Цитата сообщения определить_ограничить В тени чинары тыква подросла...



В тени чинары тыква подросла,

Плетей раскинула на воле без числа,



Чинару оплела и через двадцать дней

Сама, представь себе, возвысилась над ней.



"Который день тебе? И старше кто из нас?" —

Стал овощ дерево испытывать тотчас.



Чинара скромно молвила в ответ:

"Мне — двести… но не дней, а лет!"



Смех тыкву разобрал: "Хоть мне двадцатый день,

Я — выше!.. А тебе расти, как видно, лень?.."



"О тыква! — дерево ответило, — с тобой

Сегодня рано мне тягаться, но постой,



Вот ветер осени нагонит холода, —

Кто низок, кто высок — узнаем мы тогда!"

Размышления в Юмгане.



Друг отшатнулся от меня вчера,

Увидев, что прошла моя пора.



Любимая дорогу позабыла

Сюда, ко входу моего шатра.



Неужто потому, что исхудал я —

Стал тоньше соколиного пера,



Ты не узнал меня, мой собеседник,

Со мною проводивший вечера?



Мой стан, как ручка посоха, согнулся…

Когда дохнули зимние ветра,



Увял мой цвет, и лик румяный бледен

Стал, как зола угасшего костра…



Но против гнёта времени слепого

Есть в сердце сила у меня одна,



Моя опора и моя защита, —

Величие духовное — она.



Над разумом моим и над душою

Власть небесами диву не дана.



Хоть всё, что сделать мог со мной, он сделал:

Гляди, как плоть моя измождена.



И побелела борода, что прежде

Была, как амбра свежая, черна.



Но эта плоть жемчужнице подобна,

И в ней жемчужина заключена.



Стремиться буду к действенному знанью,

Пока стена Юмгана мне верна.



Я страха перед временем не знаю,

Я независим, жизнь моя вольна,



Покамест на меня не взглянет время,

Мысль от него моя отвращена.



Судьбы-верблюда моего верёвка

Не будет в руки шаха отдана.



Стремлением к презренному величью

Моя одежда не загрязнена.



И никогда, пока владею телом,

Душа врагу не будет предана.



Вовек не будет милость недостойных,

Как оскорбленье, мне нанесена.



По степи знаний и высоких споров

Крылатого гоню я скакуна.



В пыли его копыт тропа кривая

Противников теряется, темна.



Эй, Носиби, невежда, враг Алия,

Что так мила тебе со мной война?



Ты, как змея, шипишь и угрожаешь,

Но мне твоя угроза не страшна.



Злорадствуешь, что жизнь моя в Юмгане

Любви и состраданья лишена?



Как в недрах гор скрываются алмазы,

Так мысль моя — в горах блестит она.

 

Спор с богом

Ты, о боже, в малом теле муравья

Смог вселенную громадную замкнуть,—

Между тем не увеличил муравья,

Не уменьшил и вселенную ничуть.



Цепи гор, сковавших Запад и Восток,

В створках раковин умеешь затворить;

Не успеет оком человек моргнуть —

Ты вселенную успеешь сотворить.



Чтобы листья покорялись ветерку,

Чтобы твердь стояла крепко,— ты решил…

На пути, ведущем, господи, к тебе,

Человек претерпевает свыше сил.



Ведь природа человечья и душа

Тем и разнятся, что видят не одно…

Семя древа искушения в сердца

Сам ты кинул, сотворив людей,— давно.



Ведь посеявший ячменное зерно,

Не надеется пшеницу собирать.

Сам до века ты основу заложил

Темных дел, за кои будешь нас карать.



Если созданы мы только для молитв,—

Для чего ты создал дьявола, господь?

Много слов для разговора я припас,—

Страха все же не могу я побороть.



Не могу в своем неверии принять

От подвижников невежественных весть.

Слово разума я только признаю:

Перл — в жемчужных только раковинах есть.



Все ж настаивать на сказанном боюсь:

Где спасенье, коль разгневаешься вдруг?

Вдруг ты твердость непреклонную явишь,

Кто натянет тетиву на твердый лук?



Как же быть во время Страшного суда?

Как мы счеты наши старые сведем?

Коль не вырвешь многогрешный мой язык,

Значит, можно не молчать перед судом?



А лишить меня, создатель, языка

Разве будет справедливо? Нет и нет!

Почему же справедливость соблюдать

Ты даешь твоим творениям завет?



Коль присутствовать изволишь на суде,

Вовсе мыслить я, пожалуй, не смогу.

Коль другому поручишь меня пытать —

Для чего за ним, как дурень, побегу?



Всеблагому и премудрому зачем

Подменять себя другим в отместку мне?

Прикажи меня отправить прямо в ад,—

Пользы нет в пустопорожней болтовне.



Мир загробный не таков, как мир земной:

Там насилие и взятки ни к чему.

На тебя ведь все возложены дела,—

Исполняй же! В чем задержка — не пойму.



Грех не нужен был покорному рабу,—

Ты греху открыл лазейку, боже, сам.

Сам ты дьявола уловки поощрил,

Проложив ему стезю к людским сердцам.



Нам молиться, правый боже, ты велишь

И паломничество в Мекку совершать:

Не подобен ли охотнику на серн —

Ловишь дичь, когда ей снится благодать?



Сам на серну ты кричишь: «Беги! Беги!»

Сам борзую натравить спешишь тотчас.

Помолиться нам приказываешь ты

И науськиваешь дьявола на нас.



Для извечного, владыка, существа

Непригоже друга стравливать с врагом.

Выгнал злого из обители своей,

Чтобы нас теперь обхаживать кругом.



Я пучиною сомнений поглощен,

То надеждами, то страхами объят.

Рай в уплату за покорность обещав,

Созерцаешь, как меня толкают в ад.



Все обиды от красавиц, боже мой!

Так иль этак, жить приходится, терпя.

Но виновны ли булгарки предо мной?

Нет, всевышний, это козни — от тебя!



Разве смеет возмутиться человек?

Соблазнительниц, одну другой лютей,

В дальнем крае ты разводишь, о господь,

Для того чтобы дурачить нас, людей.



Ты мечту и вожделенье сочетал,

В жилах жажду наслаждения разжег,

Чтобы вовсе истомился человек,

Чтобы места он найти себе не мог.



Кто же, страсти в человеке пробудив,

У существ розовощекой красоты

Покрывало их стыдливости украл

Для бесчестия людского, как не ты?



Ты желудки сделал жадными к еде,

Чтобы рыскать нам за пищей день и ночь,—

Всем, что чисто и нечисто, человек

Набивать свою утробищу не прочь.



Члены тела моего — мои враги:

Порываются к прелестницам земным,—

Жадной плотью, поборающей меня,

Я всечасно ненавидим и томим.



Но когда бы эти плотские блага

Не давали наслаждений без числа,

Мне осталось бы слоняться по степям

Терпеливо, наподобие осла.



И зачем угрюмой злобы семена

В человеке ты для роста поместил?

Неужели ради Страшного суда,

Ради мук меня из глины замесил?



Если ты свое подобие творил —

Не игральную костяшку на кону,—

Что ж глумишься над созданием своим?

Для чего еще ты создал сатану?



Много есть еще вопросов у меня,

Но боюсь тебе загадки задавать.

Если, впрочем, бессловесным надо быть,

Ты бы должен был скотом меня создать.



Буду спорить в день последнего суда!

Впрочем, можешь у меня отнять язык,

А не то тебе придется отвечать,

Чтобы я свое невежество постиг.



Прикажи меня поглубже спрятать в ад!

Что за прок с тобою спорить всякий раз?

Ты, когда мы честно молимся тебе;

«Соврати их!» — сатане даешь приказ.



Если сам ты без песчинки на ступнях,

Как ты создал, повторяю, сатану?

Словом, столько в этом деле темноты,

Что рукой на богословие махну.



Если создал ты хороших и дурных,

В наказаньях и наградах смысла нет,

Безупречных ты иметь желаешь слуг?

Нас, плохих, зачем ты выпустил на свет?



По природе я — железная руда:

Содержать в себе алмазы не могу.

Сотни раз меня в горниле переплавь,

Я все тот же, пред которым ты в долгу.



Зло даешь и получаешь плату злом,—

Чем ты лучше в этом случае меня?

Пусть я плох,— но я тобою сотворен…

А не нравлюсь — так не делал бы меня!

 

Вот взмыл орел с высоких скал. Он, по обычаю орла...



Вот взмыл орел с высоких скал. Он, по обычаю орла,

Добычу свежую искал, раскрыв два царственных крыла.



Он хвастал крыльев прямизной, их необъятной шириной:

«Весь мир под крыльями держу. Кто потягается со мной?



Ну, кто в полете так высок? Пускай поднимется сюда!

Кто? Ястреб, или голубок, или стервятник? Никогда!



Поднявшись, вижу волосок на дне морском: так взгляд остер.

Дрожь крыльев мухи над кустом мой зоркий различает взор».



Так хвастал, рока не боясь,— и что же вышло из того?

Стрелок, в засаде притаясь, из лука целился в него.



Прошла под крыльями стрела… Так было роком суждено,—

И мигом сбросили орла с высоких облаков на дно.



Упав, орел затрепетал, как рыба на сухом песке.

Он участь рыбы испытал, и огляделся он в тоске,



И удивился: до чего железка с палочкой просты,—

Однако сбросили его с недостижимой высоты.



И понял, почему стрела, догнав, унизила орла:

Его же собственным пером она оперена была.

 

http://stihi-vostoka.narod.ru/8.html