Ты мне снишься. Не каждую ночь и не в каждом сне, а так время от времени. Мы много разговариваем, иногда держимся за руки и уж совсем изредка обнимаемся (по правде говоря, обнимались мы только один раз, когда, спасаясь от чего-то страшного, лежали под какой-то рогожкой, и ты прижимал меня к себе, чтобы я не боялась).
Ты выглядишь в моих снах как один-из-моих-любимых-мальчиков, но то, как ты ведёшь себя и как говоришь со мной, показывает, что ты – не он. Ты даже улыбаешься не так. И мне думается, что ты просто выбрал симпатичный мне облик, чтобы... ну, чтобы, наверное, я во сне считала тебя кем-то нечужим.
А сегодня я была в своём детстве. Где мама кормит чем-то вкусным-превкусным, где боишься темноты и дружишь с диснеевскими персонажами, где веришь в чудеса и в то, что сам можешь невозможное... Я была там взрослая, и всем приходилось напоминать мне: «Эй! Ты в детстве! Постарайся поверить». И я старалась. С малышами и мультяшками мы ели землянику с молоком, сидели под кроватью, боясь чудища-из-темноты-в-шкафу, бегали по граммофонным пластинкам, висящим в воздухе, и прыгали с двадцать пятого этажа. И на мне было почему-то золотое вечернее платье и туфли на шпильках, и, да, я, разумеется, отказывалась прыгать, и Динь-Динь пришлось посыпать меня пыльцой, иначе я бы не решилась. И я летела, летела в золотом вихре, и хохотала от восторга. А, когда подумала «летаю, значит, расту», стала деревом и старательно принялась расти. А потом вспомнила о тебе, стала собой, и появился ты. И сказал:
- Я сегодня выучился телепатии. А ты что нового умеешь?
На мгновенье мне стало нестерпимо стыдно. Ведь пока ты учился, я развлекалась, но потом вспомнился ужас перед прыжком в бездну, золотой ветер и ощущение абсолютной свободы...
- Я умею летать, - сказала я.
А теперь вот думаю, что, кажется, я соврала. Ведь без пыльцы я летать нисколечко не умею.