1.
Среди всех этих душевных стихийных бедствий, когда хочется зиму забыть или обесцветить, мне запрещают писать о любви и смерти. Что же – значит, буду писать о детстве.
Детство – когда летишь на велосипеде, а мама встречает у дачи «Ну, наконец-то!». Детство у вишни, все пальцы темны от сока, детство – сидеть на теплой траве под грушей. Детство – песок, заползающий мне в кроссовки, если идти по берегу, не разувшись. Ссадина на коленке, панамка, шорты, старый орех – корабль, грот-мачта, реи, а впереди маячит и манит что-то: вырасти поскорее бы, поскорее, чтоб было двадцать, чтоб принц был, и меч, и лошадь, чудище, битва, спасение – по порядку. Или не принц, а просто сосед Алеша, тот, что глядит постоянно в мою тетрадку.
2.
А однажды я просыпаюсь, и мир внутри меня так глубок –
Дно Тихого океана, Марианская впадина – не иначе.
Выхожу я из дома и сворачиваю в клубок
То, что значило много, но больше уже не значит:
Старую панамку, орех на даче,
Теплый летний день, далекий и голубой.
Пыльный город встречает ветрами глухих окраин,
И нам кажется, что навстречу река течет нам
Из газетных обрезков, рекламы больших экранов,
Обреченности,
уникальности нашей ранней.
О других не печалимся, о мире внутри печемся,
Мир внутри разрывают наши собственные пираньи.
Мы отходим от дома сквозь зачеты и незачеты.
А мама нас не дожидается вечерами,
Хотя хочет дождаться и даже спросить о чем-то.
Что могу я сказать ей? Что в груди острие ножа?
Что за жизнь не даю я по осени ни гроша?
Что мечтается мне,
Чтобы когда я падала, он меня удержал –
За руку, за плечо,
Говорил – надень шляпу, а то голову напечет,
Говорил – надень шапку, а то схватишь в мороз отит,
Чтобы садился рядом в печали и темноте,
Чтобы когда я читала, я думала: «так, как он на меня глядит,
Никто ведь, наверное, до этого не глядел».
3.
А через сотню лет у нас есть свой собственный стол
И даже, может быть, собственный кабинет.
А среди всех этих людей и компьютеров нам мечтается о простом:
Ощутить, как река качает нас на спине,
Как песок горячий рассыпается под подошвой,
Как варенье из вишен мы летом всегда варили,
Как орех на даче шелестит нам о чем-то прошлом.
Как давно мы с тобою, мама, не говорили.
Как давно ты не прижимала, мама, к своей груди.
Как внутри меня, мама, что-то давно остыло.
В детстве кажется, что лучшее – впереди,
А сейчас понимается, что лучшее уже было:
В летний полдень по дачным дорожкам, таким знакомым,
На своем – самом быстром – несешься велосипеде…
А сейчас мы боимся, подъезжая к родному дому,
Что однажды нас мама уже и не сможет встретить…
Среди всех этих душевных стихийных бедствий, когда хочется зиму забыть или обесцветить, мне запрещают писать о любви и смерти. Что же – значит, буду писать о детстве.
Детство – когда летишь на велосипеде, а мама встречает у дачи «Ну, наконец-то!». Детство у вишни, все пальцы темны от сока, детство – сидеть на теплой траве под грушей. Детство – песок, заползающий мне в кроссовки, если идти по берегу, не разувшись. Ссадина на коленке, панамка, шорты, старый орех – корабль, грот-мачта, реи, а впереди маячит и манит что-то: вырасти поскорее бы, поскорее, чтоб было двадцать, чтоб принц был, и меч, и лошадь, чудище, битва, спасение – по порядку. Или не принц, а просто сосед Алеша, тот, что глядит постоянно в мою тетрадку.
2.
А однажды я просыпаюсь, и мир внутри меня так глубок –
Дно Тихого океана, Марианская впадина – не иначе.
Выхожу я из дома и сворачиваю в клубок
То, что значило много, но больше уже не значит:
Старую панамку, орех на даче,
Теплый летний день, далекий и голубой.
Пыльный город встречает ветрами глухих окраин,
И нам кажется, что навстречу река течет нам
Из газетных обрезков, рекламы больших экранов,
Обреченности,
уникальности нашей ранней.
О других не печалимся, о мире внутри печемся,
Мир внутри разрывают наши собственные пираньи.
Мы отходим от дома сквозь зачеты и незачеты.
А мама нас не дожидается вечерами,
Хотя хочет дождаться и даже спросить о чем-то.
Что могу я сказать ей? Что в груди острие ножа?
Что за жизнь не даю я по осени ни гроша?
Что мечтается мне,
Чтобы когда я падала, он меня удержал –
За руку, за плечо,
Говорил – надень шляпу, а то голову напечет,
Говорил – надень шапку, а то схватишь в мороз отит,
Чтобы садился рядом в печали и темноте,
Чтобы когда я читала, я думала: «так, как он на меня глядит,
Никто ведь, наверное, до этого не глядел».
3.
А через сотню лет у нас есть свой собственный стол
И даже, может быть, собственный кабинет.
А среди всех этих людей и компьютеров нам мечтается о простом:
Ощутить, как река качает нас на спине,
Как песок горячий рассыпается под подошвой,
Как варенье из вишен мы летом всегда варили,
Как орех на даче шелестит нам о чем-то прошлом.
Как давно мы с тобою, мама, не говорили.
Как давно ты не прижимала, мама, к своей груди.
Как внутри меня, мама, что-то давно остыло.
В детстве кажется, что лучшее – впереди,
А сейчас понимается, что лучшее уже было:
В летний полдень по дачным дорожкам, таким знакомым,
На своем – самом быстром – несешься велосипеде…
А сейчас мы боимся, подъезжая к родному дому,
Что однажды нас мама уже и не сможет встретить…
взято с http://sphandra.livejournal.com/
