Здесь должен бы появиться очередной пост про то, как мама уехала и я бегаю по стенам с пылесосом в одной руке и кастрюлей в другой, но в этот раз я унылое неподвижное гуанецо, и здесь появляется россыпь всякой лытдыброты.

● Читаю ""Сатурн" почти не виден" и ору от счастья. Обожаю, когда безупречные советские люди одолевают всех одним движением героической брови.

● Прочитала две из трех пьес Сухово-Кобылина и официально заявляю, что Сухово-Кобылин круче Островского. "Дело" просто страшное. Надо поискать, не играют ли где его.

● Продолжая тему "Свадьбы Кречинского", ооо, этот неловкий момент, когда пришла смотреть на любимого Васильева, а бравокричишь нелюбимому Стеблову. Потому что СТЕБЛОООВ ООО КАК ВЫ ВЕЛИКОЛЕПНО ВОСХИТИТЕЛЬНЫ. Благодаря ему иногда казалось, что я в Малом.
Васильев был ослепительно прекрасен внешне и вполне неплох в совместных сценах с Муромскими, но необъяснимо перебирал в сольных кусках. Впрочем, у меня все равно тоненько дрожало внутре от него, поэтому я просто закрывала глаза, когда начинался перебор, и блаженствовала, когда все было неплохо. Удивительно, насколько в первом приближении киношный и нетеатральный актер.
Талызина чудесная; Лидочка и Тишка - тоже; мужчина-Расплюев, фамилию которого я стабильно не могу запомнить, да и не хочу запоминать (помню только, что он Квазимодо играл в нашем "Нотр-Даме"), предсказуемо ужасен. Шорстнатый Федор в рваном тулупе и с топором сначала показался странен, но потом меня как-то придавило его двухметровой материальностью, и стало отлично. И поет хорошо.
А вообще очень понравился Моссовета внутри. Ощущение осталось, как от Волковского, - светлый, теплый, живой, добрый. И как-то сразу в фойе приходит чувство, что где-то тут, совсем рядом, актеры готовятся к выходу на сцену. И такие прелестные служительницы. Еще раз приду непременно, просто чтобы снова в этом здании оказаться.

● Все время хочется спать. Можно уже как-нибудь закончить эти дожди, пожалуйста?

Я искренне хочу написать что-нибудь выдающее во мне человека с мозгом, например, про то, что "Игра престолов" достигла той точки, когда я начинаю завидовать людям, которые смотрят сериал, не читавши книг, потому что им додадут красоты всего через год, а нам в лучшем случае чуть раньше, чем никогда. Или про то, что сериальная ветка Тириона завернула туда, где все интереснее, чем в книге, и я впервые с нетерпением жду следующего сезона.
Или про то, что я читаю Ольгу Ларионову и испытываю нестерпимую гордость от факта принадлежности к женскому полу, потому что она как Стругацкие, только женщина.
Или, наконец, у меня в черновиках с ноября того года лежит кусок поста про мхатовский "Вишневый сад", да и про маловский "Сердце не камень", производящий жуткое колдовское впечатление, я имею сказать.
Но вместо этого продолжаю дуреть.



Потому что нельзя просто так взять и перестать дуреть, когда такая массированная атака на глаза и уши.

"На всякой рожающей лежит тот же отблеск одиночества, оставленности, предоставленности себе самой. Мужчина до такой степени не у дел сейчас, в это существеннейшее из мгновений, что точно его и в заводе не было и все как с неба свалилось.
Женщина сама производит на свет свое потомство, сама забирается с ним на второй план существования, где тише и куда без страха можно поставить люльку. Она сама в молчаливом смирении вскармливает и выращивает его.
Богоматерь просят: «Молися прилежно Сыну и Богу Твоему». Ей вкладывают в уста отрывки псалма: «И возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем. Яко воззри на смирение рабы своея, се бо отныне ублажат мя вси роди». Это она говорит о своем младенце, он возвеличит ее («Яко сотвори мне величие сильный»), он – ее слава. Так может сказать каждая женщина. Ее бог в ребенке.
Матерям великих людей должно быть знакомо это ощущение. Но все решительно матери – матери великих людей, и не их вина, что жизнь потом обманывает их".

"А на деле оно именно и высокопарно по недостатку дарования".

"Русская песня, как вода в запруде. Кажется, она остановилась и не движется. А на глубине она безостановочно вытекает из вешняков и спокойствие ее поверхности обманчиво.
Всеми способами, повторениями, параллелизмами, она задерживает ход постепенно развивающегося содержания. У какого-то предела оно вдруг сразу открывается и разом поражает нас. Сдерживающая себя, властвующая над собою тоскующая сила выражает себя так.
Это безумная попытка словами остановить время".

"Им обоим было одинаково немило все фатально типическое в современном человеке, его заученная восторженность, крикливая приподнятость и та смертная бескрылость, которую так старательно распространяют неисчислимые работники наук и искусств для того, чтобы гениальность продолжала оставаться большою редкостью".

"Понимаешь, мы в разном положении. Окрыленность дана тебе, чтобы на крыльях улетать за облака, а мне, женщине, чтобы прижиматься к земле и крыльями прикрывать птенца от опасности".

Б.Л. Пастернак "Доктор Живаго"

Как это говорят, на случай важных переговоров?



Дочитала "Поднятую целину" (которая по-аглицки, кстати, называется "Virgin soil upturned", обожаю переводы русских названий), борюсь с желанием написать фичок, где Лятьевский воспользовался мозгом и не стал сигать в окно прочь от спасительного пулеметика, они с Половцевым утекли оба и борьба за царизм на юге России закончилась не так бесславно. Потому что серьезно, ну кто так делает? Прям цельный полк за ними пришел, на который ни гранат, на нагана, ни пулеметика не хватит и который при этом не оставил засаду под окнами. Дебил ясновельможный, как мне теперь сердце заштопать? ТТ_____ТТ

Начала с чувством-толком-расстановкой смотреть "Тихий Дон", слегка опасаясь, что не удастся переключиться с Лятьевского на Листницкого, с Давыдова на Бунчука и т.д., но нет, все ок. Советская коммуналка - это вам не однообразная буржуйская.

Кроме того, нахожу неизъяснимую прелесть в том, что двух самых придурошных персонажей "Гамлета" играли два самых красивых актера всея вселенной. Как-то так удачно складывалось, что практически сразу после моих первых встреч с Дмитриевым и Медведевым показывали уже много раз до этого смотренного мной "Гамлета", что позволило мне радостно дважды упасть со стула, крича сначала "ОБОЖЕДМИТРИЕВ", а потом, соответственно, "ОБОЖЕМЕДВЕДЕВ".

Вот это да, я имею сказать несколько слов за книги!

1. Прочитала ЖЗЛ-биографию Ходасевича, он стал мне еще менее понятен. По-моему, когда-то давно он в первую очередь привлек меня плотностью даже самых эфирных стихов, а во вторую - и этим привязал к себе навсегда, похоже - тем, что я не понимаю, зачем он писал стихи. Такие стихи не пишут в погоне за славой, в последние годы жизни он вполне неплохо обходился прозой, значит, почти физической потребности выражаться в ритмичный столбик не было. Так зачем? После ЖЗЛ возникло ощущение, что человек всю жизнь прожил неудовлетворенным, как будто сам не понимал, что ж ему нужно от мира и от себя самого.

2. В который раз удивляюсь, как меняется с возрастом восприятие. Когда читала "Поднятую целину" в школе, Щукарь был мой любимый персонаж, а Половцев с Лятьевским, при всем моем тогдашнем восхищении белыми и юношески максималистской ненависти к красным, совершенно не задержались в памяти. Теперь, когда я все полнее превращаюсь в хомо советикус (продолжая, тем не менее, испытывать болезненную любовь к белякам), Щукаря мне хочется искоренить как класс, главная красная троица вызывает в лучшем случае недоумение (несмотря на безумно прекрасного киношного Макара), а вот от беляцких эпизодов у меня аж мучительно спирает дыхание и тихо швыркает в левой груди. Пожалуй, только в неуловимомстительской эпопее я так отчаянно болела за белых. Не знаю, как велика тут заслуга Глебова (которого я не узнала без усов :D) и Дмитриева, но тем не менее. Как можно не любить человека, который любит котиков?
И это удивительно, насколько антибольшевистская, просто вредительская книга! Потрясающе, насколько в общем и целом чист свет, освещающий белых, и сомнительны отблески, падающие на гремяченских колхозников. Меня, конечно, коротнуло от истории с матерью Якова Лукича, да и от убийства Хопровых тоже, но от колхозников у меня какое-то перманентное замыкание в мозгу. Бог, милый Бог, все партийно-колхозное руководство - белки-истерички и уныло-гламурные кисы! Когда Макар начал покупать петухов, мне показалось, что я таинственным образом переключилась на какое-то другое произведение, описывающее будни дурки. Хотя Макар - единственный из убиенных красных, кого мне жалко :с

3. Благодаря "Доктору Живаго" наконец расслушала мищуковскую "Свечу", теперь не знаю, как убрать с рипита. За одно это я благодарная :D
Поначалу шло тяжко, потом втянулась, как та кошка, но отныне при встрече с выражением "проза поэта" на ум мне будет приходить уже не Есенин с его кошмарной намного более, чем полностью, прозой, а "Доктор Живаго". Такой поздний, долгожданный, но неудачный ребенок хороших, всеми любимых родителей: вроде как любить его окружающим не за что, но славные родители так нескрываемо, неодолимо растерянно обожают его, что и окружающие снисходительно ему улыбаются и дарят леденцы. Очень много в этой книге хорошего, глубоко вонзающегося и трогательного, но из-за не слишком уклюжей формы это ощущение остается, и грустно, когда такой внушительный труд вторичен по отношению к стихам.
Жалко, что в школе не проходили, даже в нашем дубовом классе могло бы получиться интересное обсуждение.

От "Жестяного барабана" в виде книги блеват кидало каждые две минуты, а фильм сказочно пошел. Азнавур со всей печалью еврейского народа в очах. Крашенный перекисью Марио Адорф. Мальчик, который пугает, отталкивает и завораживает. Мое воображение в процессе чтения рисовало невыносимо омерзительные картины, а у киношников это все как-то так мило получилось, во всяком случае, пока не дошло до лошадиной головы, полной угрей ту половину фильма, которую я засмотрела. Очень одобряю.

Вообще, если напиться каких-нибудь мощных колес от тошноты, в книге можно увидеть много хороших, правильных и нужных мыслей, а также глубокий скорбный смысл, изящно оформленный тонкой аллегоричностью, но уж больно все гадко написано, даже на мой извращенный вкус. И даже у меня есть предел, за которым перегруженность и тяжеловесность текста перестает мне нравиться. Так что единственная цитата из самого начала, когда я только начинала озверевать.

...тут встречаются разнообразнейшие мундиры, тут меняются моды и прически, матушка становится толще, Ян худосочнее, тут попадаются люди, которых я вовсе и не знаю, тут можно только гадать, кто делал снимок, потом все деградирует, а художественная фотография на рубеже веков вырождается в бытовую фотку наших дней. Взять хотя бы тот памятник моему деду Коляйчеку и этот снимок на паспорт моего друга Клеппа. Даже если просто положить рядом портрет дедушки, отретушированный коричневым, и гладкое, ждущее печати клепповское фото, сразу станет ясно, куда нас завел прогресс в области фотографии. В частности, все эти штучки моментальной фотографии. Причем я должен сделать себе больше упреков, чем делаю их Клеппу, ибо на правах владельца альбома мне следовало бы заботиться о сохранении уровня. Если в один прекрасный день перед нами разверзнется пасть ада, одна из утонченнейших мук будет выглядеть так: обнаженного человека запирают в одном помещении со всеми его фотографиями. Быстренько подбавим немного пафоса: "О ты, человек, между моментальными снимками, срочными снимками, фотографиями на паспорт! О человек, освещенный лампой-вспышкой, человек, выпрямившийся перед косой Пизанской башней, человек из кабинки фотоателье, который должен подставить свету свое правое ухо, дабы снимок годился для паспорта!" А теперь уберем пафос: возможно, этот ад окажется вполне терпимым, ибо самые гадкие снимки существуют лишь в воображении, а сделаны никогда не были, или хоть и были сделаны, но не были проявлены.

Есть на Дайри сообщество "Барсумская Рулетка", где тебе выдают книгу (и ты выдаешь), ты ее читаешь и пишешь рецензию. Чой-то у меня про книги в фандомном месте лежит, подумала я и принесла и сюда, вот.

32 тур.

"Танцы на снегу" Сергея Лукьяненко

"Девушка в переводе" Джин Квок

Довлатов взошел над моей жизнью, как солнце и замполит Хуриев над горизонтом.
Из того, что я читала в глубоком детстве, моя глумливо хихикающая незрелая память сохранила только потерявшегося попугая, откликавшегося на кличку Стари Джопа.
Когда я позавчера прочитала "Заповедник" (залпом и завывая), я долго пыталась убедить себя, что не нужно глотать все остальное в ту же ночь, и мне все-таки удалось слегка поспать. На следующий день мне даже удалось немножко почитать сто лет назад начатую биографию Ходасевича, но вечер все равно застал меня глотающей сопли над "Зоной" и смотрящей фоточки (уже тогда я начала понимать, что мне конец, потому что у меня сейчас как раз клинч насчет огромных бородатых мужчин, ну в смысле еще сильнее, чем обычно, но у меня еще оставалась надежда, что у него противный голос и нулевая мимика). Сегодня последние бастионы пали. Во-первых, прочитала главу "Наших" про его маму, где сказано:
"У нее, если можно так выразиться, было этическое чувство правописания. Она, например, говорила про кого-то:
– Знаешь, он из тех, кто пишет "вообще" через дефис...
Что означало крайнюю меру нравственного падения.
О человеке же пустом, легкомысленном, но симпатичном говорилось:
– Так, старушонка через "е"..."
У такой женщины не мог родиться какой-нибудь там ребенок.
Во-вторых, посмотрела интервью, услышала, как он бархатно прокатывает звуки, и увидела, как он смущенно улыбается. И наконец получила возможность использовать эту картинку:



Подумала, что когда такие люди есть среди твоих знакомых, это, с одной стороны, невероятное счастье, потому что это люди-ласковые весенние солнца, а с другой - величайшее несчастье, потому что когда они умирают, это как конец света. Даже если ты знаком с ними только через книги и умерли они, когда тебе было два года.

Belinda stared into the fire for some time, thinking about what she had in her life, and what she had given up; and whether it would be worse to love someone who was no longer there, or not to love someone who was.

Neil Gaiman "The Wedding Present" // "Smoke and Mirrors. An Introduction"

Я больше не могу над вымыслом слезами обливаться. Как началось с "Идена", так и продолжается со всем, что я смотрю или читаю, включая Скрынникова, повествующего про Пересвета и Ослябю.

"Строго определяя, надо только сказать, что проститутки на короткие сроки - обыкновенно презираемы, проститутки на долгие - уважаемы".

"Если нашли, что сватовство унизительно, то уж это в тысячу раз больше. Там права и шансы равны,а здесь женщина или раба на базаре, или привада в капкан. Скажите какой-нибудь матушке или самой девушке правду, что она только тем и занята, чтобы ловить жениха. Боже, какая обида! А ведь они все только это и делают, и больше им делать нечего".

"Это самое, то, что я хочу сказать вам, это-то и объясняет то необыкновенное явление, что, с одной стороны, совершенно справедливо то, что женщина доведена до самой низкой степени унижения, с другой стороны - что она властвует. Точно так же как евреи, как они своей денежной властью отплачивают за свое угнетение, так и женщины. "А, вы хотите, чтобы мы были только торговцы. Хорошо, мы, торговцы, завладеем вами", - говорят евреи. "А, вы хотите, чтобы мы были только предмет чувственности, хорошо, мы, как предмет чувственности, и поработим вас", - говорят женщины. Не в том отсутствие прав женщины, что она не может вотировать или быть судьей - заниматься этими делами не составляет никаких прав, - а в том, чтобы в половом общении быть равной мужчине, иметь право пользоваться мужчиной и воздерживаться от него по своему желанию, по своему желанию избирать мужчину, а не быть избираемой. Вы говорите, что это безобразно. Хорошо. Тогда чтоб и мужчина не имел этих прав. Теперь же женщина лишена того права, которое имеет мужчина. И вот, чтоб возместить это право, она действует на чувственность мужчины, через чувственность покоряет его так, что он только формально выбирает, а в действительности выбирает она. А раз овладев этим средством, она уже злоупотребляет им и приобретает страшную власть над людьми".

"Я уверен, что придет время, и, может быть, очень скоро, что люди поймут это и будут удивляться, как могло существовать общество, в котором допускались такие нарушающие общественное спокойствие поступки, как те прямо вызывающие чувственность украшения своего тела, которые допускаются для женщин в нашем обществе. Ведь это все равно, что расставить по гуляньям, по дорожкам всякие капканы, - хуже! Отчего азартная игра запрещена, а женщины в проституточных, вызывающих чувственность нарядах не запрещены? Они опаснее в тысячу раз!"

"Я ходил раз в Париже по всем зрелищам и зашел смотреть по вывеске женщину с бородой и водяную собаку. Оказалось, что это было больше ничего, как мужчина декольте в женском платье и собака, засунутая в моржовую кожу и плавающая в ванне с водой. Все было очень мало интересно; но когда я выходил, то меня учтиво провожал показыватель и, обращаясь к публике у входа, указывая на меня, говорил: "Вот спросите господина, стоит ли смотреть? Заходите, заходите, по франку с человека!" Мне совестно было сказать, что смотреть не стоит, и показывающий, вероятно, рассчитывал на это. Так, вероятно, бывает и с теми, которые испытали всю мерзость медового месяца и но разочаровывают других".

"Пока же этого нет, идеал всякой девушки, какое бы ни было ее образование, будет все-таки тот, чтобы привлечь к себе как можно больше мужчин, как можно больше самцов, с тем чтобы иметь возможность выбора".

"Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, - Бетховен, ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, - это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла; сыграли плясовую, я проплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, - нет. И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек.  
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется совершить известные, соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и сделать то, на что настроила эта музыка. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии, чувства, ничем не проявляющегося, не может не действовать губительно".

Л.Н. Толстой "Крейцерова соната"

Вот все говорят, что Достоевский депрессивный, а по-моему, Лев наш Николаич на порядки, на порядки чернушнее. Достоевский описывает обшарпанные стены, но обшарпанные стены на мой извращенный вкус прекраснее самых воздушных новостроек, а вот обшарпанные души, которые живописует Толстой, - это полная труба. Удивительно тяжелое, бередящее нутро чувство. И сам он в отрыве от своих произведений производит очень тягостное впечатление злобного, не дружащего с головой обладателя неисправных тормозов. И у меня поэтому постоянно диссонанс, когда я его читаю, пушто книги его мне очень нравятся. Я даже подумываю перечесть "Войну и мир".

Но Лев наш Николаич, конечно, феерическое существо был, блестящее переплетение феминизьма и мизогинии - образцовый образ современной оголтелой фемениздки. Интересно, как они об нем думают?

Заказала две книжки дневников Софьи Андреевны, буду постигать загадочную опростившуюся душу.

"Человек - то, на что он смотрит", - говорит Бродский, четко выговаривая "ч" в "что", и я, обмирая, понимаю, что вот-вот мне откроется еще один пласт жизни, мимо которого я пугливо пробегала зажмурившись.
Мне под тридцать, и я только сейчас начинаю ощущать тягу к Бродскому. Пытаюсь оправдаться тем, что для каждого явления в искусстве - свой возраст, но не очень получается, потому что в моем случае все беды от лени и неумения заставить себя сделать что-то в первом приближении неприятное.

Мне таки интересно, что бы это значило? Рид.ру знает про Ходасевича что-то, чего не знаю я (хотя это не так уж сложно), или шо?

И я торжественно изымаю эту песню из эпиграфа и вставляю туда новую, потому что еще одну зиму я пережила.




А последний день зимы я провела под шоковым одеяльцем в луже слез. На протяжении последних двухсот страниц "Мартина Идена" я рыдала так, как над "Нашим человеком в Гаване" не рыдала. Кошмар какой-то, нельзя так делать.

"В такие минуты казалось, что у нее под платьем не шелковое уступчивое тело, а академическое собрание сочинений Салтыкова-Щедрина в двадцати томах."

"Небо падших" Полякова - самая похабная его книга из читанных мной, но нежный трепет и трудности с дыханием я ощутила только на этом сравнении.
Когда я вырасту большая, я куплю себе огромный книжный шкаф и полные собрания сочинений всех моих любимцев, кого у меня еще нет.

Прочитала "Работу над ошибками" Полякова и обнаружила, что читала ее много лет назад, кажется, в "Юности", причем опознала не по сюжету или героям, а по нескольким фразами, самым обыкновенным, но втемяшившимся, выходит, в память крепко.
"А оказалось, что со мной совсем не так уж дело плохо" :)

И книги про школу, наверно, всегда будут вгонять меня в восхитительное нежное состояние.

«После всех дебатов оказалось, что голограф испорчен, и хотя точно известно, какая микросхема сгорела, но именно ее у меня нет в резерве, а потому ничего сделать нельзя. Мне посоветовали разыскать обычные, напечатанные на бумаге лунные карты, приклеить их липкой лентой к экранам и таким образом выйти из создавшегося положения. Карты я нашел, но не все. У меня оказалось четыре экземпляра первой четверти Луны, именно той, на которой я пережил уже известные приключения, но остальных не было и следа. На базе царила полная растерянность. Меня убеждали поискать тщательней. Я перевернул ракету вверх дном, но, кроме порнокомикса, брошенного техниками обслуживания во время последних приготовлений к старту, нашел только словарь сленга американских гангстеров пятого поколения.»

Станислав Лем «Мир на Земле»

И ведь действительно так и будет, пока у человеков будет задница, через которую все можно сделать.

Читаю щас Юрия Полякова и неудержимо беру назад слова об отсутствии в отечестве годных современных писателей. Начала с "Грибного царя", потому что если бы не мхатовская инсценировка, я бы про Полякова и не узнала (вот отец у меня коварный тип, знал про это сокровище, любил его и молчал!). Теперь помимо желания залить слюнями сцену под ногами Клементьева имею нестерпимый интерес, как же они впихнули в спектакль роман на восемьсот страниц электронной книги?
Давно не читала такого многослойного, но не тяжеловесного, не перегруженного текста. Там повествовательная линия невероятно ветвистая, но даже моему маленькому мозгу было легко вернуться мысленно обратно из очередного ответвления, вспомнить, где оно началось. Я обычно без энтузиазма отношусь к подробным описаниям плотской стороны любви в литературе, но у Полякова это все так бодро и любопытно эвфемистично, что не утомляет, а забавляет, несмотря на приличное количество места, отведенного этому делу.
И конец такой... наводящий на мысли и чувства про соотношение важности целей и средств, например. Вроде как все хорошо, но почему ж так погано на душе?

Ворду тоже не понравился эпилог "Смертельных Мощей" :D

Ни с того, ни с сего решила прочесть нечитаные книги про Гарепотера. В оригинале Гаре - еще более феерический урод, чем в переводе. Мне порой кажется, что вся эта опупея - не очень изящный троллинг и подлинное мнение автора о Гаре выражено как раз его образом, который создавали Рита Скиттер и в особенности "Ежедневный Пророк" во времена летней отсидки Гаре у Дурслей в "Ордене Феникса", а вовсе не должностью и соответствующими регалиями главного протагониста.

“Well, they’re writing about you as though you’re this deluded, attention-seeking person who thinks he’s a great tragic hero or something,” said Hermione, very fast, as though it would be less unpleasant for Harry to hear these facts quickly. “They keep slipping in snide comments about you. If some far-fetched story appears, they say something like, ‘A tale worthy of Harry Potter’, and if anyone has a funny accident or anything it’s, ‘Let’s hope he hasn’t got a scar on his forehead or we’ll be asked to worship him next’—”

Во всяком случае, именно таким он кажется мне.
У меня маманя Сириуса больше сочувствия вызывает, чем Гаре. С особенно громким стуком моя челюсть упала на стол, когда Гаре посмотрел на исклеванные Буклей (которая скрупулезно исполнила первую часть его приказания заклевать друзей, но вернуться с длинным обстоятельным ответом) руки Гермионы и подумал, что ему ваще не стыдно.
ВОТ ЭТО ДРУГ ВСЕМ БЫ ТАКИХ
Хотя таких ситуаций и без этой на каждой странице по десять штук, не знаю, почему именно эта меня так задела. Наверно, из-за моей большой и теплой любви к Гермионе.

"Ягужинский предложил взимать плату за посещение музея и собранные деньги использовать на содержание штата и приобретение новых экспонатов. Петр, как мы помним, резко возразил на это.
У Нартова возражения Петра Ягужинскому выглядят так: "Павел Иванович, где твой ум? Ты судишь неправо; по-твоему - намерение мое было бы бесполезно. Я хочу, чтобы люди смотрели и учились. Надлежит охотников приучать, подчивать и угощать, а не деньги с них брать". Примерно такой же ответ царя Ягужинскому записал и Штелин: "Павел Иванович, ты глупо рассуждаешь! И предложение твое более бы воспрепятствовало, а не споспешествовало моему намерению, ибо кому была бы нужда в иностранных моих редкостях, и кто бы пожелал видеть мою Кунсткамеру, если б ему за то надлежало еще платить деньги?.."

Н.И. Павленко "Петр I" ("ЖЗЛ"), с. 401

Эхъ, Петруша :D (Хотя грустный смайлик тут тоже уместен.)
Если бы у меня была машина времени, использование которой ни при каких обстоятельствах не приводило бы к повреждению пространственно-временной ткани, я бы притащила Петра в современный Питер. Ну или хотя бы фоточки ему показала. Ужасно интересно, что бы он сказал.