Настроение сейчас - странноеНепонятность и Безысходность накатили волной, поглотили, задушили, совсем не оставив Счастью возможности вернуться этой зимой. За ними пришло Одиночество. Оно пришло так, как всегда приходит ко мне. Не сняло старомодной фетровой шляпы при входе, не поздоровалось, не поинтересовалось, как мне жилось без него. Так приходят очень странные и совсем забытые люди, то ли по ошибке, то ли по прихоти Его Величества Случая. «Ну, проходи, раз уж пришло, не буду спрашивать, надолго ли, ты же все равно не скажешь ничего» - надо же было хоть как-то отреагировать на его приход, не важно, что ответа я никогда не услышу. Одиночество вообще довольно молчаливый гость, похоже, что еще никто и никогда не слышал его голоса. Иногда, когда я бросаю на его закутанную фигуру, сидящую в углу комнаты, случайный взгляд, мне кажется, что я знаю, как должен звучать его голос. Глухой и задумчивый, с еле слышимой хрипотцой, но при этом маняще-глубокий и проникновенный. А еще иногда, точнее совсем редко, он в ответ ловит мой взгляд, и я вижу его глаза. Такие глаза бывают у смертельно больных детей, или у умирающих волков. Кажется вся боль, все ответы на еще не придуманные вопросы, все сущее сосредоточено в этих глазах…это не человеческие глаза иногда даже возникает сомнение глаза ли это вообще? Вот таким я увидела его опять, Одиночество ничуть не изменилось, на мгновение подняло на меня свои глаза и, не раздеваясь, прошло на привычное место в глубь комнаты. От его одежды пахло снегом старыми книгами и еще чем-то, неуловимо-непонятным, манящим и отталкивающим одновременно. Простуженные и, не смотря ни на какие мои усилия, умирающие розы удивленно вскинули на него свои кровавые головки, в последний раз вздохнули пряным южным ароматом и … умерли. Жаль, я совсем забыла, что Одиночество не выносит даже косвенных намеков о своих предшественниках. Не хотелось отпускать цветы не попрощавшись, не хотелось их обижать, они же такие гордые и чувствительные. И оттого, что не успела даже поговорить с ними в последний раз, их запах, до сих пор паривший в комнате, показался горьким и терпким. Одиночество, как будто прочитав мои, еще не успевшие выпутаться из волос, мысли, тихой кошачьей походкой подошло к окну и распахнуло его настежь. В комнату ворвался шальной, пьяный ветер и, забрав с собой души умерших роз, оставил после себя кристально-морозный воздух. Теперь все, так как надо, ни цветов, ни птиц только Одиночество и я. На город путанной, серо-больной дымкой спустились сумерки, но в этот день я не включила электричества, лишь, достав спички, зажгла свечку. Одиночество на миг, подняв глаза, благодарно ухмыльнулось, сняло длиннополое пальто и, отложив старый фолиант в сторону, стало устраиваться спать кресле. Странно, похоже, оно даже спит в шляпе. Как будто, поняв, что сейчас я думаю, о нем Одиночество повернулось ко мне лицом и застыло. Потом подняло на меня два угля своих глаз и, в первый раз за всю историю человечества, поймало мой взгляд и посмотрело прямо в глаза. В воздухе повисла тягуче-тугая тишина, казалось, что еще секунда и на стоящей в углу гитаре лопнут струны. И вот когда тишина стала нагреваться, а нервы вибрировали и гудели, Одиночество открыло рот. Сначала щелочкой, потом пошире, как бы пробуя эти новые ощущения. И зажмурившись от напряжения, произнесло два слова. Его голос, отвыкший от слов и звуков, не смотря ни на, что оказался именно таким, каким я себе его представляла. Возможно, в этот вечер я стала первым человеком, которому Одиночество пожелало спокойной ночи…