В колонках играет - Сплин - Камень
Настроение сейчас - тревожусь

Закат – зрелище всегда немного тоскливое. А уж в октябре и подавно. Бывает, что перед тем, как солнце совсем погаснет на горизонте, пахнет кострами. Но не так, как в апреле, совсем нет. Тогда старую листву жгут, чтобы дать место чему-то новому. В октябре же ее жгут просто от безысходности…Даром, что добра этого осенью до кучи. Жги – не хочу! Раздолье, что уж тут говорить…

Энн потянулась, широко зевнув. Впрочем, «широко» - это еще мягко сказано. Во всю пасть, с привыванием, сверкая красной гортанью. Бессонница, чтоб ее. Девушка тяжело вздохнула, взгромоздившись на подоконник. Все люди как люди, ночами спят спокойно, а не колобродят. А кто ночами не спит – тот днем спокойно отсыпается, если работа позволяет. Каждому свое. И только психопаты, вроде Энн, почти не спят. Три часа в сутки не считается. И самое обидное в этой истории то, что Энн – фрилансер и работает на дому. Есть возможность поспать подольше утром. Но дольше никак не выходит – хоть ты тресни! Пытка, да и только.

Девушка поморщилась, потирая виски. Головная боль – тоже та еще пытка. Никакие таблетки уже не справляются. Всему виной – недосып и приторный запах розового масла. Откуда этот запах вообще взялся, сказать было сложно. В доме никто не держал розового масла, но каждую ночь им абсолютно таинственно пахло. Вот и сейчас. А ведь закат только-только отполыхал.

«Тьма накрыла ненавистный прокуратору город». Да, все так, определенно. Город и так-то был слишком шумный, а уж на фоне бессонницы и вовсе превратился в раздражающе трещащую сороку. Бибиканье, визг шин, крик очередной панической тетки, какая-то больная на всю голову птица, решившая, что три часа ночи – самое время для песен. Неудивительно, что голова разрывалась на части. А тут еще и этот чертов запах. Вот только плаща с кровавым подбоем не хватает… И пса верного. Зато есть мыши. И запах, запах, чертов запах!!! Срочно открыть окно. Срочно.

Энн распахивает окно и с жадностью вдыхает почти ночной воздух. От гари октябрьских костров голова начинает болеть еще сильнее. Зато осенний холод пробирает добротно, до самых косточек. Бодрит, знаете ли.

В углу послышался шорох. Энн вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Мышь. Всего лишь мышь, кто же еще? Вон она, по ковру побежала. Кроме Энн да мышей, тут и нет никого. Аминь. Чертово розовое масло… И почему оно не выветривается?

Девушка тяжело вздохнула. Сколько там времени? Только десять? Ночь будет долгой, да. Впрочем, как и любая другая ночь. Бессонница имеет свойство делать время почти резиновым. Подлая она все-таки сволочь…

Снова шорох. Как достали эти мыши! Никакой управы на них нет! Шуршат и шуршат!

А в детстве были кошки. Самые разные кошки. Белые, черные, пестрые, серые, рыжие. Ласковые и не очень. Вот они-то точно задали мышам жару! Знали бы, как шуршаться...

Энн зажмурилась, вспоминая, как уютно засыпать в одной постели с мягким урчащим клубочком. Вот так вот обнимешь, прижмешься крепче – сразу ничего не страшно. И не пугают никакие шорохи. Мыши пусть сами боятся. Да и не мыши тоже. Вон, в «Кошачьем глазе» же котик справился. Значит, страшиться нечего…

Почему бы и сейчас не завести кошку? Это ведь несложно совсем. И как Энн раньше об этом не задумывалась? Все, решено. Завтра же утром она пойдет в ближайший приют и выберет себе котенка. Ну, или просто подберет кого-нибудь на улице. Породистость не важна, главное – уютность. Вот только надо пережить эту ночь. Пережить шорохи в углах. Пережить запах розового масла. Пережить бессонницу, наконец. Пережить, только и всего. Энн сможет. До сих пор ведь отлично получалось…

Девушка снова взглянула на часы. Одиннадцать. Как же бесит! Снова, снова время тягучее. Надо все-таки попытаться заснуть. Ну так, для разнообразия. Хотя какое уж тут разнообразие, когда каждую ночь одно и то же… Какой умник говорил, что попытка – не пытка? Еще какая пытка! Напоминает немного китайскую. Тем более, в темноте так хорошо слышно, как капает на кухне не до конца закрытый кран…

Энн забралась под одеяло, укрывшись им с головой. Ей хотелось хоть немного отгородиться от запаха розового масла. Тик-так, тик-так. Славно тикает над ухом часовая бомба. А, нет, всего лишь будильник. Надо поспать. Хотя бы немного. Хоть чуть-чуть. Так время хоть немного укоротится…

Шорох. Девушка поплотнее завернулась в одеяло. Шорох. Энн зажмурилась до боли в глазах. Шорох. Запах розового масла стал еще более удушающим. Шорох. Чертовы мыши. Шорох. Пожалуйста, пусть это будут чертовы мыши…

Энн глубоко вздохнула и украдкой высунулась из-под одеяла. Было достаточно темно, чтобы не видеть происходящего в комнате. А у будильника, слава богу, есть подсветка. Девушка нажала кнопку. На мгновение циферблат вспыхнул ярко-синим цветом. Гори оно синим огнем? Что ж, почему бы и нет…А, между тем, полночь. И шорохи все сильнее…

Совсем недавно все было иначе. Ночи не были длинные. Ночи не были страшные. Было тепло. Было счастье. Был покой. А потом всего не стало…

Странное дело – люди. Приходят в твою жизнь, не спрашивая, без стука. Вроде бы наглость. Но ведь привыкаешь. Привыкаешь к ежедневным воплям «Доброе утро!», когда еще даже глаза разлепить толком не успела. Привыкаешь к многочасовым разговорам обо всем подряд – от творчества Кафки до черничного мороженого. Привыкаешь к бесконечным спорам и веселой задиристости. Привыкаешь к шутливым угрозам: «Только вздумай пропасть! Я тебя звонками завалю! Из-под земли тебя достану!» И так из, казалось бы, бесцеремонности завязывается дружба. Странное дело.

У Энн был такой лучший друг. Джонни. И потому ночами бывало не страшно. Чего бояться, если они наполнены смехом и беседами допоздна? А потом наконец-то ложишься спать – уставшая, но довольная. И засыпалось мгновенно. И снилось. Снилось море. Снились сосны. Снились лисы. Снилось, снилось, снилось…

И казалось, что так будет всегда. Ну как же иначе-то? Разве иначе бывает?

Но жизнь – озорная дама с острыми ножницами. Чем стабильнее кажется что-либо, тем больше шансов, что эта сумасшедшая особа изрежет привычное на сотни мелких кусочков.

Как все произошло? Как среди шуточных споров возник нешуточный конфликт? Кто вспылил первым, не выдержав нервного напряжения? Так ли уж важно это теперь? Хотя… фиг с ним, от правды не уйдешь. Первой вспылила Энн. Пусть она была испугана, пусть не понимала толком, что происходит… Разве это оправдание? Нет, на то не похоже. Она не смогла вовремя понять, что странное поведение Джонни обусловлено серьезными проблемами… Вместо сочувствия и поддержки Энн язвила и брызгала желчью. Джонни, впрочем, не оставался в долгу.

Три угрюмых вечера продолжался этот безжалостный спор. Бывшие друзья трепали друг дружку, словно злобные шавки. Жалкое зрелище, что ни говори…

А затем все кончилось. Кончилась ссора. Кончились споры. Вроде бы и радоваться надо, а? Вот только дружба-то тоже закончилась. И это была уже серьезная потеря… А с ней как-то незаметно закончился и нормальный сон. Все это здорово смахивало на наказание. Девушка вздохнула и опустила голову, как провинившийся ребенок. Ребенок и есть. Нет, это ж надо – взять и потерять самое дорогое, как какую-нибудь варежку во время зимней прогулки. Растяпа! Так тебе и надо. Заслужила сполна...

Время, время, время. Сколько его там? Час ночи. Не надо думать, надо спать. Просто закрыть глаза – и спать. Звучит просто. Так почему же не получается?!

Шорох. И почти сразу за ним – протяжный скрип половицы. Напоминает человеческие шаги. Мыши так не умеют, как бы не старались. Хочется закричать.

И Энн кричит. Громко, во всю мощь своих легких. И это помогает. Где-то там, на верхнем этаже, гневно завозились разбуженные соседи. Их недовольное бурчание сейчас было просто как бальзам на душу. Скрип затих. Даже запах розового масла стал немного глуше. Наверное, дожить до утра все-таки удастся. А утром – сразу за котенком. Сейчас же – спать, спать, спать…

Почти получилось. Кажется, даже начало что-то сниться.

Солнечный день. Июль припекает. Совсем недавно шел дождь, но сейчас от него остался только легкий запах озона в воздухе. Они идут вдвоем по проспекту. Первая встреча. Разговор как будто не клеится. Оба слишком застенчивы. Кто кого больше боится? Так сразу и не скажешь.

Но оба любят читать. Их спасает книжный магазин.

В глазах пестрит от разноцветных обложек. И волшебным образом находятся темы для разговоров. Авторы, жанры, литературные приемы, биография Бальмонта… Тот вроде бы, убегая от кого-то, прыгнул из окна. А как вам оксюморон в действии? «Живой труп» - уже затерто и привычно? И что там новенького у Стивена Кинга? Разговор не замолкает…

Но что это? Чей пес воет как помешанный, все громче и громче? Беседовать мешает. Джонни пытается что-то сказать, но из-за этого чертового воя ничего не слышно. Какая жалость, что Энн не умеет читать по губам… Кажется, что услышать Джонни сейчас особенно важно. Но вой заглушает все. От воя сыпется штукатурка с потолка и рушатся стены. Надо бежать, однако ноги как будто набиты ватой. Джонни засыпает обломками раньше, чем Энн успевает что-то предпринять. Вой становится громким до безумия. Энн просыпается от боли в барабанных перепонках.

Два часа ночи. Окна раскрыты нараспашку воем злобного осеннего ветра. Вот ведь сволочь… такой сон испортил! И ведь могла бы благополучно проспать до самого утра! Энн почти зарычала от досады. Что за ночь…

Шорох? Нет, смех. Зловещий смех – точь-в-точь небезызвестный клоун Пеннивайз. Доносится с балкона. Одеяло не поможет, это уж точно. Значит, надо встречать опасность храбро, лицом к лицу.

Энн встает с кровати. Наощупь пытается найти в темноте хоть какой-нибудь тяжелый предмет. Нащупывается только многострадальный будильник. Вооружившись им, девушка крадется на балкон. Кажется, что смех звучит еще злораднее. «Ну и что ты мне можешь сделать? До смерти избить этой тикалкой? Хо-хо-хо! Вот это потеха! Давно меня так не смешили! Ха-ха-ха!»

«Сожрет», - мрачно подумала Энн. Ну и пусть. Может, хоть тогда выспаться удастся…

Шаг. Еще шаг. Смех не прекращается. Крадучись, девушка проходит на балкон. Только зловещей музыки для полного эффекта не хватает, ага.

Темень-то какая… ни черта не видать. Но ведь хохочет-то черт! А если хохочет и не видать где – то ох как скверно получается…

Энн судорожно нажимает кнопку будильника. Балкон озаряет синяя вспышка. А хохотун…Хохотун ехидно лежит прямо под ногами.

Девушка наклоняется и поднимает с пола взбесившуюся игрушку. Мешочек-клоун продолжает биться в смешливой истерике. На днях, поливая свой любимый кактус, Энн случайно окатила водой и этого чертяку. И вот механизм решил стать неисправным. Ночью-то самое время.

Энн извлекла из мешочка смеющуюся «начинку». Интересно, как теперь выключить это адище? Легче выкинуть в окно. Так Энн и поступает. Сильно ударившись об асфальт, механизм наконец-то замолкает. Становится тихо.

Надо спать. Если удастся заснуть, конечно. Три часа ночи уже все-таки. Ведьмин час. Еще только ведьм не хватало…

Шорох. Снова шорох, мать вашу. И чертова розовая вонь. Как же это надоело! Энн мученически застонала, пытаясь закрыть уши подушкой. Какие же свиньи эти мыши…

Нет, вот она все-таки возьмет и уснет. Вот назло всем уснет. Назло мышам, назло нечисти, назло чувству вины. Протестовать Энн всегда умела, чего уж там. Что раньше хорошо помогало заснуть? Мысли. Нет, не этот грузняк, из-за которого глаз не сомкнуть. Приятные мысли. О хорошем надо думать. Хорошее уснуть помогает, это уж точно…

А что есть из хорошего? Зима вот скоро. Рождество. Любимый праздник Энн. Елка, подарки, имбирные пряники… Чудес полон дом.

Глинтвейн закипает на плите в маленькой кастрюльке. Этой посудины вполне хватит на двоих – больше и не надо. От варева умопомрачительно пахнет смесью специй и апельсиновой цедры. Еще немного покипит – и можно будет разлить по бокалам. Индейка уже готова – запеклась до румяной корочки. Осталось только вынуть из духовки. Джонни помогает накрывать на стол. Их беспокойная пестрая кошка вертится под ногами, выпрашивая кусочек. Еще секунда – и плутовка прыгает на стол. Приходится сгонять ее под недовольное «мяу». За окном – метель. Это даже хорошо – много снежку выпадет. А значит – горки, крепости, метание белых «снарядов». Домой вернутся уже за полночь, замерзшие, но счастливые. И будет просто хо-ро-шо.

Нет, не будет. Рождества такого у них никогда и не было. Не было ароматного глинтвейна. Не было вкуснейшей индейки. Не было имбирных пряников и наряженной елки. Даже кошки, милой пестрой кошки – и той не было. Все эти приятности – лишь воображение, не больше. Просто тогда, еще до ссоры, они планировали отпраздновать Рождество вместе. Раньше это нехитрое дело у них никак не получалось. Вот не получалось, и все тут. И вот условились – грядущее Рождество точно вместе встретят. Друзья ведь все-таки. Притом лучшие друзья!

Не сбылось. Чертова ссора… Хоть что-то теперь будет хорошо? А то хоть ложись и помирай. Или засыпай. Правда, второе куда сложнее…

Шорох. По стене проскользнула тень. Энн испуганно съежилась под одеялом. Показалось. Просто показалось, не так ли? В глазах – песок от недосыпа, вот и мерещится всякая жуть. Не стоит принимать всерьез. Всего этого не существует. Не должно существовать. Просто надо хотя бы раз выспаться… Хоть раз выспаться – и вся эта муть прекратится. Обязательно прекратится. Уснуть и верить, верить и уснуть…

Четыре часа утра. Вспышка будильника на миг осветила злополучную стену. Этого хватило, чтобы увидеть, как нечто метнулось к потолку. На глюки уже не спишешь. Что-то наблюдало за Энн сверху, делая вид, что боится ненароком выдать себя. Эдакие полночные прятки.

Девушке хотелось закричать. Заорать во всю мощь легких, подобно пожарной сирене, иерихонской трубе и прочим возмутителям спокойствия. В прошлый-то раз помогло! Но все же соседи были там, за стеной, непостижимо далекие. А оно, нечто – прямо тут, на потолке. Кто в итоге окажется быстрее? Вопрос, похоже, риторический. В первый раз тварь испугалась, но теперь, кажется, осмелела. Сверху на лоб Энн упала склизкая капля. Слюна. Девушка едва сдержала приступ тошноты. Да, определенно, тварь осмелела. Осмелела и оголодала.

Шорох. Где-то совсем рядом, практически над ухом. Играется, ясное дело. Как кошка с мышью. А Энн сжалась комочком под одеялом и пытается рыдать не слишком громко. Выходит с трудом. Дожить до утра вряд ли получится. Надо ли?

Шорох. Теперь чуть подальше. Шорох. А теперь – поближе. Кружит, как хищник вокруг добычи. Или как стервятник над падалью. Не торопится приступать к трапезе – мол, куда денется с подводной лодки? Можно поразмяться перед едой.

Энн пытается лихорадочно соображать. Лихорадка получалась отменно, а вот с соображением были проблемы. И что прикажете делать? У Энн ни протонового бластера, ни кола осинового, ни хоть какого-нибудь завалящего оберега. Ни-че-го. Она беззащитна, как слепой котенок.

Котенок… Энн ведь хотела дожить до утра. Ради котенка. Ради котенка, который вырастет в шкодливую пеструю кошку. Ту самую кошку, которая могла бы быть у них с Джонни. Должна же она все-таки существовать, эта кошка! Просто обязана! Иначе было бы величайшее свинство с ее стороны.

Шорох. Энн почувствовала, как что-то коснулось ее головы. Почти нежно. Конечно, если прикосновение хитиновой лапки можно охарактеризовать таким эпитетом, как «нежный». Шершавость насекомого ощущалась даже сквозь одеяло. От лапки нестерпимо несло розами. Неправ был Мастер, ох, неправ. Какие все же мерзкие цветы! Из горла самопроизвольно вырвался звук, подозрительно напоминающий скулеж. Инсектофобия, чтоб ее. Ее ночной гость, похоже – гигантская сколопендра. Привет от Кафки, ага. Не кричать. Главное – не кричать. Кажется, таковы правила игры, которой придерживается это существо. Оно не будет причинять серьезного вреда, если Энн не закричит. Но цель игры именно в том, чтобы заставить ее кричать. И тварь явно собирается пустить в ход все свои уловки. Всего лишь-то надо – не кричать. Не кричать – и выживет. Сущие мелочи...

Энн глубоко вздыхает, сворачиваясь калачиком под одеялом. Она в «домике». Совсем как в детстве, да. А сколопендра – «вода». С таким множеством лапок, конечно, «осалить» легче легкого. Но с «домиком» не поспоришь.

Пять часов утра. Лапка твари успела коснуться руки, когда Энн врубала подсветку будильника. Чудом не закричала. Пришлось задержать дыхание. Как же сложно делать хорошую мину при плохой игре…

Всего лишь-то надо дождаться рассвета. Он начнется уже через час. На рассвете тварь уйдет. На рассвете дом перестанет полниться шорохами. Всегда так бывало, сегодня исключением не станет. Пусть раньше оно и не подходило так близко. Все равно уйдет. Надо просто затаиться и не реагировать. Дожить надо. До рассвета.

Энн тяжело вздохнула, устало потирая переносицу. А стоит ли доживать? Какой в этом смысл? Снова мучиться бессонницей на следующую ночь? Снова играть в гребанные прятки с этим хитиновым отродьем? Снова шарахаться от любого шороха в углах? Может, ну его? Пусть тварь ее спокойненько дожует – и дело с концом? Для этого всего лишь надо завопить. Нет, это не выход. Должно же быть что-то другое. Что-то, за что стоит бороться. Что-то, что спасает от бессонницы и ночных тварей. На каждое действие существует противодействие. Надо просто понять, что делать.

Эх, как жаль, что рядом нет Джонни… Он бы непременно что-нибудь придумал. Мозги у него как надо работают. А может не придумал бы ничего, конечно. И на старуху бывает проруха, что поделать. Но зато был бы рядом. А вдвоем и бояться-то как-то легче. Вдвоем все на свете пережить можно. Даже смерть.

Шорох. Ну что там еще? Резкая боль в пятке? Верно, укус. Эй, а вот это уже нечестно! И неприятно, между прочим. Ранка довольно глубокая. Теперь точно останется шрам. Зато не заорала.

Энн глубоко вздохнула. Рассвет сегодня определенно не спешил. Определенно, эта тварь в ладах со стариной Кроносом. Закрыть глаза. Отрешиться от происходящего настолько, насколько это возможно. Не спать, но притвориться, что уснула. Авось, прокатит. Думать.

Да, она ведь действительно скучает. К черту гордость! Пора признать очевидное. Джонни ей дорог. А эта ссора, по сути, и выеденного яйца не стоит. Что мы пытались доказать друг другу? Соревновались в уровне интеллекта? Оба кретины. Притом полные. Столько лет дружить! И так позорно облажаться… Это уметь надо. Кто-то должен исправить их ошибки. Пускай же этим «кем-то» станет Энн. Она сможет перебороть себя. Теперь уже сможет. Энн извинится первой. И тогда, тогда все точно пойдет по маслу! Джонни ее простит, конечно. И в ответ сам попросит прощения. А она уже давно простила. В тот же час их старые времена вернутся. Они ведь далеко-то не ушли, не успели просто. Заживут по-прежнему, а может, и еще лучше.

Вот как только настанет утро, Энн сразу напишет Джонни. Сейчас-то он еще спит, поди. А потом… потом они вместе пойдут за котенком. Должна на свете существовать пестрая наглая кошка. Кто иначе будет воровать куски индейки со стола и создавать уют? Без нее Энн и Джонни, конечно, никак не обойдутся. И все-то у них тогда будет хорошо. Все наладится, как надо. А как «не надо» больше не будет никогда. Осталось лишь дождаться рассвета. Такая мелочь, когда выход уже найден…

Первые солнечные лучи уже влетели в комнату проведать свою старую подругу – мол, как она там? Не сильно ли вымотана долгой ночью? Стоит ли на балконе, как обычно, с чашкой кофе и недовольным видом, встречая рассвет? А она не стоит. Лежит в кровати, глаза закрыты, на лице – улыбка. Спит? Неужели спит?! Да быть того не может… Или все-таки может? Спит и видит сны – хорошие, надо же! А стука сердца не слышно. Тиканье часов заглушает? Нет, похоже, они и вовсе остановились. Что поделать – батарейки невечны… И у часов, и у людей. Энн спит. Бессонница больше никогда ее не побеспокоит. Рядом, свернувшись калачиком, словно котенок, смирно прикорнула гигантская сколопендра.

А где-то, за многие километры от ее дома, на обочине стоит машина. Водитель тоже крепко спит, упав головой на руль. Безмятежность картины портили только помятый багажник машины, да струйка крови, ручейком бегущая с виска спящего. Джонни эта ночь также показалась слишком долгой. Впрочем, при бессоннице все ночи длинны. Но рано или поздно сон берет свое. Зато теперь уж Джонни отдохнет. И больше никакого чувства вины. Джонни спит. Энн спит. Ночь была долгой. Но и долгие ночи проходят.