Вы видели, мой друг, — напоминать вам надо ль? —
В один из нежных летних дней:
В извилинах тропы презреннейшая падаль
На грубом ложе из камней,

Вверх ноги выбросив, как девка площадная,
Заразный источая пот,
Показывала нам, бесстыдно обнажая,
Раздутый газами живот.

И солнце жаркое на эту гниль светило,
Как бы стараясь доварить
И по частям вернуть Природе то, что было
В единство ей угодно слить.

Глядели небеса на этот труп надменный,
Что раскрывался, как цветок.
Такая вонь была, что обморок мгновенный
Чуть не свалил вас тут же с ног.

Жужжали стаи мух над полусгнившим чревом6
Личинок черные полки
Текли, как варево, под солнечным нагревом
Сквозь плоти липкие клоки.

И это все ползло. Вздувалось. Точно волны,
Рвалось, мерцая горячо,
И можно бы сказать, что труп, дыханья полный,
Живет и множится еще.

И странной музыкой звучало то кишенье:
Ручей иль ветерок в кусте,
Иль будто веялки размерное движенье
Зерно кружит на решете.

Стирались контуры, как сновиденье, тая,
Как чуть намеченный этюд,
Что иногда берет художник, воскрешая
По памяти забытый труд.

И сука робкая, таясь в утесах где-то,
Затравленно скосив зрачок,
Подстерегала миг, чтоб вырвать у скелета
Уже облизанный кусок.

Но станете и вы на эту гнусь похожи,
На груду страшную гнилья, —
Вы — солнце глаз моих, звезда полночной дрожи,
Вы — ангел мой и страсть моя!

Да, вот такой вам быть, богиня и царица,
Соборование приняв, —
Когда подземная вас позовет темница
Тлеть меж костей под сенью трав.

Скажите же червям, что вас сожрут, целуя,
Моя красу, — в гною, в крови, —
Что я сберег и вид, и сущность неземную
Моей распавшейся любви!