В колонках играет - земфира "земфира"Настроение сейчас - Я ЛЕЧУ СЛОВНО БЕЛОЕ-БЕЛОЕ ПЕРЫШКОпора уходить. точнее, улетать. завтра я уже буду в берлине. навсегда. не зря же я учила 3 иностранных языка.
напоследок публикую рассказ о-ren(Дань, извини, но мне эти сопельки очень дороги) Прощайте.
ты(написано в марте 2005)
«Ты же знаешь, - мы не растворились, мы просто разрезались половинками яблока. Так больно разделяться, быть оторванным от тебя. Разделиться пополам только потому, что не понял: пора быть мудрее, пора оставить в прошлом глупую идею сосуществования в подвешенности гражданского брака. Нужно идти на большее, ведь позади уже и огонь, и вода, и медные трубы.
Забудь про то, что было, просто знай: мир был для нас и мы в нем не растворились. Только наши жизни разлетелись в тар-тарары. Моя - разбилась вдребезги, разломилась на до и после тебя. Ты – где-то между, осталась игрой 5 из 35. 5 – угадал, 35 – угадывал. 5 – с тобой, 35 – существую. 5 – кончились, 35 – длятся.
Ты теперь где-то далеко, в своем мире, в другой стране, там, где меня нет. Я – в Риме, смотрю в окно на маленькую девочку, скачущую по лужам, что-то громко доказывающую отцу, пытающемуся вытащить её из лужи. Она разметает во все стороны капли декабрьского дождя, а я понимаю, что моей такой девочки уже, наверное, никогда не будет: тебя рядом нет.
Ты так решила, а я не понял, когда. Когда тебе взбрело в голову, что у нас нет ничего кроме уходящего «сейчас».
А через 3 дня – новый год. И в Риме льет, как из ведра».
Почти полгода он писал письма в пустоту. Она молчала, он не знал. Не знал, где она, читает ли эти хроники безвременья, записки из пустоты. Он пытался найти Даньку, но все замыкалось на Хельсинках. Он хотел бы получить ответ хотя бы на одно письмо. Он любил её, только понял меру этой любви слишком поздно. Теперь она безответна и безнадежна. Теперь он вряд ли когда-нибудь увидит Даньку.
И все попытки отыскать ее на этом свете были безуспешны и, как заведенный, он снова и снова добирался только до Хельсинского представительства её компании. А дальше? Дальше – тишина…
Она продолжала помогать коллективу, передавая через Машу бизнес-планы и налаживая контакты с зарубежными партнерами. Только даже Маруся так и не узнала, где Дарья. В каком городе строит вокруг себя непробиваемый кокон.
Она так решила полгода назад, сразу после дня рождения Гарика, Дашута улетела, написав записку и оставив все в его квартире, их квартире, купленной по принципу красоты ночного вида. Больших окон и широких подоконников.
Дарья устраивалась на этом подоконнике, попивая пуэр, размышляла о вечном глядя на ночной Ленинский со светлячками машин. Она любила этот пахнущий сеном пуэр. Даже гай вань себе купила, чтобы заваривать его по правилам. Она курила в форточку, сидя все на том же подоконнике. Поначалу даже от него шифровалась со своими ароматными сигаретами. Ал даже ругаться с ней хотел из-за этой сигареты на ночь, но потом решил, что это пройдет само собой. Прошло… Она прошла… Растворилась во временном континиуме…
Она так и осталась кошкой, несмотря на пять лет общности, пять лет сдвоенности. Она была всегда и во всем самостоятельной. Примеры из серии: «А вот Таня…» - на нее не действовали.
Сейчас перед глазами стояла их первая встреча, словно не было этих пяти лет. Словно перед ним снова та же неизвестная девица с характером. Тогда его привлек отнюдь не маленький рост и длинные русые волосы, струившиеся по плечам. Теперь все иначе. Она - это все. Это очки, оставленные на клавиатуре, это ночи под шепот Финского залива, это пражские сумерки в разговорах о чем-то безумно важном и тонкий запах духов, её духов…
Так стыдно ему было поначалу за то, что тема ее монолога – темный лес с Иваном Сусаниным, так дико было прикарманивать ее книги и почитывать их в кабинете. Алекс заразился этим пристрастием к чтению. Он даже место выбрал особенное – подоконник. И время – когда тихо и спокойно, ночью. Когда она была в командировке и можно остаться наедине с собой и ночным городом.
Теперь он только писал. Длинные письма в пустоту. Записки больной памяти. Память болела тоской. Память играла в злые игры, не давая забыть о записке на зеркале и том дне, когда проснулся один.
- Привет, - сказал брат, садясь за столик гостиничной кофейни – кофе и круассан. Нет, два.
- Ты хочешь, чтобы я сходил тебе за кофе и круассанами.
- А ты догадливый – съязвил Гарик.
- Я, конечно, дойду до шведского стола, но вы, батенька наглеете – ответил Алекс.
- А ты сходи, а потом мы все это обсудим.
Алекс недовольно потопал к столику с выпечкой и кофе. Гарик вытащил из кармана конверт и положил его на клавиатуру ноутбука.
- Держи, больше я тебе за завтраком ходить не бу…- и, не договорив, он уставился на конверт, где адрес написан родными закорючками.
- Это что? - продолжил Ал.
- Привет из Москвы, Манюня получила, я привез. Прогадала твоя конспираторша. Выдала свой адрес. Это тебе наш подарок к Новому году. Билеты заказаны. Один из Рима в Берлин, два – из Берлина в Москву. Езжай. Один день я и сам доработаю. Ждем вас в Москве в новогоднюю ночь.
А в Берлине шел снег…
