Последний альбом The Stooges, записанный после тридцати лет забвения, провалился с оглушительным треском. Высказываясь по поводу пластинки «The Weirdness», критики срывались на истерические интонации, каких постеснялись бы иные ведущие «Эха Москвы». Главный редактор журнала The Wire Тони Херрингтон, отродясь не писавший рецензий, вывел целую теорию заговора (согласно которой — все дураки, а продюсер альбома Стив Альбини, вытравивший из записи весь бас, — главный скот). Взыскательный сайт pitchforkmedia.com без лишних церемоний влепил The Stooges единицу — хотя потом долго не убирал их из раздела «Best New Music». Суть претензий, если вкратце, была такова: нет здесь ни грамма былой подлинности и того естества, что сподвигло целое поколение кромсать свои тела осколками битой посуды и выставлять напоказ причинные места.

Но задумайтесь хотя бы на минуту, что человеку с обложки в апреле этого года исполнилось шестьдесят лет. В Майами, неподалеку от побережья, у него есть свой укромный уголок размером с летное поле, с небольшим особняком и раритетным кабриолетом 73 года выпуска в гараже; его спутница-мулатка по самым скромным подсчетам выше Игги на две головы; его статус крестного отца панк-рока, изобретателя стейдждайвинга и просто выдающегося человека не подлежит никаким сомнениям. Сам он, как и прежде, вьется ужом на сцене, очень правдоподобно лает во время исполнения «I Wanna Be Your Dog» и бросается в людскую толпу, как в омут, — с головой. И теперь снова играет в величайшей рок-группе современности, возрождение которой — уже история на миллион долларов, просто потому что так не бывает: люди, потреблявшие наркотики как витамины, столько не живут, а большинство попыток реанимировать по-настоящему большие коллективы, как правило, заканчивалось музейным смотром артефактов старины.

Но когда The Stooges выходят на сцену и заряжают альбом «Fun House» чуть ли не целиком, а братья Эштоны, точно и не было этих тридцати лет, выжимают из толпы все соки назойливым, исступленным гаражным роком буреломной мощи — о какой другой подлинности тут вообще может идти речь? Само тело Игги, не знающее ветхости, где каждая новая морщина — как боевой шрам, — это и есть сертификат подлинности. Глядя на него, сложно поверить, что он — создание земного происхождения, человек из плоти и крови. Вся его жизнь — точно нескончаемый роман-эпопея, главное достоинство которого — неизменность главного героя.

Путешествия по пустынной и глухой автостраде в психиатрическую лечебницу, леденящая душу история отношений с четырнадцатилетней девочкой или хотя бы их совместный с Боуи визит в СССР в 1976 году, с «Советским шампанским» в «Метрополе» и штыками у Мавзолея — все это так и просится в кадр. Хотя тут ситуация скорее обратная: вопреки слогану незабвенного журнала Premiere «жизнь как в кино», Игги заставил искусство подражать жизни, а не наоборот, причем своей жизни. И пусть он изредка жалуется, что здоровье уже не то, и он не может, как раньше, поймать зубами яблочко на сцене, — нет никаких сомнений, что его, как и другого любого архетипического американского героя, будь то бэтмен или супермен, ждет неизменный хеппи-энд самого голливудского толка. Игги скрутит в бараний рог еще с десяток неприятелей (в том числе, видимо, и упомянутого выше главреда The Wire), не раз окажется на краю пропасти, но будет чудесным образом спасен. Такая долгая счастливая жизнь.

                                                      Кирил Сорокин, обозреватель «Афиши» 5 сентября 2007, 22:10