Фрагмент из очень понравившегося мне расссказа.

«…. Я сама нашла себе инструктора, который показался мне надежным. Загорелый мужчина лет 60  (на самом деле ему оказалось 72). Он называл меня «дорогая» и явно хотел произвести впечатление. Во всех смыслах. Для начала  мы поднялись  на самую  высокую  точку горы, где приткнулось маленькое кафе и был настолько прекрасный вид, что  я даже ахнула.  Потом он влил в меня 100 граммов  коньяка  и прямо там, на равнине станцевал балет на лыжах.

Спуск…  Вниз мы ехали обнявшись, он - задом, а я – передом, вцепившись в инструктора, как будто он был мне родным мужем. На повороте он избавил меня от лыж и позволил съехать на попе. Все-таки  он уже  в возрасте и ему было тяжело со мной обниматься так долго. На более  ровном склоне этот прекрасный мужчина ехал впереди меня и кричал : «разойдись! Вообще никак!»  Лыжники жались к обочине, а я  гордо  ехала по середине – на негнущихся  ногах, с закрытыми глазами и рассталенными , как крылья у птицы , руками.  Правда это продолжалось не долго. Секунд 30. Потом я опять  ехала на попе. Быстро и со свистом.  Потом еще некоторое время ушло на то, чтобы собрать за мной  палки и лыжи, которые я потеряла.  Еще минут 20 он меня поднимал и вновь запихивал в лыжи.  В общем мы спустились вниз часа через 2. 

-Она такая талантливая! У меня никогда таких талантливых  учениц не было! Как будто  всю жизнь на лыжах стояла! Как будто родилась в лыжах! Ей  балет надо танцевать! -  сказал инструктор моему мужу.

Я лежала  на снегу, задрав лыжи к небу, поскольку сил на эмоции уже не было.

-Почему от нее коньяком пахнет?

- Это не коньяк! Это у нас воздух так пахнет! Я даже ей скидку сделаю за талант! 25%! Нет! 30! – продолжал кричать инструктор, чтобы все слышали. Потом он  подошел  к моему мужу в плотную  и сказал уже тихо: «Слушай, я человек пожилой, мне много не надо, ты мужчина, я мужчина, ты меня поймешь. Заплати мне за час  и больше её сюда не приводи. Пусть  в салон сходит. Маникюр сделает. Коньяку выпьет. Только сюда пусть не приезжает.  У меня внуки, мне инфаркт сейчас никак нельзя! У тебя дети , тебе инфаркт тоже никак нельзя! Зачем женщине лыжи? Пусть дома вас ждет. Куда ты уехал? Зачем жену бросил? Если бы ты рядом был, она бы в гору не полезла! Чем ты себе думаешь?! Мне 72 года, я многое видел. Женщина просто так на гору не полезет! Ей любовь  здесь, на земле, нужна!»

Муж покорно кивал. И я лежа на снегу  и глядя в синее небо и тоже слабо кивнула. Лучше я буду их ждать дома. Да, маникюр сделаю и коньяку выпью . Прямо сейчас. И правильно инструктор заметил – просто так на гору  не полезешь. Очень хороший  мне инструктор попался. Очень  мудрый мужчина )» (с)

В одной детской книжке попалась сказка с необычной, но  вобщем-то очень  верной концепцией )

Давно я уже убедилась в том, что "Питер" хороших книжек не выпускает, а также в том, чем более пафосно название- тем банальнее содержание, но вот опять купилась и купила.
Ну ладно, зато теперь, каждый раз, когда мне хочется кого-нибудь прибить, я буду утешать мыслью, что такие -же ощущения испытывают 79% мужчин и 58 % женщин.
А еще я нашла подтверждение своим догадкам о том, что уживчивость христианства обеспечивается его направлением на укрепление консервативной модели репродуктивной сферы человеческого стада. Не религиозное воспитание приводит к консерватизму, а наоборот, консерватизм приводит в религию. Ибо церковь помогает "найти" партнеров особям, пользующимся малой популярностью у противоположного пола, заставляет создавать "крепкие" семьи, при чем дается надежная гарантия того, что в семье будет много детей и эти самые малопопулярные особи таки смогут размножится.... А то, что постоянная забота о многочисленном потомстве останавливает внутреннее развитие индивидуума, что естественно сказывается и на потомстве, это уже другая история....
Так что посмотрите на задумчиво-грустной взгляд примата с обложки данной книги и попробуйте принять ту мысль, задача особи старающейся любыми путями ( в том числе через секс и агрессию) выжить в многочисленном разномастном стаде и есть по сути смысл жизни.

Оценка книги " на троечку". Ибо ничего нового для себя я там не прочитала.

В основном мне всеже везет с находками на книги.

Так за последнюю неделю  прочитала толстенную  книженцию содержащую несколько произведений утопического  и антиутопического характера, написанных  в разные годы советскими писателями.

В том числе "Мы" Замятина. Помню это произведение  входило в обязательную программу старших  школьных классов перестроечного периода. Тогда это наверное было очень " в тему".  И помню же читала, да вот ничего не запомнила. И вот спустя годы перечитала еще раз. Практически не зацепило.

Разве что  вот это:

" -- Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа.     Душа? Это странное, древнее, давно забытое слово. Мы  говорили  иногда "душа в душу", "равнодушно", "душегуб", но душа -- --  -- Это... очень опасно, -- пролепетал я.     -- Неизлечимо, -- отрезал  врач.   -- Но... собственно, в чем же суть? Я как-то не... не представляю.     -- Видите... как бы это вам... Ведь вы математик?     -- Да.     --  Так  вот  --  плоскость,поверхность,  ну  вот  это  зеркало. И на поверхности мы с вами, вот -- видите, и щурим глаза от солнца,и  эта  синяяэлектрическая  искра  в  трубке,  и  вон  --  мелькнула тень аэро.Только на поверхности, только секундно.  Но  представьте  --  от  какого-то  огня  этанепроницаемая поверхность вдруг размягчилась, и уж ничто не скользит по ней -- все проникает внутрь, туда, в этот зеркальный мир,куда мы с любопытствомзаглядываем детьми -- дети вовсе не так глупы, уверяю вас.  Плоскость  стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала -- внутри вас -- солнце, и вихрьот  винта  аэро, и  ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное зеркало отражает, отбрасывает, а это  --  впитывает, и  от  всего  след  --навеки.  Однажды  еле  заметная  морщинка  у  кого-то  на  лице -- и она уже навсегда в вас;однажды вы услышали: в тишине упала капля --  и  вы  слышите сейчас...     --  Да,  да,  именно...  --  Я схватил его за руку.  -- Но  все-таки почему же вдруг душа? Не было, не было -- и вдруг...Почему ни у кого нет, а у меня...     Я еще крепче  вцепился  в  тончайшую  руку:  мне  жутко  было  потерять спасательный круг.     --  Почему?  А  почему  у  нас  нет  перьев, нет крыльев -- одни только лопаточные кости -- фундамент для крыльев? Да потому что крылья уже не нужны-- есть аэро, крылья только мешали бы. Крылья -- чтобы  летать,  а  нам  уже некуда: мы -- прилетели, мы -- нашли. Не так ли?     Я  растерянно  кивнул  головой. Он посмотрел на меня, рассмеялся остро, ланцетно.  

Или еще вот это:

Две  силы в мире -- энтропия и энергия. Одна -- к блаженному покою, к счастливому  равновесию;  другая  --  к  разрушению  равновесия,  кмучительно-бесконечному  движению.  Энтропии  --  наши  или, вернее, -- ваши предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане....

Но для меня теперь эти цитаты уже совсем о другом....

Находкой стал для меня роман Войновича "Москва 2042". Это  вам не страшилки про метро. Это  все куда интереснее )

Сатирическая антиутопия о том, как писатель попадает в будущее, в Москву 2042 года, где к тому времени построен коммунизм…

Сейчас, вспоминая этот свой первый день в Москорепе, я думаю, что, хотя на меня сразу обрушилось столько противоречивых и  совершенно неожиданных сведений, я довольно скоро начал кое в чем разбираться. Я, например, сам, без посторонней помощи, догадался, что слово «комсор» означает «коммунистический соратник», «компис» — «коммунистический писатель», приветствие «слаген» расшифровывается как «Слава Гениалиссимусу», ну а почему они вместо «О Боже!» говорят: «О Гена!», это, по-моему, и объяснять нечего.

Закончив с художественной литературой  я вдруг с увлечением перешла на публицистику, " Конец утопии? Прошлое и будущее социализма".

Может это  уже старость? )

.... имеет шанс найти у дверей подъезда что-то интересное.

Как, например, я  только что нашла книги:

Отобрала себе:

1. Альбер Камю - Бунтующий человек

2.Ричард Адамс - Обитатели холмов

3. Клдзиро Сэридзава - Умереть в Париже

4.Г. Хабургаев - Старолавянский язык (Учебник старославянского языка 1986 года издания!! Я просто в диком восторге! Давно искала такую книгу!!!)

5. Большой сборник -Поэты возрождения (600 страниц -  Петрарка, Тассо, Лабе, Лопе де Вега, Шекспир и многие другие. Не то чтобы особо фанатею - но давно хотелось почитать).

6. Анталогия фантастики

7. Клиффорд Саймак - Принцип оборотня.

8. Массоны и фервальская революция  1917 года.

9. И еще какой-то современный еврейский роман со странным названием "Продай  твою мать"

Дмитрий Веденников.

Исповедь китайского лиса оборотня

(в сокращении)

Хорошо быть лисой. Особенно китайской. Встретишься с человеком в чистом весеннем поле (бежала по чёрной пашне, тявкала, искала мышь), а человек посмотрит в твои синие равнодушные глазки, на два твоих колдовских хвоста {а третий растёт), слезет с коня и говорит: — Хочешь со мной жить?
Сидишь на попе в жирной апрельской земле, лижешь свой первый хвост и отвечаешь: «Нет».
Но человек не слышит «нет» (такая его человечья доля, такое твое лисье проклятье). Жаворонок вьётся в небе, свиристит. Мышь под землёй скребёт. Трава беззвучно растёт. Каждому своё. Человек всегда слышит «да». Смотрит на тебя как на свою собственность и не видит: ни первый хвост, ни второй, ни третий, который уже растёт, ни морду в усах.
— Значит, будешь жить со мной? — говорит.
— Значит, буду, — отвечаешь уже, как смирился.
И вот уже везут тебя домой.

_____________________________________________________________________

Первый год прошёл. Второй год прошёл. Третий год платком помахал.
Лежит человек с тобой, живой, горячий. Лежит, как в могиле. Тобой же закопанный. Плачет. А любой плачущий человек, как ребёнок. Девочка, мальчик, собачка.
Как его отпустить? Как его ударить? Как ему сказать: «Я не люблю тебя?»
В самую мякоть сказать: «Ничего у нас не получится».
Лиса не умеет в таких случаях говорить «нет». Всегда — «да».
(Это же только человек — честный воин, с большой буквы  — способен рубануть по пальчикам.  Лиса рубануть не может. Жалко ей. Что ж с неё возьмёшь: она же — подлая.)
«Ну что ты, не плачь, я ещё с тобой поживу», — говорит.
И вот ребёнок перестаёт плакать, и встаёт с постели взрослый человек, и в глазах его степь. Тёмная, тысячелетняя... «Моё», говорит, «моё», «никому не отдам», и тянет тебя эта безымянная, не различающая тебя, но внимательная к твоим движениям сила — в дырку, в душную человечью нору. Глядит пристально. Наблюдает. Стережёт.

За дверьми — хозяйство, укоренённость, родня, пёс цепной лает.

У тебя — за плечами — ничего. Окно одно. В окне — луна. А хотелось бы — жаворонка, мышку. В небе — полетать.
Но не тут-то было.
Хвать тебя за горлышко, перехватил за холку: вот тут летать — полезно (показывает на постель), а вот тут — нет. Не полезно.
И опять глазами тёмными смотрит. А в них бездна.
(Эта бездна — у них любовью зовётся. Тупая, жаркая, злая, аж дрожь берёт.)
Висит лисичка — за холку схваченная — вниз головой. Ботинки хозяина рассматривает.
— Я люблю, когда я у тебя один и ты у меня одна, — лисе говорят.
Лиса послушно кивает. Хотя сама и не навязывалась.
— Но и это ещё не всё, — продолжает на стаивать человек (степь же, она, оказывается, разговорчивая). — Мне нужна только правда. Никогда не лги мне. Ложь разлагает. Запомни это.
Бабах, приехали.

Извернулась, цапнула за руку, вырвалась, на пол брякнулась, в стойку встала (задом к углу, пастью к говорящему):
— Правду хочешь? Так ты же знаешь её, правду-то... Лучше меня знаешь. При твоей-то чувствительности. Оттого и плакал. Или, может, ты плакал, что тебя блохи за мучили?
Молчит.
Опять начинает плакать.
— Хорошо, — говорит лиса с закипающим раздраженьем. — Хочешь свою поганую правду? Возьми ее: не люблю я тебя.
— Нет, — отвечает, плача. — Любишь. Потому что я знаю, что у тебя любовь ко мне —есть. Я её чувствую. Когда её не станет, я уйду. Или тебя прогоню. (Прогонишь, ага, как же... А внутри — у лисы пустота.)
— Ок, — говорит, — есть.
Ложится обратно в постель, сворачивается в крендель и вылизывает себе четвёртый хвост.
_____________________________________________________________________________

Каждый человек для другого человека учитель. Я недавно лишний раз в этом убедился. — Будешь любить меня? — спросил лис. — Буду, — ответил путник.
А потом передумал.
Тут лис и взбесился.
Спасибо — за науку.
...Долго себе кусал пятый хвост, до неба скакал и высокими деревьями оборачивался (есть у него такая привычка: умеет навести морок). Фальшивой луной в небе висел.
Уж насколько, казалось, был лис просветлённый, не первый уже хвост на себе таскал, а тут совсем распоясался. Ибо такая чёрная злоба его душила....
Потом опомнился..  Что ж это за любовь такая, что если мне отказали в любви (пусть и пообещав), то я так на других бедных тварях сублимируюсь? (А дали бы право — и самого виновника не пожалел бы: убить не убилил , а жизнь портил бы)
А вот такая и есть эта любовь... Обидная. Человеческая. Про которую песни воют и стихи пишут.
Когда любой человек (в которого ты якобы влюблён) тебе не лис, товарищ и брат, а подспорье, функция и театральным задник. А иначе — откуда это униженнее «отказ от моей любви»? Разве отказавшись от меня, меня можно унизить?

Можно.

_____________________________________________________________________________

Я всё хочу спросить, дорогие мама и папа. А также все остальные мои родители,.. Я вас звал? Я вас искал? Нет. Я просто бежал по пашне. Все, что я хотел получить (мечтал, надеялся), — не получил. Мышь ускользнула, жаворонок не дался. Вы же ступили на землю, увидели меня и спросили: хочешь быть со мной? — Нет, — честно ответил я. И всё закрутилось.

Вы говорили, что любите меня. Я молчал. Вы говорили, что любите меня всего (но при этом менялись в лице, если я говорил про жаворонка или про мышку, потому что вы видели меня торговцем или солдатом, но никак не юным натуралистом), я же принимал вас со всеми вашими родственниками.  Когда я вернулся в 16 лет с синяком на шее, папа меня ударил.  И синяк — горел как огонь. И все смотрели на меня косо. И так было всегда.
Иногда я загрызал на летнем отдыхе куру, и меня опять били. В принципе куру мне было жалко.
Но это было выше меня.

...Вы говорили: любить — это значит любить полностью. А любили — на четвертинку. (Я же, не обременённый любовью, — смотрел на вас зорко и прощал вашу манеру любить кого угодно в моем обличье — кроме меня самого. И даже — по-своему был к вам привязан.)
 Иногда я лежал на припёке, свернувшись калачиком, и пытался дотянуться носом под свой воображаемый первый хвост.
Тогда меня уже били всей деревней.
...Каждый из вас имел семью, детей, второго какого-нибудь человека, люди сильно любят иметь двойников, свои половинки, составлять одно целое {«...он мне как сиамский близнец», — говорили вы? Отлично. Можно я заведу такого же? Нет? Я так и думал), я же был всегда — постоянно — третьим.

Я тосковал на закате о фальшивой лисьей луне и какой-то не давшейся мне лесной любви, вы на закате тосковали обо мне. Вам стоило только протянуть руки — и вот оно, ваше счастье. Мне вообще не нужно было тянуть свои руки и лапы, у меня на руках и лапах были вы, и вы плакали. Если я говорил, что собираюсь уйти от вас, вы плакали громче. Я оставался.У вас было всё, у меня — ничего. Только терпенье.
 

И кто-то еще после этого говорит, что можно любить сильнее...

___________________________________________________________________

В самый короткий день в году, в день зимнего солнцестояния, мне исполнится сорок лет.
И у меня нет сил ждать ещё десять, чтобы превратиться в человека.
У меня вообще больше нету сил ни в кого превращаться.
Ни в мальчика, ни в девочку, ни в женщину, ни в мужчину, ни в говорящего с Небесами, ни в старика, ни в учёного. Меня загнали в нору — из которой я могу только скалиться и лаять (впрочем, и лаять я уже не могу, только глухо ворчать оттуда — и защищаться: приседая на задних лапах, мордой к входу в нору, задом к глухой земляной стенке, — защищаться до последнего).
...Когда кицунэ получают девять хвостов, их мех становится серебристым, белым или золотым. Это — просто прекрасно. Это — замечательный выход.
Хочу быть белым, золотым и серебряным.... Серебряным, белым и золотым....
Поэтому давайте считать, что вот эта пыльная грязная тряпочка с девятью хвостами — это мой вам подарок.
На шапку.
А чё? По-моему, вам идёт.

Её, лисицу, всё-таки увидели. Наблюдатель давно выбрался из самых потаённых её страхов и в прямом жестоком свете неторопливо рассмотрел все трюки, морщинки, слабости. Без нужды не унизил, пощадил, только смеялся.

Не было у неё никакой власти, она оказалась самой плохой обманщицей среди окружившей её карнавальной толпы, а уловки сводились к тому, чтобы падать на спинку, повинуясь беззвучной команде «Умри, лиса», свято веря, что всех перехитрила. Так бы и жила одурманенной, но то ли мескаль над ней сжалился и поделился ясностью, то ли просто время пришло.
 

Она бесшумно встала, тихо выбралась из библиотеки, секунду подумав, надела старую меховую куртку, обулась и выглянула за дверь.
Пока она спала, на землю лёг снег, двор стал весь белым, только от задней двери шла цепочка следов к домику для обслуги. Она вышла за ворота и аккуратно их притворила — охранную систему ещё не включали, и ухода никто не заметил. Она огляделась: мир вокруг был безупречен.
И она побежала.

Она бежала по белому снегу, не оглядываясь, долго-долго. Спустилась ночь, и по чёрной земле, и по сухой траве, и снова по снегу неслась она на восток, по полям и дорогам. Мимо, мимо мчалась вереница огней на шоссе, позади оставались одинокие дома и деревья. Когда перед нею вставало солнце, она пряталась в подлеске, подальше от людей, но в темноте снова бежала, огибая города и деревни, спешила за синие леса, за высокие горы,- никто не замечал маленькое рыжее тело, летящее стрелой; и не случилось никого, кто разобрал бы, остаются ли следы. (C)

Ей приходилось всё делать самой, создавать твёрдую землю и ясное небо для тех, кто был ей важен, запирать двери, в которые могла ворваться правда — такая, которая могла убивать.
Со временем она становилась сильнее и смелее. Не так страшна ложь. Бояться обмана — удел слабых, тех, кто опасается, что их собственная душа растворится в мороке. Удел сильных — строить и оберегать.
Она научилась получать удовольствие от своей... работы? Или даже миссии? Ведь можно создать очень красивый мир,

Особенно теперь, когда умерли все, кого она любила, и остался только человеческий материал, более или менее симпатичный. Речь не о патологической лживости, скорее, об эстетическом побуждении. Вдруг возникает острое желание закрутить реальность особым образом, чтобы получилась сложная изящная конструкция, включающая в себя «то, чего не было», осколки правды и — обязательно! — нервную реакцию того, кому обман адресован. Именно этот персонаж придаст всей истории живость. Или — эти люди — если исхитриться и создать инсталляцию с несколькими участниками. Особенно шикарно, когда они видят разное, но внутренне непротиворечивое, иначе всё разваливается.
Коротко говоря, будто переносить графику Эшера из плоскости в пространство.(C)

На обманщицу капканы расставлены — не в один попадёт, так в другой. Первая ловушка в том, что лисица беды не замечает: плетёт свою хитрость, поёт свою песню, колдует и варит зелье — внимательно следит, как бы ни напутать, — а по сторонам не смотрит. Кто хочешь подкрадётся, если не за хвост ухватит, то издалека прицелится и неспешно подстрелит. (C)

 

Его звали Клевер. Они уходили с ним в поля, где пчёлы давно выбрали весь мёд из красных и белых цветов, но кое-где оставались ещё редкие островки зелёной травы, и можно было валяться, рассматривая выбеленное небо. Высокие стебли закрывали остальной мир, казалось, будто вокруг никого, они невидимы, неуязвимы и бессмертны, и порой она находила в зарослях нетронутый летний клевер и высасывала из соцветий сладкий молочный нектар.

В иные дни она одевалась попроще и ехала в город, на окраине отпускала машину и шла в метро, долго плыла в текучей толпе на другой конец Москвы, потом выбиралась на поверхность, брела по липовой аллее и неторопливо входила в красный пятиэтажный дом.
Можно сказать, что они сплетают хвосты — будь у них хвосты, или взлетают — будь у них крылья, или разговаривают с Богом — будь у них Бог. Но ничего такого не было, поэтому они совершали свои долгие молчаливые соприкосновения тем, что имели. И, в общем, любой внезапно заглянувший в комнату наблюдатель диагностировал бы их занятия однозначно.
И, конечно, ошибся бы.  Настоящий секс возможен был для нее только с тем, кто при случае мог свернуть ей шею, — так она думала. Никакого садо и мазо, но в принципе, в принципе, ей важно чувствовать в мужчине сдержанную ярость, которая однажды грозила вырваться. Именно за нею она неизменно возвращалась к мужу.

«….ты ни за что не поверишь, что мы просто пьём что-нибудь и смеёмся, а потом засыпаем, держась за руки, а около одиннадцати он подбирает свой роскошный лисий хвост и уезжает. Нет, у него нет хвоста ни в прямом, ни в переносном смысле, но явно есть что-то роскошное, что он приносит и распушает по всему дому, а потом никогда не забывает забрать. Оставляет у меня серые шерстинки, уносит рыжие, а больше мы не делаем ничего плохого. Да, верьте нам, верьте, мы просты, как грех, и ясны, как белые луны и жёлтые фонари, о которые вы бесцельно и недоуменно бьётесь ночь за ночью.
Мы — ваши злые дети, которых вы зачем-то завели, хотя и знали, знали с самого начала, как это будет. Неблагодарные дети, которые не хотят с вами играть, потому что им интересно с другими, такими же нахальными и порочными мальчишками и девчонками».
«Где ты был?!»
«Что ты делала весь день?»
«С кем ты разговаривал по телефону?»
«Не ври!»
(Господи, но почему «не ври»... Да если мы перестанем врать, что у вас останется?)
«Я вообще-то не заставляла со мной связываться».
«Я очень тебя люблю».
«Нет, я не хочу загнать тебя в могилу».
«Никого важнее тебя нет, не плачь, пожалуйста».
«Я побежала?»
И мы снова бежим — сплетать хвосты и лазить по деревьям, иногда жалуясь: «А она мне и говорит... представляешь?» — «Да совсем с ума сошла, больные они, эти взрослые», но чаще играем в свои невинные игры, в которых нет ничего плохого, кроме одного — вам с нами нельзя.
Иногда мы удираем из дома, садимся в поезд, прикинувшись взрослыми, прикрывшись паспортами, и едем туда, где никто не знает, чьи мы.
—Чьи вы, ребята?
—Мы — свои собственные!
В Африку никогда не сбегают дольше чем на пять дней.
Я точно знаю, зачем это нам, — чтобы возвращаться. Чтобы было к кому и было — зачем.
Но мне до смерти интересно — вам, вам-то это зачем? Зачем вам такие плохие стареющие, но невырастающие дети?
«"Люблю" — это не ответ». (C)

Иногда короткая послушная память предавала её, жестоко и страшно. Случайный привкус или запах могли вызвать из прошлого демонов, которые, казалось, давно истаяли. Пару дней назад она шла по Столешникову, гуляя от бутика до бутика, и где-то на середине вдруг поскользнулась: мраморную плитку перед тяжелыми дверями только что в очередной раз помыли. Она неловко покачнулась, и сразу, без паузы, на неё обрушилась паника. Она почувствовала, что не только не в состоянии сделать шаг, но и стоять не может, — едва попытаешься переместить вес тела, как уже убегает земля.

И память немедленно швырнула её назад, в одну из ледяных зим детства. Ей тринадцать, и она идёт в школу в светло-коричневых осенних сапогах на тонкой подошве. И всё время падала. Это немного смешно - да что там, это очень смешно, когда на подламывающихся ножках - каждые десять шагов.

Она шла: до угла нормально, тамошняя длинная клумба редко замерзала, почти всегда на ней лежал снег, в который легко вонзать каблуки. Дальше непростой выбор. Можно через спортивную площадку, не очень скользкую, но стоящую на возвышении, и влезать на неё надо не то что по лесенке, а просто по крутой ледяной горке (на четвереньках она бы вскарабкалась, но на виду всей школы! девочке!). Поэтому лучше вдоль забора, перебирая холодную металлическую решетку красными руками (варежки теряла в самом начале зимы, в первых же сугробах), обогнуть площадку, удлинняя путь. И она выходила на финишную прямую: долгая-долгая стеклянная дорога, и слава богу, что одноклассники все давно разошлись, и никто не засмеётся в спину.

Левой на мысок, правую боком вперёд, наступить плотно. Левую вперёд, правой осторожно. Десять шагов, убегает земля. Десять шагов, уезжает нога. Десять шагов, тяжёлый портфель летит в сторону. Десять шагов, чёрный лёд ударяет в бедро. Десять шагов, в локте звон. Десять шагов, и она снова шут гороховый, с бубенцами в висках.(C)

Кто бы знал, как иногда вероломна обувь — засовываешь в неё чудесную белую ножку с алыми ноготками, а через два часа туфли полны крови, и никакого принца за это русалочке не положено, ступни превратились в пылающие куски мяса, безо всякой компенсации. (C)

Она иногда вспоминала, как в их первую ночь проснулась и почувствовала, что не может повернуться: Он спал, положив голову на её волосы, рассыпанные по широкой подушке. Она лежала, не пытаясь высвободиться, и думала, как поступить. Теперь не уйти незаметно в ночь, разве только отгрызть лапу, попавшую в капкан, как это принято у лисиц, или отрезать рукав халата по обычаю императоров, ну, остричь волосы, говоря по-простому. Если бы вопрос был только в свободе, пожертвовала бы кудрями, но женщине, ищущей независимости, не стоило и приближаться к такому, как он. Дело тут в другом: она знала, что может проникать в сновидение мужчины, спящего на её волосах, и быть там до утра, хозяйничая, а потом, когда он проснётся, остаться тенью в его сознании. И ради этого стоило лежать, не шевелясь, до утра, колдуя тёплые яблочные сны и маленьких демонов, до поры добрых.(C)

Я бегу и бегу — по сухой траве, по чёрной земле, белому снегу. Позади следы, впереди чистое поле. Однажды, когда я сделаюсь безупречной, я перестану оставлять следы. Оглянусь, а за мною чистое поле.(C)

Нервная рыжая лиса, забредшая в чужой дом по своим хитрым делам, хозяйничала в полной уверенности, что её никто не заметит. Вдруг уловила краем глаза движение в соседней комнате и отчего-то не удрала, зашла — и оказалась в плену множества зеркал, каждое из которых отражало её — сзади, сбоку, сверху, во всех подробностях и в столь неожиданных ракурсах, в каких она сама себя не видела, несмотря на дивную лисью гибкость. И зрелище это оказалось столь невыносимым, что она упала замертво. Но дух её не смог освободиться и остался в комнате. Через тысячу лет туда заглянула женщина — и вышла с душою лисицы.
И далее …. какие-то приключения не столько женщины, сколько лисьего духа, стремящегося к безупречности, — наверное, чтобы не так страшно было отражаться в тысяче зеркал.
Чем всё закончилось? Обрела рыжая душа покой и безупречность или в страхе бежит до сих пор?
Тому, кто даст мне ответ, я буду бесконечно благодарна. (C)

Эту книгу... лишь по названию я приметила около месяца назад в анонсе какой-то выставки независимых издателей. Но на выставку так и не выбралась и думала, что книгу эту уже не встречу. А тут зашла в магазин и увидела её среди новинок. И купила.

"Книга о загадочных существах, живущих не в своём теле и не свою жизнь. О внутреннем нравственном законе, идущем вразрез с законами внешними. О воображаемых событиях, изменивших материаль­ный мир. О заблудившихся душах, которые пытаются найти себя, но вместо этого встречают таких же бесприютных бродяг. Но в этой книге, кроме странствий духа, достаточно телесного, в ней пылает огонь и вспыхивает настоящая страсть. Кроме обманов, здесь есть странная животная верность — та, что заставляет лисицу снова и снова лизать камни, на которые когда-то пролилась её кровь. Дмитрий Воденников, Марта Кетро, Глория Му, Алек­сандра Тайц и Яна Вагнер, каждый по- своему, рассказывают о сложных натурах, живущих по законам лисьей честности".

Первый коротенький роман который я прочитала назывался "Жена-Лисица" (автор -Марта Кетро). И я сразу поняла-эта книга про меня......  Каждая глава, наверное  была бы быть написанна мной в моем блоге...  Именно так. Именно это. Но это написанно не мной. Я хотя бы процитирую.