Мне вообще нравится, как у нас (чаще всего) переводят Кинга, но переводчик "Нужных вещей" прямо особливо задорный. Например, выражения "жопа слипнется от огорчения" (в контексте ужасающе отвратительного запаха) и "жопа дрогнет" (в смысле "кишка тонка").
Я думала, это повесть, а это роман на восемьсот страниц (недостатки чтения электронных книг). К законам вселенной и персонажам довольно много вопросиков (необычно и не очень приятно), но в целом затягивает страшно; в первой трети фирменное кинговское спокойное и ленивое, как летний день, описание маленького городка, которое, конечно, НЕ ОБМАНЕТ НИКОГО ХАХА ЭТО ЖЕ ГОРОДОК В ШТАТЕ МЭН; в последней - адическая движуха с массовыми драками и взрывами. Во второй трети - фирменное же нагнетание, от которого сидишь с оттянутыми вниз щеками и хрипишь. Ме густа.

Вчера был дубль два выхода в офис. Решила, что в нашей рабочей перукарне стричься безопасней, чем в уличной, и пошла отрезала все отрощенное непосильным трудом, наверно, за год.



Все-таки длинные волосы не мое. При всей своей тонкоте и дохлоте сохнут долго, грязнятся быстро, топорщатся, meh. А с мальчуковой головой сразу человеком себя чувствуешь.

Решила также вернуться к нормальной литературе, начала со Стейнбека. Читаю «Зиму тревоги нашей» и прямо чувствую, как организм изголодался по книге, в которую можно бултыхнуться и жить. Прямо слышу всасывающий звук, с которым мозг впитывает строчки. «...уязвимость находится в зависимости от интеллекта, от чувства уверенности в себе. Слова «сукин сын», говорил он, могут уязвить только того, кто не уверен в своей матери». Фьють, ха!

По "Культуре" крутили анонс передачи про Питер (которую я, конечно, не посмотрела), сопровождаемый чудесным стихотворением. Щас наконец нашла, чье. И что вы таки думаете? Таки опять Давид Самойлов. В моем случае известный принцип "не знаешь, кто автор, - говори, что Пушкин" выглядит как "встретила неземно прекрасный стих - девяносто девять процентов, что Самойлов".

Над Невой

Весь город в плавных разворотах,
И лишь подчеркивает даль
В проспектах, арках и воротах
Классическая вертикаль.

И все дворцы, ограды, зданья,
И эти львы, и этот конь
Видны, как бы для любованья
Поставленные на ладонь.

И плавно прилегают воды
К седым гранитам городским —
Большие замыслы природы
К великим замыслам людским.

1961 г.

Одной фразой аушный фичок по "Гарри Поттеру" перекрывает все семь томов, которые вроде как должны завораживать и чаровать.

...discovering that the music of the planets was the same tune as a falling apple...

"Harry Potter and the Methods of Rationality", который вообще-то фичок только формально.

"...только романтические ослы, вроде Станислава, ищут загадки, тайны, сюжеты и чудеса в мирах непознанного инепостижимого; нет ничего более таинственного, загадочного и потрясающего воображение, чем мир советских законов и установлений..."

С. Витицкий (Б. Стругацкий) "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики"

А также любых других законов, установлений и прочих начальнических волеизъявлений.


Люблю покопаться в дедушкиных книгах, давеча извлекла на свет собрание сочинений Короленко, в первом же развернутом томе - "Мултанское жертвоприношение". Ме густа :3

Потырено на просторах.

О мировой литературе. Кратко. Очень кратко

1. Один мужик не хотел воевать, но пришлось. А потом он десять лет домой добирался.

2. Один мужик голодал, а потом захотел стать сверхчеловеком по Ницше. Решился на мокруху и попал в тюрьму. И в проститутку влюбился.

3. Одна тётка пошла работать гувернанткой. Дождалась, пока её хозяин ослепнет, и вышла за него замуж.

4. Один мужик скучал-скучал, а потом пристрелил друга и девушке отказал. А потом сам в неё втрескался, но было поздно.

5. Один мужик продал душу чёрту. А потом за него ангелы вписались, и чёрт обломался.

6. Один мужик пересадил собаке человеческие мозги, а потом замучился их обратно выковыривать.

7. Один мужик долго-долго сидел в тюрьме, а потом сбежал и клад нашёл. И всем врагам гадостей наделал.

8. Один мужик жрал кактусы, а потом стал крутым колдуном.

9. Одна тётка влюбилась в психа. Походила голой и получила за это вечную жизнь и домик в придачу.

10. Один мужик книжек начитался и рехнулся. И начал рыцаря косплеить. А над ним все смеялись.

11. Один мужик организовал клуб. А ещё слугу нанял. А потом во всякие передряги попадал, даже в тюрьме сидел.

12. Один мужик бежал с каторги, а потом хорошим-хорошим стал.

13. Один мужик сидел в тюрьме и написал там книгу. О том, что наш мир – как матрёшка. Унутре в ней черти, а снаружи ангелы. И кучу слов сам навыдумывал.

14. Один мужик долго-долго лежал на диване, и ему было хорошо.

15. Одна тётка хотела, чтобы её любили. И в процессе борьбы за любовь прибила трёх человек. А ёё на каторгу сослали. А она там ещё одну тётку прибила и сама утонула.

16. Один мужик попал – ну ваще. Двадцать лет на необитаемом острове просидел. Ну, потом спасли.

17. Один мужик жёг книги, а потом передумал и стал их читать.

18. Один мужик привёз с севера собачку, а она потом вора загрызла. И все ей спасибо сказали.

19. Один мужик умел под водой дышать. А потом он влюбился и в тюрьму попал.

20. Один мужик на гвоздях спал. Только он нифига не главный герой.

21. Одна тётка в Древней Греции работала элитной проституткой. И лично Македонского видела! А потом до должности царицы доработалась.

22. Один мужик был крутым учёным. А потом ему ученик голову отрезал и разговаривать заставил.

23. Один мужик ездил по России и мертвые души скупал. А потом оказалось, что он никакой не некромант, а просто жулик.

24. Один мужик был индус и раджа. Его англичане с трона скинули, а он подводную лодку изобрёл и пошёл корабли топить.

25. Один мужик вырос в монастыре. А потом сбежал, подрался с кугуаром и помер.

26. Один мужик подобрал на улице совершеннейшую хабалку и на спор воспитал её как крутую леди. Только не помню – женился или нет?

27. Один мужик ехал в отпуск, а вместо этого пообщался с Бабой-Ягой и пошёл работать в волшебный институт.

28. Один мужик изобрёл хитрую смесь, выпил и невидимым стал. Потом ходил без штанов и мёрз постоянно. Его ещё в конце лопатами забили.

29. Один мужик двух сыновей породил и пошёл с ними на войну. Одного сына убили, а второго он сам пристрелил.

30. Три мужика машины чинят и надираются в зюзю постоянно.

31. Трое мужиков ни фига на байдах ходить не умели, но пошли. И собаку ещё с собой взяли. Ну хоть не утонули.

32. Четверо мужиков поехали в Бразилию и динозавров нашли. А потом с трудом учёным доказали, что нашли.

33. В общем, инопланетяне хотели Землю завоевать, из лазеров стреляли, а потом – раз, и все от насморка умерли.

34. Там, короче, куча народа и все из себя такие изысканные и по-французски говорят. А потом война. Некоторые померли, а некоторые переженились.

Можа, я буду залішне катэгарычны, але ў расійскай сталіцы, куды я пераехаў з Мінска, тэатр памірае. Добра, скажу больш мякка: яго мастацтва абясцэньваецца.
Калі казаць пра глабальныя рэчы, а не пра фінансаванне (хоць і яно — рэч глабальная) і не пра матэрыяльны дабрабыт публікі, і ў сувязі з гэтым — агульны песімістычны настрой, то прычын некалькі. Дэградуе тэатр у чымсьці з-за слабой сучаснай драматургіі. З-за рэжысёраў, што пераносяць на сцэну замежную лухту і ездзяць па еўропах у пошуках знаходак, месца якім у паноптыкумах, альбо наадварот — карыстаюцца пры пастаноўках тым стандартным інструментарыем, які ўжо даўно амаль паўсюль памёр. З-за акцёраў, якім граць «нішто», і якія занятыя гульнёй пад назвай «тэатр», «спектакль», робячы выгляд, што жывуць і паміраюць (а калі ты прыйшоў у тэатр служыць, то абавязаны ў ім і паміраць «па-сапраўднаму»).
Што такое сучасны расійскі тэатр, растлумачу на прыкладзе кіно, серыялаў. Вось нам паказваюць, як едзе машына. Здалёк. Спачатку яна маленькая-маленькая. Але ж едзе, набліжаецца, павялічваецца ў памерах, праносіцца міма нас, аддаляецца, становіцца зноў маленькай-маленькай. І так хвіліны тры. А ў машыне сядзяць двое і вядуйь размову: «Як прыедзем, трэба будзе падпісаць паперы» — «А як жа следчыя?» — «Потым патэлефануем туды, Пятровічу». Насычаная такая размова... Ці пакой перад намі, у якім кабета набірае тэкст на камп’ютары. Доўга, хвіліны тры. Заходзіць іншая жанчына: «Люся, Пятровіч не заходзіў?» — «Не заходзіў» — «Як з’явіцца, скажы, што паперы ад следчага прыйшлі...» Дык вось, тэатр становіцца такім жа.
У маскоўскіх тэатрах стала менш мастацкасці, чалавечнасці, упор робіцца на забаўку, празмерную відовішчнасць — лабавую, часцяком пошлую, калі творы класікаў прэпаруюцца, інтэрпрэтуюцца, дапісваюцца або абразаюцца так, што гэтыя геніі лакцямі і каленямі папрабівалі труны, перварочваючыся ў іх. Яны і падумаць не маглі, што праз шмат-шмат гадоў рэжысёры-наватары «ўзбагацяць» іх п’есы такімі інтымнымі падрабязнасцямі чалавечага жыцця, на якія і намёку не было ў адпачатковых тэкстах. Асабіста мяне ратуе класіка. Урэшце, я сам ішоў у той тэатр, дзе яна была на высокім узроўні, і ўзровень той не знізіўся да гэтага часу.
<...>

(цэ)


Не знаю, от чего я кричу громче - от этого бессовестного человека, от того, что он говорит, или от белорусского языка.
Возможно, скоро наберусь смелости послушать, как бессовестный человек поет.

Читаю тут "Чернобыль" Фредерика Пола.
Читаю про людей по имени Gorodot Khrenov и Aftasia Smin. Про машину Zaparozhets.
От них наносит душком и на остальное, что в принципе вызывает меньше подозрений.
Даже шюточки-анекдотцы были бы смешны, если бы от них так не разило медведями, стоящими в очереди за талонами на балалайки.

"Tell me, Sheranchuk, do you like Radio Armenia jokes? Here's one. Someone calls in to Radio Armenia and asks, 'What was the first People's Democracy?'"
"And what was the answer?" asked Sheranchuk, already smiling.
"It was when God created Adam and Eve, and then said to Adam, 'Now, select a wife for yourself.'"

"But," grinned the American, "I suppose now and then somebody does drink a little?"
"Never!" Smin declared. "No Soviet citizen drinks a little! We drink only very much - pass me your glass!"

Да, я понимаю, что последнее - стеб над стебом над стереотипом. Все равно.
Тинкин оф куиттин дис щит. Ор эт лист оф ридин Дятлов ферст. Вич ай шуд хэв дан эйджес эго.

Все-таки наиболее явно талант писателя определяется по тому, как он пишет про еду. Читаю "Лекарство против страха" Вайнеров, а там, во-первых, Шарапов в фартучке, а во-вторых...
Боже.

<Шарапов> отворил дверь, и я чуть не расхохотался — так непривычен был его вид моему глазу, намозоленному повседневным генеральским мундиром. На нем была пижамная куртка, старые спортивные шаровары, шлепанцы, а поверх всего этого домашнего великолепия был он обвязан очень симпатичным домашним фартучком. И я подумал, что, наверное, Хлебников не прав — есть люди, проносившие форму всю жизнь и так и не слившиеся с ней органически, не возникло у них нерасторжимого единства обличья и сущности, и человеческая природа моего генерала, безусловно, гораздо сильнее проявлялась вот сейчас, в фартуке, или четверть века назад, когда он в ватнике и кирзачах, бритый наголо, внедрился в банду грабителей и убийц «Черная кошка» и ликвидировал ее, а вовсе не сегодня утром, когда он, весь нарядно-разрегаленный, принимал в своем кабинете делегацию полицай-президиума Берлина.

<...>

Посмотрел я на стол, и слюна забила у меня струей, как у павловской собачки. В глубокой белой плошке помидорный салат, именно такой, как я люблю: половинки томатов перемешаны с фиолетовыми кружками лука, залиты подсолнечным маслом с уксусом и очень густо поперчены. На тарелке — нарезанная крупными ломтями копченая треска, ее белое слоистое мясо под коричневой корочкой отливало перламутром. Сваренные вкрутую яйца залиты майонезом. Зеленые стрелы порея. Застывшая снежной глыбой сметана. Малосольные огурцы. Маринованные грибы. Дымчато-жирная селедка, разрезанная на четыре части — вдоль и поперек. Баклажанная икра. Кусок холодной отварной говядины. Кувшин с квасом.

— Сойдет? — спросил Шарапов тоном мастера.

— М-м-ма-а! — вырвался у меня сдавленный вопль.

— Тогда прошу к столу. — Шарапов отворил дверцу духовки, оттуда извержением рванулся по кухне . совершенно сказочный — очень земной — аромат горячего хлеба и печеной картошки. В деревянное корытце он сгреб с решетки большие белые картофелины, накрыл их разрезанной пополам буханкой поджаристого хлеба и уместил на столе: — Начнем благословясь…

Минут пятнадцать я ничего не слышал, не видел и уж, конечно, говорить не мог — я только ел, ел, ел и плавал в волнах обжорского наслаждения, и ничего на свете, кроме этого прекрасного стола, для меня не существовало.

Мне было страшно подумать, что я мог отказаться от приглашения Шарапова и всего этого блаженства для меня не существовало бы.

Шарапов брал из корытца картофелину, сжимал ее в кулаке, пробуя на спелость, разламывал пополам, клал в середину кусок янтарно-желтого масла и подкладывал мне — рассыпчатую, белую, еще дымящуюся. А я только мычал, выражая стоном всю признательность кормильцу, всю мою благодарность человека, который почти сутки ничего не ел.


Боооожеееее. Заверните обоих. Вместе с маринованными грибами.

"Шагреневая кожа" (отвратительная немного менее, чем полностью) наконец освободила Добби от обязательного книжного вызова, и он читает Вайнеров, вспоминает, как его крючило от Жеглова, и гыгыкает, когда видит, что по прошествии лет рулит не эта злобная буратина, а алмаз моего сердца Шарапов. Нет, не потому, что его однажды играл Засухин. В общем, все прекрасно, только с серией про Тихонова у меня та же фигня, что с серией про Мартина Бека, когда я по субъективным причинам пропустила две книжки в середине, и как раз те, в которых произошли СОБЫТИЯ, которые я себе благополучно проспойлерила следующими книгами. И тут, поскольку я по тем же субъективным причинам читаю вразнобой, меня коротнуло, когда я прочитала про жену Шарапова Варвару. Не, я жутко бугуртила, когда в "Эре милосердия" Варю убили, я потому и фильм люблю намного больше, нннооо эээ.
И еще меня потрясли вопрошания о смысле работы милиционера, дескать, что толку от того, что ты поймал убийцу? Ведь ты же не в силах возместить ущерб. Ну рибят. А ниче, что убийца/грабитель в пойманном состоянии не в силах убивать/грабить дальше? Ну вы серьезно, што ль? Типа очень просто, што ль, не годится для Глубинного Смысла? И самое странное, что сам милиционер не считает, что на вопрошания эти можно ответить четко и однозначно, а стремится найти ответ, который устроит общественное мнение. Нет, я это не покупаю.

И нимношк цитат из "Гонок по вертикали".

Я где-то читал, что каждые семь лет в человеке происходит полная замена всех клеток. Вроде бы заново появился человек, только не враз, а постепенно. Значит, я должен был уже четырежды обновиться, и, если бы это случилось, все было бы наверняка нормально. Но мне кажется, что когда-то — в семь, а может, в четырнадцать лет — что-то сломалось в моем генетическом механизме, и больше ничего не изменялось, и я рос только количественно, унося в страну взрослости маленький прямолинейный мир детства, который никак не уменьшается, не влезает или выпадает из гибкой округлой рамы моей нынешней повседневной жизни. И с годами моя память, пробивающаяся сквозь сумрак времени лучами игрушечного проектора — аллоскопа, превратилась в мучительный апрельский свет, проходящий сквозь мою жизнь и никогда не дающий ей развалиться на отдельные бессвязные куски, обрекший меня на пожизненный моральный дальтонизм, ибо я не различаю полутонов, а из всех цветов для меня существуют только белый и черный.

— В сказках добро всегда сильнее мудрости.
— А разве это соперничающие силы?
Мила задумчиво провела ладонью по лицу:
— Не знаю. Человеческая мудрость сильно выросла. А доброта?
— Я думаю, рост культуры смягчает и нравы.
— Возможно, — кивнула Мила и спросила неожиданно: — Как вы думаете, сколько людей было замучено в застенках инквизиции? Учтите, что длилась она четыре века.
— Миллион? — спросил я наугад. — Или два?
Мила покачала головой:
— Тридцать две тысячи человек. За четыреста с лишним лет. А в Освенциме за четыре года фашисты уничтожили более четырех миллионов человек. А потом атомная бомба в одно мгновение испепелила сто тысяч человек в Хиросиме.
— Люда, Людочка, Мила! Это же не то совсем! Ведь люди не могут и не должны забыть свою накопленную в муках мудрость.
— Так и я не об этом. С развитием мудрости все обстоит прекрасно. Вот с добром сильные перебои. А мудрость без добра обязательно вырастает в злодейство.
— Но ведь любому искусству противно злодейство? — сказал я негромко, возвращая разговор к не понятому мной началу.
— Конечно, — легко согласилась Мила. — Только новое искусство острее чувствует неравновесие добра и мудрости. Поэтому оно тяготеет к разрушению. А разрушение не может создать новой сказки.

— Милочка, давайте выпьем за «самых-самых» архивистов.
— Таких не бывает, — усмехнулась Мила.
— Да, не бывает. Потому что они все — «самые-самые». Пройдут годы, много-много лет, придут на земле в равновесие добро и мудрость, и тогда обязательно найдутся люди, и будет их много, таких людей, которые захотят узнать, как же все это происходило. И тогда выяснится, что вы сохранили для них законсервированное время, уберегли память обо всех событиях и обо всех людях, живших в трудные времена соревнования добра с мудростью, потому что и на ваших папках, наверное, стоят печати «Хранить вечно!», а вечность — это, видимо, очень долго.

Шарапов засмеялся:
– Коты от удовольствия крутят хвостами. Это, правда, не значит, что, если им крутить хвосты, они получат удовольствие.


Хочу заварить марафон экранизаций по мере прочтения и устроить компаративный анализ разных Тихоновых. Заочно - ни один из предложенных кандидатов меня не устраивает.

Мелом на манжетах из жизни необразованной дубины.
На "Культуре" даже прогноз погоды обеспечивает культурное развитие. Предыдущая заставка сопровождалась дивной музыкой, про которую было написано, что это Эдуард Артемьев - оказалось, из "Сталкера". Ну я качнула дискографию, загоняла до дыр эту сталкерскую тему, повздыхала под музыку из "ТАСС", потому что они рипнули куски дорожки с репликами героев, и не пошла смотреть ни "Сталкера", ни "Зеркало", а пошла пересматривать "Своего среди чужих". Уж лет пятнадцать прошло с первого просмотра, а я все бьюсь в восторженных конвульсиях. Мои вкусы и убеждения меняются, а он по-прежнему совершенен, только раньше я плакала, когда Лемке в конце отворачивался, а сейчас хлынуло, когда после убийства "Шилова" Сарычев посмотрел на портрет Ильича. Впрочем, и Лемке вряд ли когда-нибудь прекратит распахивать мои слезные протоки.
И никогда не считала внешность молодого Михалкова приятной (то ли дело сейчас), а тут вот это. Красивый.



В конечном итоге меня накрыло окончательно, и я выдрала из фильма звуковую дорожку и два с половиной дня слушала ее по дороге туда-обратно. Офигенно слушать фильм, многие сцены которого знаешь наизусть визуально и аудиально. У Богатырева очень разный голос, если б не знала, что это он, не узнала бы во многих местах. От солоницынских интонаций у меня ноги в ведьмин студень превращаются. Надо еще с чем-нибудь это дело провернуть.

А "Сталкера" я начала смотреть еще раньше, но не пошло. Не могу отрешиться от того, что это экранизация. Не могу, когда Солоницын играет такого неприятного типа. Не могу, когда ощущение, что Тарковский стоял над Фрейндлих и кричал: "Еще неестественнее! Еще!" Надо было смотреть в период Кайдановского, короче.

***

Всю жизнь я пыталась полюбить джаз. Папа же не может слушать плохую музыку, думала я, как это я не люблю то, что любит папа. И старалась изо всех сил. Некоторое время назад я смирилась с тем, что моей душевной организации не хватает на любовь к музыке для умных.
С Лемом у меня та же фигня. "Солярис" мне понравился, а дальше все покатилось вниз, но я упорно читаю его, думая, что это же Лем, как это не любить Лема. В итоге у нелюбимого Лема я прочла больше, чем у любого из авторов этого чудесного сборника переводов Норы Галь - "Заповедная планета", что ли, - каждый из которых в этом микрообъеме мне понравился люто, бешено. У Лема бывают хорошие, годные пассажи, но они теряются в сотнях неровностей и неестественностей. Бесят меня эти ефремовские жуткие имена и эти заходы про дрееевние поговорки и события. Блин, ребят, эти поговорки говорили не какие-то левые щи, это ваши предки ваще-то. Никто не говорит с такой интонацией про Рюрика и Красно Солнышко, не вижу, почему благородные доны в тридцатом веке должны так говорить про нас. И вот это вот все, мы такие логичные, уравновешенные и разумные, но, делая очень важное дело, не будем сообщать товарищам, что на нас летит неведомая фигня, чтобы они не волновались. Аааа, не могу, где моя "Страна багровых туч".

А ваще я тут Вайнерами увлеклась. Они почти как Стругацкие, только без фантастики. Брякнусь в них, как только добью главный книжный вызов, там Кортасар, Бальзак и Райнов остались. И чтоб я еще раз взялась за вызов, в котором обязательно читать проклятых заграничных буржуев!

Насчет Кортасара, кстати, мне довольно быстро стало все ясно. "Оливейра в таком случае презрительно пожимал плечами и заговаривал об уродствах, бытующих на берегах Ла-Платы, о новой породе читателей fulltime, о библиотеках, кишащих претенциозными девицами-недоучками, изменившими любви и солнцу, о домах, где запах типографской краски прикончил веселый чесночный дух", "В повседневном плане поведение моего нонконформиста сводится к отрицанию всего, что отдает апробированной идеей, традицией, заурядной структурой, основанной на страхе и на псевдовзаимных выгодах. Он без труда мог бы стать Робинзоном. Он не мизантроп, но в мужчинах и женщинах принимает лишь те их стороны, которые не подверглись формовке со стороны общественной надстройки; и у него самого тело – наполовину в матрице, и он это знает, однако его знание активное, оно не чета смирению, кандалами виснущему на ногах. Свободной рукой он день-деньской хлещет себя по лицу, а в промежутках отвешивает пощечину остальным, и они отвечают ему тем же самым в тройном размере. Он без конца втягивается в запутанные истории, где замешаны любовники, друзья, кредиторы и чиновники, а в короткие свободные минуты он вытворяет со своей свободой такое, что изумляет всех остальных и что всегда оканчивается маленькими смешными катастрофами, под стать ему самому и его вполне реальным притязаниям..." ХАХАХА НОУ. Мне не близки люди, хлещущие себя по лицу. Хотя с городоведческой точки зрения книга хорошая, про Париж хорошо.

***

Холивароопасный кусок поста, би ворнед.
Все коллективы, в которых я существую, все время чем-то недовольны, и меня периодически охватывает сомнение, а не надо ли и мне пустить лучи ненависти точечно или веерно. Но как тут крушить систему, когда новая схема метро с МЦК. То есть вот едва я расстроилась, что мой кусок Третьего пересадочного контура построят в самую последнюю очередь (хотя, казалось бы, только логично начинать его с уже имеющегося куска между зеленой и серой ветками), как мне дают МЦК. И сносят пирамиду у Тверской, и открывается вход в метро, о котором я не подозревала. И убирают грязный исписанный в обоих смыслах ларек Союзпечати и ставят хорошенький новый, я даже расстроиться не успела. И вообще какая-то атмосфера в Москве легкая становится. И в телевизоре сказали, что библиотеку ИНИОН собираются восстанавливать. Прямо вот ой.
Так что сорян, коллективы, из меня исторгаются только лучи любви Собянину.

***

А МЦК, товарищи, невероятно прекрасно. Мягонько, тихо, стремительно, и для любителя промзоны вроде меня самое то. Сегодня лучи любви Собянину были особенно сильны.





***

И в довершение всего эта фиговина на Тверской, которая определяет, кто ты из "Войны и мира", сказала, что я Борис Друбецкой. И Малый распеленали. Как прекрасен этот мир, посмотриии.

В рамках книжного вызова прочитала по совету отца уайлдеровского "Теофила Норта". Мне отчаянно не хотелось это делать, потому что у меня длительный пароксизм нелюбви к американской литературе кроме Стейнбека (у меня бывают сбои системы, когда я начинаю помаленьку ксенофобствовать и считать америкосов ошибкой эволюции), да и Уайлдера я как-то уже пыталась надкусить и тут же выплюнула, поэтому на протяжении всего чтения меня невыносимо мучили взаимоисключающие параметры, ведь "Норт" невероятно прекрасен. Я ненавижу таких героев, меня крючило от каждого его шага, но каждая страница тем не менее обильно полита восторженными слезами. Короче, до сих пор при мысли об этой книге чувствую себя Пятачком, упавшим на шарик.

В рамках другого книжного вызова прочитала "Черный город" Акунина и че-то тоже в раздерганных чувствах. Вот насколько все феерически начиналось - я ж в школе на физике! на физике! читала под партой "Азазель", - настолько все невнятно сейчас. Злодей, что за ноющую тряпочку вы подсовываете мне и почему на ней написано "Фандорин"? В принципе, уже "Весь мир театр" должен был начать настораживать, когда Эраст Петрович стал вопить при виде Лизаньки 2.0, но мне "Весь мир..." вообще не понравился, и я не думала, что мне захочется посмотреть, что там дальше будет с Фандориным. Однако захотелось, и оказалось, блин, что дальше будет плохой оосный фанфик. И эти девушки Бонда, кровавый ад, как они мне надоели. Хочется перечитать унылый намного более, чем полностью "Турецкий гамбит", чтобы просто насладиться пустой фандоринской постелью.
Теперь я не могу понять, достаточно ли замызган и выпотрошен последними книгами светлый образ Эраста Петровича, чтобы прочитать "Планету воду" и "Нефритовые четки", или все-таки не надо глумиться над останками. Цена вопроса про "Планету" в шестьсот деревянных добавляет интриги.

Читаю запись встречи А.Н. Стругацкого с читателями. Среди прочего его спросили, насколько современный уровень технических знаний проникает в их фантастику, на что он отвечает: "Самостоятельного значения для нас наука и техника уже давным-давно не имеет, конечно".
И я вспомнила, что недавно смотрела передачу про Лема, и там рассказывали, как Лем и Тарковский не могли прийти к единому взгляду на экранизацию "Соляриса", потому что Лем писал про научный прогресс, а Тарковский снимал про людей. Я тогда поняла, что как человек, знакомство которого с фантастикой очень долго ограничивалось Стругацкими (да и сейчас я не то чтобы дока в этой области), я не воспринимаю фантастику как жанр про науку и технику, для меня этот аспект - только прозекторский стол, на котором препарируют некоторую социальную, психологическую штучку.
Наверно, поэтому Лем кажется мне сухим и неглубоким, а от его неупорных попыток расписать какую-нибудь социальную проблему (как в "Возвращении со звезд", например) мне неловко.

Виктор Иваныч Коршунов в своих мемуарах "Пережитое" привел выдержку из обсуждения, давать или не давать "Царю Федору Иоанновичу" Государственную премию: "Что касается Смоктуновского, то при всем желании, не могу говорить о нем хорошо, у меня к этой роли есть большие претензии. Этот актер, особенно в самой последней части спектакля, работает на патологии чувств", - говорит актриса и режиссер Ю.И. Солнцева, облекая в чеканные слова восхитительное болезненное ощущение, которое вызывает у меня Смоктуновский, самый достоевский актер в мире. А лучший в мире Федор все равно Марцевич.
В тех же мемуарах в главе, посвященной словам коллег и учеников о Викторе Иваныче, Василий Иваныч Бочкарев говорит: "Он часто повторял нам фразу "стариков" Художественного театра: "Актерство - это словно езда на велосипеде, остановишься - упадешь". Со временем у меня родилось в душе другое сравнение <...> Хлеб сеют, выращивают, созревший - собирают, пекут, потом его съедают - и как будто ничего не было, а затем опять все сначала". Каждый раз, когда мне кажется, что уже нельзя сильнее обожать этого человека, оказывается, что можно.

Карочи, я тут в сотый раз посмотрела на праздниках "Принца Каспиана", упоролась тельмаринами очень сильно, сильнее, чем в предыдущие девяносто девять раз, и решила, что пришло время прочитать книгу.
СПАСИБО размером с Юпитер создателям фильма. Сделать из десятка реплик и полутора описаний тельмаринов то, что они сделали, - это подвиг, за который нужно давать золотого мужика. Если в первом фильме дети Адама и Евы еще кое-как конкурировали с Белой Колдуньей (да и то в большой степени потому, что на их стороне были мистер Тумнус и бобрыыы), то здесь Мираз Кастеллитто ни единого шанса им не оставляет, и даже барсук не спасает. Наверно, это один из самых явных показателей таланта или по крайней мере уважения к зрителю, когда взрослый актер выкладывается в детском фильме (ну во всяком случае в фильме по детской книжке) полнее, чем во взрослых, и кристально ясно видно, как ему нравится его роль, вне зависимости, хороший его герой или плохой. Даже если бы тельмаринам придумали одежду и обстановку поскромнее, я бы все равно тряслась от восторга и страха, глядя на такого Мираза, получающего удовольствие от каждого своего движения. Ему тоже золотого мужика надо.
Отдельное СПАСИБО размером с Сатурн создателям фильма за то, что они сделали с Глозеллем. Я очень страдала, когда читала, какой он ужасный урод. С другой стороны, после замечательного киношного Глозелля я уже приличное время мучаюсь от желания писать фички про него и Мираза и не могу в писанину :с
И вообще фильм лучше книги, сложнее, насыщеннее, и хвосты подобраны. Куда, например, делась книжная Прунапризмия с Младенцем Миразовичем? (В одном фичке, кстати, ее и Глозелля сделали сестрой и братом, это так невозможно мило.)

Но книга хорошая все равно, если в отрыве от кино (обычно у меня наоборот бывает). Алсо экьюретли сэд:

“You come of the Lord Adam and the Lady Eve,” said Aslan. “And that is both honour enough to erect the head of the poorest beggar, and shame enough to bow the shoulders of the greatest emperor on earth. Be content.”

Почитала отзывы на Гудридз, вышла в стену от товарищей, выводящих процентное соотношение мужских персонажей к женским и кричащих про расизм. У людей вообще никаких других проблем нет, что они уличают в этой попсе детские книжки? Я понимаю, что в умелых руках и палка стреляет, в смысле если человек заточен на поиск принижения женщин и других рас, он найдет его и в инструкции к стиральной машинке, но как-то вот у меня ни разу не возникало мысли, что "Хроники Нарнии" расистские и сексистские (разве что в сторону излишнего выпячивания роли женщин). Не в воспитании ли, которое должно даваться родителями и мне было дано, дело?

Винтер хэз кам, поэтому



Не знаю, почему раньше этого не сделала, перебиваясь со Свиридова на Кипелова; наверно, боялась, что не подействует, однако работает второй год.

* * *

Переключения, прыжки, «полеты» от одного гения к другому стремительны и без пауз на приготовление, сосредоточенье, обдумывание, как бывало в прежние, все еще памятные театральные времена. Сидишь и спрашиваешь себя: «Неужели никогда не повторятся эти муки сомнения, колебания слабости и робости перед гениями; покой и мужество принятого решения?» Так было с Товстоноговым, медлившим приступать к «Идиоту», ожидавшим «пришествия» актера на великую роль, в послевоенные, казалось бы, не созвучные знаменитому роману годы… Так было с идеальным актером Достоевского – Олегом Борисовым, в его осторожных подступах к «Кроткой» – на театральной сцене, к Версилову в «Подростке» – на киноэкране… И с Эфросом, и с Ефремовым, половину жизни не решавшимся взяться за классику, Чехова, в особенности…
Что же касается того, как сделаны спектакли модного режиссера, то они до мелочей уподоблены друг другу. Один тип постановки на всех авторов скопом или «пулом» (любимое слово Богомолова) и – никаких различий.

Вера Максимова «ВРЕМЯ МНИМОСТЕЙ ИЛИ ЦЕНА УСПЕХА»

Вообще вся статья блестящая, не знаешь, какой кусок утянуть в цитатку. Только шо ж у них так ошибок и опечаток много? :с
Я никогда не перестану радоваться таким статьям - про то, как театральное королевство прогнивает с каждым днем все глубже и (явно или подтекстом) только несколько подвижников хранят верность настоящему искусству. По крайней мере, не перестану до того момента, как почему-нибудь все-таки посмотрю что-нибудь такоэ и воспылаю к этому горячей любовью противу всех ожиданий, хотя и тогда я никому в этом не признаюсь и буду продолжать поливать новаторов грязью и внутренне жевать кактус. Ну или пока все театры не станут такими, как Малый и МХАТ (за вычетом последних двух выходок Беляковича).

* * *

Ехать в поезде "Читающая Москва" в час пик - особенно изощренное издевательство т____т
Глуховский хорошо объявляет станции, при выходе из поезда, говорит, не забывайте свои книги :3

Дочла наконец трилогию про гипсового трубача.
"Традиция требует таланта, а для новаторства достаточно нахальства". "Искусство существует именно для того, чтобы наказывать зло, ибо жизнь с этой задачей не справляется". Профетические запилы про Крым и милицию. Отсылки к другим произведениям типа неотапливаемого шотландского замка. И даже некоторая путаница с именами кажется лукаво-нарочитой: заметят или проморгают?
Блистательный литературный хулиган ♥♥♥

Гуд ньюз эвриван. В субботу Титоренко играл Клавдия и был, судя по фотографии, преступно хорош. Ему даже парик не нахлобучили, оставили при своих благородных сединах. Как было бы прекрасно, если бы его оставили в очередь с Клементьевым, я б даже еще раз сходила, а Белякович и у себя может поиграть. Вообще у них ужасно интересные заместители почему-то отсутствующего Клементьева: сначала Галкин-Пилат, теперь вот Титоренко.
Бэд ньюз эвриван. Моего вожделенного октябрьского "Грибного царя" заменили на "Как боги". Не то чтобы я расстроилась до слез, но так не хочется опять на Хатникова смотреть :с

* * *

25 things that would happen if book lovers ruled the world

"There would be a special lane on walking tracks just for readers" - очень актуально для меня, с огромным трудом отрывающей глаза от поляковского "Гипсового трубача".
Еще очень мило и тоже в струю про годную отмазку, мол, опоздал потому, что до утра читал. Юрий Михалыч, я смотрю на вас с нежной укоризной.

* * *

Каждая буква, вышедшая из-под пальцев Геймана, бесценна. Я читаю его интродукции с не меньшим, а иногда и с большим трепетом, чем собственно произведения.

One describes a tale best by telling the tale. You see? The way one describes the story, to oneself or to the world, is by telling the story. It is a balancing act and it is a dream. The more accurate the map, the more it resembles the territory. The most accurate map possible would be the territory, and thus would be perfectly accurate and perfectly useless.
//"Fragile Things. Introduction. The Mapmaker"

The bears go upstairs hesitantly,
their house now feels desecrated. They realize
what locks are for. They reach the bedroom.
"Someone's been sleeping in my bed."
And here I hesitate, echoes of old jokes,
soft-core cartoons, crude headlines, in my head.

One day your mouth will curl at that line.
A loss of interest, later, innocence.
Innocence, as if it were a commodity.
"And if I could," my father wrote to me,
huge as a bear himself, when I was younger,
"I would dower you with experience,
without experience,"
and I, in my turn, would pass that on to you.
But we make our own mistakes. We sleep
unwisely.
The repetition echoes down the years.
<...>
We owe it to each other to tell stories.
These days my sympathy's with Father Bear.
Before I leave my house I lock the door,
and check each bed and chair on my return.

Again.

Again.

Again.

//"Locks"

Трепещите, ибо грядет новый сезон, и Саша уже начала разминаться.

* * *

— Неправильно было бы сказать, что я «за старый добрый реалистический театр». Искусство развивается в единстве жанров и форм, и нельзя сказать, что абстрактная картина — «новая», а классический пейзаж, на котором еще не просохло масло — старый. Все уже давно старое. Я говорю о профессионализме и мастерстве. В любом виде искусства нужно искать новые формы и пути, но делать это можно, лишь освоив то, что делали до тебя. А если ты не умеешь этого — то какой ты тогда новатор? Ты просто недоучка.

Юрий Поляков, ссылку на интервью потеряла, но, кажется, повезло "Вечерней Москве".

Человек, зачем вы такой изумительный? *3*

* * *

…Один сюжет из ее рассказов в ту ночь меня поразил особенно. И в какой-то степени еще раз объяснил "то", что и так понимал-ощущал в отношении ее образа, ее "имиджа", ее сущности. Когда заговорили о скандальной книге англичанина Доналда Рейфилда, написавшего биографию Чехова, она вдруг перенастроилась на Марину Цветаеву. Вспомнила как в 1956-м в "Литературной Москве" прочитала подборку стихов Марины Ивановны. Говорит: "Восторг был необыкновенный! Я впервые это прочла. И Цветаева стала частью моей жизни. Вскоре я сделала программу из ее стихов. Выступала с ними и в зале Чайковского, и в Ленинградской филармонии. По разным городам Советского Союза ездила с программой.

Ну а дальше… А дальше начались спекуляции на имени Марины Цветаевой. Мало-помалу стали выходить книжоночки такие себе, доносившие разные связанные с нею истории — с намеками. И с портретами молодых людей, оказавшихся в ее жизни. Я прекрасно понимала, что все эти намеки пошлые! И не им судить гения, который как "печь" сжигает в себе все, что касается самых разных чувств и эмоций, потому что этим питает свою поэзию.

Но все "это"… отдалило меня от великой поэтессы.

Ну а когда стали публиковать ее письма (целые тома замечательных воспоминаний, просто-таки академические издания), то чем больше я со всем этим знакомилась (а это было документально и доказательно!), тем больше я сама себя и корила за то, что читаю подобное. За то, что вхожу в ее интимный и закрытый для других мир. И при этом же я отдаляюсь от нее — от той Марины, представление о которой есть в моей душе.

А представление это было достаточно идиллическое.

И вот все это, цветаевский мир, будто бы уходил от меня. И в какой-то момент дошло до того… что мне уже НЕ ХОТЕЛОСЬ читать со сцены ее поэзию. И действительно, какое-то время я не выступала с цветаевской программой.

Как вам это объяснить? А объяснение простое: "Не прикасайтесь к идолам, иначе их позолота останется у вас на пальцах".

Я тогда ошалел от этого монолога.

Оказывается, ее идеалистическое представление о любимой поэтессе было столь сильным и наполненным, что она не смогла переступить через себя, когда лишь коснулась другой стороны ее жизни… Для других не менее, а может быть и более интересной. А вот она НЕ СМОГЛА …

И, пожалуй, в этом — "вся Доронина".

(с)

* * *

В элитной вконтачной группе МХАТа еще один изумительный человек хотел Болохова в Гамлеты, и я минут на двадцать жестоко зависла, внутренне крича от восторга. Когда отвисла, прочитала ответ изумительному человеку, что Болохову нечего делать в спектаклях Беляковича, и снова зависла, только теперь от негодования (хотя про другую школу и породу согласна). ДАВЫЧО! ДАКАКТАК! Хотя, может, ответивший просто не видел его Иешуа. Энивей, спасибо ответившему за то, что у меня в ушах весь день звучал голос Болохова *3*

* * *

Это было очень плохое лето.
Когда я полезла в фильмографию Дрозда, я почему-то сразу подумала, что увижу две даты под фотографией.
Когда я полезла на сайт Малого, я почему-то сразу подумала, что там очередной некролог. Я только совершенно не ожидала, что про Петрова, хотя вспоминала его буквально днем раньше.
Это все настолько плохо, что я не могу ничего, в голове просто тупо пульсирует: "Больше никогда".
Никогда не было такого неодолимого ощущения, что мне это приснилось.

‘Oh, I feel very angry a lot of the time,’ said Tiffany, ‘but I just put it away somewhere until I can do something useful with it. That’s the thing about witchcraft – and wizardry, come to that. We don’t do much magic at the best of times, and when we do, we generally do it on ourselves.’

Terry Pratchett "I shall wear midnight"

По сравнению с другими пратчеттовскими сериями серия про Тиффани мне не очень нравится, не вызывает того постоянного эмоционального напряжения, какое вызывают книги из других серий, но "Я надену полночь" совершенно восхитительная в этом плане: то жутко до дрожи (rough music - как когтями по спине), то невозможно смешно, то невыносимо грустно. И даже если бы не было нескольких страниц про Анк-Морпорк, все равно дивная книга.

‘I didn’t know you could be a witch in the city,’ said Tiffany. ‘I was told once that you need good rock to grow witches, and everyone says the city is built on slime and mud.’
‘And masonry,’ said Mrs Proust gleefully. ‘Granite and marble, chert and miscellaneous sedimentary deposits, my dear Tiffany. Rocks that once leaped and flowed when the world was born in fire. And do you see the cobbles on the streets? Surely every single one of them, at some time, has had blood on it. Everywhere you look, stone and rock. Everywhere you can’t see, stone and rock! Can you imagine what it feels like to reach down with your bones and feel the living stones? And what did we make from the stone? Palaces, and castles and mausoleums and gravestones, and fine houses, and city walls, oh my! Not just in this city either. The city is built on itself, all the cities that came before. Can you imagine how it feels to lie down on an ancient flagstone and feel the power of the rock buoying you up against the tug of the world? And it’s mine to use, all of it, every stone of it, and that’s where witchcraft begins. The stones have life, and I’m part of it.’

Terry Pratchett "I shall wear midnight"