Впервые вопрос о происхождении скифов был поставлен еще Геродотом.
«Они жили за рекой Геррос, и земли, подвластные им, простирались от гор Таврики до реки Танаис. А род их пошел от младшего сына, рожденного Гераклом и полудевой-полуехидной, у которой верхняя часть туловища женская, а нижняя — змеиная»,— писал «отец истории». И это лишь одна из «версий», которые он приводит. Геродот со свойственной ему добросовестностью привел их целых три — то, что услышал он во время своего путешествия по Северному Причерноморью.        
Согласно первой — скифы самый молодой народ из всех, живущих на земле, вторая добавляла, что территория, принадлежавшая им, была пуста до их возникновения, третья гласила, что скифы, придя в Северное Причерноморье из Азии, вытеснили оттуда своих предшественников — киммерийцев.
Так, несмотря на то, что для античных хронистов и писателей скифы, их образ жизни, привычки, традиции были одним из «вечных» сюжетов повествований, несмотря на то, что в течение многих веков греческий и скифский миры находились в постоянном взаимодействии — только лишь отдельные эпизоды скифской истории мы можем почерпнуть из «свидетельских показаний» античности. А противоречивость даже этих свидетельств стала источником вековых споров, гипотез, предположений.
За время, истекшее после Геродота, количество гипотез о происхождении скифов увеличилось во много раз. Но если попробовать обобщить их, то можно большинство из них сгруппировать около следующих предположений.
Скифы — результат смешения местных племен, издавна живших в Северном Причерноморье, с пришлыми с Волги племенами, переселение которых происходило несколькими волнами в конце II — начале I тысячелетия до нашей эры.
Скифы пришли уже сложившимся народом в степи Северного Причерноморья в начале I тысячелетия откуда-то из Азии.
Скифы — конгломерат пришлых и местных народов.
Итак, на историческую сцену вышел новый и беспокойный герой, который, едва утвердившись в Северном Причерноморье, ринулся в Переднюю Азию, в самые цивилизованные страны того времени.
Об этом нашествии современники писали как о стихийном бедствии. Скифские орды достигают Палестины и Египта. И фараон Псамметих богатыми дарами стремится отвратить скифов от вторжения в свою страну. Скифы, по-видимому, принимают участие в решающем штурме ассирийской столицы Ниневии и владычествуют над Мидией.
«...Скифы... своими излишествами и буйством разорили и опустошили всю Азию,— писал Геродот.— Кроме того, что с каждого народа они взимали наложенную ими дань, скифы совершали набеги и грабили все, что тот или другой народ имел у себя. Киаксар и мидийцы пригласили их однажды на пир, напоили и перебили». Оставшиеся после этого разгрома скифы ушли обратно, в причерноморские степи.
Вскоре после возвращения скифов из Азии в конце VI века до нашей эры в Скифию вторглись полчища персидского царя Дария, царя самой могущественной державы того времени, простиравшейся от Египта до Индии. По некоторым данным — правда, наверняка преувеличенным,— войско Дария насчитывало 700 тысяч человек. Война со скифами для персов оказалась «странной войной». Скифы избрали тактику партизанских действий. Избегая решительного сражения, они заманивали противников в глубь своей территории, постоянно тревожа его нападениями. В конце концов, как гласит предание, изложенное Геродотом, Дарий, не проиграв ни одного крупного сражения — ибо таковых просто не было,— но успев потерять в мелких стычках значительное число воинов, послал предводителю скифов письмо: «...чудак, зачем ты все убегаешь. Если ты считаешь себя в силах противостоять моему могуществу, то остановись, прекрати свои блуждания и сразись со мной; если же признаешь себя слабее, то также остановись в своем бегстве и приди для переговоров к своему владыке с землею и водою».
Царь скифов Иданфире ответил, что если персы хотят сразиться со скифами, то они должны найти и разрушить гробницы их предков, так как скифы не имеют ни городов, ни посевов — ничего, что персы могут захватить. До этого скифы будут продолжать вести свою войну так, как вели ее раньше, «а за то, что ты назвал себя моим владыкой,— заканчивал письмо Иданфире,— ты мне поплатишься».
Согласно легенде война кончилась так. Однажды скифы послали Дарию послов с весьма странными дарами — птицей, мышью, лягушкой и пятью стрелами. Сам Дарий истолковал это послание как признание в «безоговорочной капитуляции»: скифы отдавали ему всю свою землю — ведь мышь водится в земле и питается тем же, что и человек, зерном; лягушка живет в воде; птица быстротой своего полета символизирует лошадь — самое ценное имущество скифа-воина, а присланные стрелы говорят о том, что скифы складывают свое оружие к ногам победителя.
Однако персидский жрец Горбий истолковал это послание совсем иначе: «Если вы, персы,— пересказывает это толкование Геродот,— не улетите, как птицы, в небеса, или, подобно мышам, не скроетесь в землю, или, подобно лягушкам, не ускачете в озера, то не вернетесь назад и падете под ударами этих стрел».
Последующие события — скифы отнюдь не собирались прекращать войны — убедили Дария в правильности толкования Горбия. И персы поспешно покинули Скифию без трофеев и без победы.
С тех пор на долгие столетия степи Северного Причерноморья становятся окончательно и безраздельно скифскими.

Другой древнегреческий географ и историк Страбон писал : «...Надо сказать, что наш образ жизни почти у всех произвел перемену к худшему, внося роскошь, страсть к удовольствиям и для удовлетворения этих страстей множество безнравственных средств к обогащению. Такая испорченность нравов в значительной степени проникла к варварам, между прочим, и к номадам...» (кочевникам).
Древние греки никогда не забывали о «купеческой» стороне дела, даже во взаимоотношениях со своими богами. И скифы их, естественно, интересовали в первую очередь практически — как местное окружение их городов-колоний в Северном Причерноморье, как партнеры по торговле. И все же даже Страбон, один из самых неэмоциональных историков и географов древности, самый, пожалуй, «академичный» из них, не мог пройти мимо человеческого в том сугубо экономическом действии, что разворачивалось у него на глазах.
И в словах Страбона явно видно стремление выявить, конечно в терминах и понятиях своего времени, ценность для человека «скифского опыта».
Итак, в VII веке до пашей эры в кочевых скифских степях Северного Причерноморья появляются первые городские поселения, основанные древнегреческими колонистами. Вначале греки торговали с земледельческими племенами лесостепи. Скифы, составляющие непосредственное кочевое окружение греческих колоний, в эту торговлю не вмешивались. И почти полтора века влияние греческих городов на жизнь скифов было минимальным. Скифы жили как бы сами по себе, становясь все более и более могущественными. И по мере того, как кочевое скифское общество, дисциплинированное, «отточенное» в первую очередь для войн за пастбища и скот, подходило к зениту своего военного могущества, древнегреческая культура становилась все более и более заметной во всей жизни Скифии.
Усиление военного могущества Скифии приводит к резкому имущественному расколу между кочевой аристократией и рядовым населением. Ибо аристократия, не занимаясь ни ремеслом, ни земледелием, именно поэтому сохраняя и оберегая кочевые традиции всего общества, не могла не понять тех выгод, которые сулила им торговля с греческим миром. «Городская цивилизация» становится, кроме всего прочего, для скифских вождей источником предметов роскоши.
...Патриархальные отношения, основанные на родственных узах, все дальше и дальше уходили в прошлое. Но ведь именно на этих отношениях и строилось военное могущество скифского царства. И наступило время, когда традиции «патриархального демократизма», изначально вскормившие и питавшие военную силу скифов, оказались разрушенными своим же детищем — военным могуществом скифского общества. И не случайно IV век до нашей эры, век наивысшего могущества Скифии, стал одновременно и веком ее первого крупного военного поражения: в 339 году скифское войско было разбито, отцом Александра Македонского — Филиппом.
Само по себе, как считают многие исследователи, это поражение еще не привело к распаду Скифского царства. Но оно ознаменовало его начало. И скифы, как бы в поисках выхода, все более начали «оседать» на землю, словно предчувствуя, что будущее принадлежит тем, кто обрабатывает землю, а не собирает дань с хлебопашцев. Если раньше на скифских монетах красовался великий Геракл — легендарный прародитель скифов, то теперь появляются изображения колосьев, Деметры, Гермеса, символов земледелия и торговли.
Но было уже поздно. Груз предшествующей истории не исчез бесследно: начавшаяся перестройка социальных отношений не поспела за ритмом жизни…
Но могла ли поспеть?..
В. Левин. Свидетели из Каповой Пещеры.