодно, но мы порядком обессилили и испытывали жуткое чувство голода. Наскоро одевшись, я набрал хворосту, разжёг костёр, растопил в котелке снег, и пока закипала вода, мы прикончили все запасы съестного, что взяли с собой. Потом я насыпал заварку, разлил кипяток по кружкам, и, прихлёбывая обжигающий чай, мы, наконец, разговорились.
Её звали Мила, полное имя было Эмилия, а зверя, что жил в ней, она звала Эми. Миле было двадцать шесть лет, на два года меньше, чем мне. Только теперь я обратил внимание на то, что она в полном смысле слова красивая девушка, изящная брюнетка, с огромными, цвета чёрного бархата, глазами на нежном, идеальной формы лице. Мы говорили и говорили, она рассказывала о своём детстве, потом о юности. О том, как впервые почувствовала в себе зверя. Как жутко ей было от непонимания того, что с ней происходит. Как зверь затихал в ней и таился месяцами, чтобы потом внезапно вырваться наружу в приступе необузданного отчаяния или гнева.
А потом мы с Эми мчались назад, и нам не надо было думать, каким путём бежать, териане знают это чутьём, и на уровне подсознания запоминают местность в мельчайших деталях.
Мы сели на вечерний поезд. Сейчас мы вели себя как обычные люди. Мы держались за руки и смотрели друг на друга, а я всё откладывал и откладывал то, что хотел и должен был сказать. Я сказал это, когда электричка уже приближалась к городу. Сказал то, что говорят друг другу люди. Что хочу, чтобы мы были вместе. С этого дня, всегда и до самой смерти.
Она сначала ничего не ответила, только отняла руку и отвернулась к окну. Я ждал, и предчувствие непоправимой беды волной поднималось у меня из глубин, пудовым молотом бухало в груди и ватным комом подкатывало к горлу. Наконец, Мила повернулась ко мне. Закусив губу и с трудом сдерживая слёзы, она смотрела мне в глаза и молчала. Долго молчала. А затем заговорила, и я почувствовал, будто лязгнул ржавыми акульими челюстями волчий капкан, захлопнувшись и перебив мне переднюю лапу, и волна боли захлестнула меня. Мила оказалась замужем и матерью двоих детей.


В первый раз Мила попала в клинику для душевнобольных в шестнадцать лет. Олухи психиатры поставили ей диагноз шизофрения. После этого она побывала в лечебнице ещё несколько раз, и каждый срыв проходил тяжелее, чем предыдущий. Мила не смогла ужиться с Эми, ненавидела и боялась её. Эми рвалась наружу, Милу терзали порывы бешенства, приступы гнева, страсть к разрушению и насилию. Ночами ей не давали спать неудовлетворённые сексуальные фантазии. В роли партнёра в них выступал зверь, огромный матёрый волчара с рыжими подпалинами на серо-жёлтой дымчатой шкуре. Большинство териан - зоофилы, для нас это нормально, а секс с людьми нас не удовлетворяет и многих просто страшит. Но для тех, кто не понимает своей сущности, склонность к зоофилии - ад, и зачастую приводит к непоправимым нарушениям психики. Лечебницы для душевнобольных полны терианами. Теми, кто не сумел обуздать в себе зверя и сжиться с ним. Теми, чья звериная сущность вырвалась наружу и полностью подавила человеческую. Теми, кто не нашёл в себе сил совершить суицид.
Мила в себе силы нашла. Она уже перегибалась через перила моста, когда проезжающий мимо преуспевающий бизнесмен до отказа вдавил тормоз своего джипа-чероки, так, что машина завертелась, пошла юзом и с треском врезалась в парапет. Через секунду водитель выбил ногой дверь и выбросился из кабины, в последний момент успев перехватить Милу за талию, оторвать от перил и вместе с ней рухнуть на тротуар.
Через два месяца этот человек стал её мужем. Он окружил Милу заботой и вниманием, он мирился с её странностями, свойственными всем терианам, он возил её на лучшие курорты и показывал самым известным врачам. Благодаря им, оба узнали, что Мила - терианка, и нашёлся психиатр, который догадался, что это не болезнь, которую надо лечить, а свойство, с которым можно и следует жить. Мила отогрелась в тепле мужниной заботы и ласки, родила ему двоих детей, смогла, наконец, установить контакт с Эми, и даже добиться некоторой степени взаимопонимания с ней. Но раз в месяц, в ночи полнолуния, зверь требовал доминантности, он рвался на свободу, наружу. Ночи полнолуния тяжело проходят для всех териан, и не только для волков, у медведей, лис и нетопырей аналогичные симптомы. Зная об этом, Милин муж не чинил ей препятствий, и раз в месяц она исчезала из дому, чтобы вернуться на следующий день уравновешенной и умиротворённой. Так было до того дня, когда она встретила меня.


В четырнадцатилетнем возрасте родители отправили меня на лето в спортивный лагерь. Затея оказалась неудачной, там верховодила группа акселератов, которые не давали остальным проходу, насаждая полублатные порядки и укрепляя свой авторитет методичными избиениями более слабых. Уже тогда было во мне что-то такое, что заставляло эту группу обходить меня стороной. Но однажды с одним из них у меня вышла лёгкая стычка. Дело было днём, на глазах у руководства лагеря, и в драку конфликт не перешёл. Однако той же ночью в мою палатку на разборки явились четверо. В эту ночь Вик впервые проявил себя. В ипостаси зверя терианин намного сильнее обычного человека одной с ним комплекции. Но главное даже не в силе - терианин также намного более ловок, вынослив и жесток. Чувство самосохранения у нас не такое сильное, как у людей, боли мы практически не боимся, а дерёмся отчаянно, без раздумий пуская в ход когти и клыки. Я вышел победителем из той ночной схватки, а все четверо моих противников получили травмы разной степени тяжести. На следующий день меня отчислили из лагеря и поместили в стационар для обследования, которое не выявило, впрочем, никаких психических отклонений.
Я с детства очень много читал и был для своего возраста прекрасно эрудирован. Поэтому, когда к шестнадцати годам я почувствовал, что странности в моём мироощущении проявляются всё больше и больше, я не запаниковал, а начал пытаться разобраться в том, что со мной происходит. Я проводил массу времени в библиотеке, зарываясь в энциклопедии и штудируя популярные медицинские статьи. И когда я окончательно убедился, что мне не нравятся одноклассницы, а вот течка соседской суки меня отчаянно возбуждает, то без особых переживаний предположил, что я, возможно, не человек. Я искал подтверждений своей гипотезе и находил их одно за другим. В сумерках я выходил из дома и шёл один через районы города, традиционно считающиеся опасными из-за обитающей в них агрессивной шпаны. Я никого не боялся, никому не давал спуску, вступал в многочисленные драки и выходил из них победителем. Я смело шёл на ножи, кастеты и обрезки арматурин в руках обдолбанных отморозков. Я никогда не думал, куда иду и как буду возвращаться - безошибочный инстинкт выводил меня назад и приводил из любой точки в любую другую. Я прекрасно видел в темноте и обонял сотни окружающих меня запахов. Постепенно запахи начали трансформироваться в цвета, я научился не вдыхать, а видеть их.
Сказать вам, как пахнет пригнувшийся, зажавший в кулаке финку и готовый броситься на вас обкуренный хулиган? Он него несёт цветом угрозы, смесью пота и адреналина, пульсирующим чёрно-лиловым глянцем. Мутной, серо-жёлтой гнойной вонью смердят набитые под завязку нечистотами мусорные баки. Коричневато-бурой жижей отдают обшарпанные и пропитанные влагой стены убогих бетонных коробок-бараков. И над всем этим стоит терпкий и дурманящий запах человеческих страстей. Переливающийся всеми оттенками красного, от ярко алого до пронзительно пурпурного, запах вожделения и похоти - запах крови.
И я был один, всегда один. Я чурался и сторонился людей, отдаляясь он них всё больше и больше. Терианину чужда стайность. Мы - одиночки, свойственные всем терианам чувства гордости и независимости заставляют нас быть нелюдимами, почти отшельниками. Я взрослел, набирался опыта, анализировал, и к восемнадцати годам уже твёрдо знал, кто я такой. Я не был юношей по имени Виктор, хотя окружающие знали меня именно в этой ипостаси. Я был волком, молодым самцом-полуярком, звавшимся Вик.
Я поступил в институт, закончил его и устроился на работу в банк. Я был исполнительным служащим, корректным и аккуратным, хотя и нелюдимым. Начальство ценило меня. Я не брал отпусков, мне они были не нужны, вместо этого раз в месяц, в ночи полнолуния, я брал два дня отгулов и покидал город. В эти дни моим существом доминировал Вик, и я становился тем, кем был на самом деле - волком. Так продолжалось до того дня, когда я встретил Эмилию.


Эти последние два года я не жил, я существовал, влача мучительно тянущиеся дни от одного полнолуния до следующего. Она запретила мне видеть её в любое другое время, и я подчинился. Но два дня каждого месяца были наши. Мы встречались на вокзалах, пирсах или автобусных станциях, и оставляли город. Мы шли в лес, и там становились теми, кто мы есть. Вывалив из пастей языки, мы пластались в яростном беге через поля, занесённые снегом зимой и заросшие бурьяном летом. Мчались, скользя по льду прудов и озёр, или омывались в их водах. Загоняли зайцев и вспугивали глупых куропаток. Иногда прокрадывались в сумерках на окраину села, а потом, под заливистый брёх цепных псов, намётом уходили обратно в лес, и я нёс на загривке тушу зарезанного барана.
И каждый раз мы принадлежали друг другу, спариваясь исступлённо, отчаянно, в то время и в том месте, где непреодолимое желание застигало нас. И каждый раз, по возвращении в город я просил её уйти от мужа ко мне. И каждый раз она отвечала отказом, и я возвращался в своё захламленное однокомнатное логово и начинал вычёркивать дни из календаря.
Нет, то не была любовь в том понимании, которое вкладывают в это слово люди. Я часто думал, как назвать то чувство, что сжигало меня. Что делало меня похожим на мучительно передвигающего ноги сквозь череду липких, тянущихся в замедленном времени дней, зомби. В конце концов, я понял, что это такое. Меня сжирала и поглощала в себя тоска. Страшная, безнадёжная тоска, заставляющая зверей моей породы, напружинив тело, поджав хвост и вытянув морду, разражаться жутким, заунывным и пробирающим до самого нутра воем.


Её муж выследил нас, это было легко, ведь мы практически не таились. Он любил её, и видел, что с каждым днём она отдаляется от семьи всё больше, что звериное в ней проявляется всё чаще, и начинает подавлять человеческое. Муж обещал Миле никогда не интересоваться тем, чем она занимается, когда исчезает из дома. Он не сдержал обещания, поняв, что теряет жену, и предположив, что причиной тому может быть другой мужчина. У меня нет претензий к нему, он сделал то, что многие сделали бы на его месте.
Милин муж занимался коммерцией и держал охрану из бывших милицейских оперативников. Для них вычислить нас, безусловно, не составляло труда, но то, что происходило в лесу, конечно, оставалось тайной.
По нашему следу пустили псов. Стая застигла нас на рассвете, когда мы лежали обнаженные в объятиях друг друга. Я почуял собак слишком поздно. Вскочив, я успел выдернуть из рюкзака тесак, но в следующий момент вожак прыгнул на меня. Я увернулся и, когда он уже приземлялся, поднырнул под него и принял на нож, распоров ему брюхо по всей длине. Но остатки стаи, два чёрных кавказских волкодава и белоснежный ирландец, набросились на нас. Да, мы одолели их. Вся свара длилась не больше минуты, и, когда минута эта истекла, четыре собачьих туши дергались в агонии на багряном от крови снегу. В крови был и я сам, весь, от пасти до когтей задних лап, в крови была Эми, и я метнулся к ней убедиться, что она жива.
В этот момент и появились люди. Два здоровяка из охраны её мужа с двустволками в руках. Я рванулся им навстречу, и тот, что шёл впереди, выстрелил в меня навскидку с двадцати шагов. Не думаю, что таков был приказ, любой бы опешил, увидев открывшуюся перед ним сцену - издыхающих псов и двух обнаженных, красных от крови полулюдей-полуволков. Заряд опалил мне бок, я зарычал и услышал, как сзади тонко и пронзительно заскулила Эми. Её лишь оцарапало, но я тогда этого не знал. Я взревел, оттолкнулся от земли и бросился на них. Всё произошло мгновенно, стрелявший не успел перезарядить ружьё, а второй выпалил уже по движущейся мишени и промазал. В пять прыжков я покрыл разделяющее нас расстояние. Я убил их. Задрал обоих так, как волк задирает овец.
Она умоляла меня скрыться, исчезнуть. Говорила, что меня не найдут, что за год или два дело закроют и спишут в архив. Что она дождётся меня, уйдёт от мужа и заберёт детей, что мы будем жить вместе, воспитаем волчат. Я обещал ей, сказал, что исчезну, чтобы вернуться через год и забрать её. Я знал, что это нереально и безнадёжно. Я не мог скрываться среди людей в сущности Виктора - убийцы двух человек. Я не мог уйти в лес и превратиться в Вика - моё тело для этого недостаточно приспособлено, да я бы и не выдержал. И тогда я решил перестать жить.
Мне не удалось и это. Человек Виктор справился бы с этой задачей, но не волк Вик. Теперь я завидовал тем, кто не стал жить перед лицом неизбежно надвигающегося безумия, когда их звериная сущность захлестнула человеческую прежде, чем они осознали себя не людьми. Я не мог жить, и я не смог умереть. У меня оставался единственный путь.
Я явился с повинной в отделение милиции, заявив, что убил двух вооружённых людей в порядке самообороны.
Меня закрыли в камеру, где я и провёл последние дни, вплоть до того, когда появились вы. Я рассказал вам эту историю так, как она есть, не приукрашивая и не выгораживая себя. Я надеюсь, я верю, что суд будет снисходителен ко мне. Что она дождётся меня. И теперь я, волк, спрашиваю вас, человека:
- Скажите, господин адвокат, какие у меня шансы?

Притча о песке и камне

Два друга, шли в пустыне. В один момент они поспорили и один из них дал пощёчину другому. Последний, чувствуя боль, но ничего не говоря, написал на песке: «Сегодня мой самый лучший друг дал мне пощёчину.»
Они продолжали идти, и нашли оазис, в котором они решили искупаться. Тот, который получил пощёчину, едва не утонул, и его друг его спас. Когда он пришёл в себя, он написал на камне: Сегодня мой самый лучший друг спас мне жизнь.
Тот, кто дал пощёчину и который спас жизнь своему другу спросил его: «Когда я тебя обидел, ты написал на песке, а теперь ты пишешь на камне. Почему?»
Друг ответил: «Когда кто-либо нас обижает, мы должны написать это на песке, чтобы ветры могли стереть это. Но когда кто-либо делает что-либо хорошее, мы должны выгравировать это на камне, чтобы никакой ветер не смог бы стереть это».

* * *

“Прощай, – сказал Лис, – вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
Самого главного глазами не увидишь, – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил”.

фр-т к/ф "ТАБОР УХОДИТ В НЕБО" (СССР, 1976) - красавица Рада... :-)

фр-т к/ф "ТАБОР УХОДИТ В НЕБО" (СССР, 1976) -

красавица Рада... :-)

Дайте собакам мяса

Дайте собакам мяса

Дайте собакам мяса -
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса -
Авось они перебьются.

Чтоб не жиреть воронам
Ставьте побольше пугал.
Чтобы любить, влюбленным
Дайте укромный угол.

В землю бросайте зерна -
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным -
Дайте же мне свободу!

Псам мясные ошметки
Дали - а псы не подрались.
Дали пьяницам водки -
А они отказались.

Люди ворон пугают -
Но воронье не боится.
Пары соединяют -
А им бы разъединиться.

Лили на землю воду -
Нету колосьев, - чудо!
Мне вчера дали свободу -
Что я с ней делать буду?!

В. Высоцкий, 1965

Эльфы воины



Мерцает лес чудесными огнями
Звенят там песни древних лет
Пружинит мох под легкими ногами
И льется мягкий чистый свет

Они сильны и благородны
Они проснулись так давно
Валарам светлым так подобны
Сравнить их все же с ними не легко

Свистят летящие проклятья
И блики стали тонут в темноте
Уста твердят как верные заклятья
Пусть я умру, но не останусь в пустоте

Сошлись клинок к клинку враги
Дитя лесов и мрак порожденье
Но предки, к сожалению одни
И обречен их бой на поражение

Упали стяги звезд и древа
Ступают орки по телам
Но люди восстают из пепла
А эльфы остаются там

Их путь далек, но мир прекрасен
Их ждет закат эпохи той
Пусть мир людской не так прекрасен
Но все же им он как родной.

!

О том и о тех, что покрылися пеплом

Мой Лорд (Я видела...)

Я видела небо черного цвета,
Когда в отражениях гибла печаль.
Ты знаешь, мой Лорд, а мне не было жаль,
Что мы распрощались на грани ответа.
Я видела небо черного цвета.

Я видела сны, искаженные болью,
Когда погружалась в огни забытья
И воды смыкала обман-полынья,
Но только я плакать тебе не позволю.
Я видела сны, искаженные болью.

Я видела ложь колдовских наваждений,
Когда ты, мой Лорд, ворожил на огонь.
Я пламени тихо шептала: «Не тронь!
Он сын изможденный извечных сражений».
Я видела ложь колдовских наваждений.

Я видела дни, замыкавшие ночи
И нежность в глазах, побелевших от слез.
И небо сомкнулось, пустое от звезд,
И яд заскользил в древних книгах меж строчек.
Я видела дни, замыкавшие ночи.

Я видела Вечность, побитую молью.
И свет восходил, одинок и так горд,
А время из памяти брало аккорд
И свежие раны посыпало солью.
Я видела Вечность, побитую молью.
А видел ли ты это, милый мой Лорд?

Зверь

Ты помнишь - яростный оскал,
Глаза, подёрнутые злобой?
Холодный снег вокруг лежал,
Покрытый крови тонкой коркой...
Зверь был силён и был хитёр,
Он смерть не звал, и смерть боялась,
Зверь мрачно на людей смотел,
Ехидствуя и злобно скалясь...

Зверь был силён, умён и быстр,
Охотники его боялись...
Они невольно отошли,
кляня весь мир и чертыхаясь..
Зверь усмехнулся про себя,
Оскалился с немой ухмылкой,
Он развернулся и ушёл,
Оставив кровь холодной льдинкой...
Он шёл, уверенно и смело,
Вперёд - туда, где брезжил свет...
Он шёл, но тело не успело...
И он ушёл. А тело - нет...

Одностишия

Сегодня вся я в новом секонд-хэнде!

Тебя не слушать я готов часами.

Обычно я скучаю веселее.

Как человек раскрылся в некрологе!

Лед тронулся. А вышел ли Титаник?

Спасибо Вам, что вежливо послали!

Как много глупостей в одну вместилось строчку!

Идей полно, но путаются мысли...

Всех покоряла прямотой извилин.

Я бы вас понял, будь я поглупее...

Уклюжестью она не отличалась...

Ах, отойдите... Я не вам краснею...

Я вас не в том случайно убедила...

С каким изяществом упали Вы в салат!

Смешной конец...смешнее не кончала!

Я б испугалась... если бы не опыт!

Хороший я - да кто же мне поверит!

Мне вредность не позволит отказаться...

Да кушайте же, чтоб вы подавились!

отсюда: http://www.ark.ru/ins/zapoved/zapoved/odnost.html

О тараканах :)

Настроение сейчас - Отличное!

А вот эта фраза просто привела меня в восторг: "Судя по тому, как сложно их истребить, Бог наверняка отводит тараканам особое место в своём плане" (цитата из "Стеклянных домов" Viridian5). Взято на сайте Белый крест по-русски http://www.weisskreuz.ru/

День радио. Цитаты.

я выкрутился, теперь ваша очередь!

Полный бред, но как рассказывает!

Ты мамонт! Че ты здесь делаешь, вы все вымерли давноо.

гумаизмом в детсве мальчики занимются...

у меня мураашки побежаалии!

ну что, я в панике!

Господи, почему ты не дал этому человеку мозгов? Всё ушло в кучеряшки с носом...

а ты - неопознанный летающий объект: щас как вылетишь с пятого этажа, тебя потом никто не опознает

Миш, ты зря его остановил. Это же правда, мы тут все за тебя. Но Саша, он за тебя – за тебя. Он затебее, чем мы все тут вместе взятые, этот Саша.

...нет, Миш, если он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ...дак и несет ТАКУЮ ...ню!

гигантский платянной шкаф... с малю-у-усенькими антресолечкаамии

Пришел... сжег... и ушел.

- ...и планирует!..
- Простите, ЧТО планирует?!
- Ну как! Прыгает и планирует! Ну... ЛЕТИТ.

Это шуба? Шуба-дуба...

Дальше не придумыавли.....имровизируй... ###!
Импровизируй!.. я напоминаю это слово потому, что оно... ключевое... И!.. если вы услышите его еще раз... вы должны... до нас дозвониться... и тот, кто дозвонится... 38-м... получит 2 билета... на поезд... Москва - Нижний Тагил, который отходит с Ярославского вакзала через 40 минут... ШУТКА!!!

Последним с нами попрощался муж мадам Бордо... ее бывший садовник... Жуль... Ен!..

Сколько, он сказал, у нас есть?.. 15 минут... Успеешь?.. (выпивает) Успел!

- Ты пьешь на рабочем месте! А если кто увидит?
- Саша! Вот ты увидел... И ЧТО?

- Красота спасет мир.
- О-о-о, да!
- Знаешь, кто это сказал?
- Ннеет.
- Я. Только что.

Хороший сегодня день! Насыщенный!

Кэрролл

Всем, кто любит нонсенс обязательно к прочтению.