Летний рассвет приходит рано. Без четверти шесть, и на улице светло, почти как днем. Кровать, заваленная одеялами и подушками, мягко держит в себе тело, укутывая теплом и уютом, когда в дыхание врывается утренняя прохлада. Опустив книгу, полулежа, прислушиваюсь к звукам за открытой стеклянной дверью балкона. Такое кристально слышное с утра воронье карканье заставляет уголки губ чуть вздернуться вверх от неясного ощущения. Шуршание шин по асфальтовой выщербленности улицы, привычный утренний звук - реже чем вечером, чаще чем к четырем утра. Издалека возникает, и медленно приближается звук другой, обыденный вполне, но тем не менее наполняющий утреннюю сумятную душу трепетом. Тележка, старая такая, вижу ее, как будто стою на балконе. Клетчатая, засаленная ткань, мятый никелированный замок, с поворачивающейся штуковиной, как была давным-давно у бабушки. Погнутая, и кое-как выправленная алюминиевая рама, тускло и гармонично врезающаяся своей серостью в утренний легкий туман. И в моей голове, и там, за окном, тележка едет по своим делам. Утром, неспешно, немолодая уже вещь отправляется на работу. И то, что заставляет мою душу метаться - я не созрел, не заставлю себя выглянуть, чтобы увидеть тележку, которая катится с утра, подрагивая на выбоинах московской улочки, влекомая только самой собой. Но в голове моей она уже одна, нет костыля, придатка к ней, к вещи самодостаточной, со своей историей и мыслями, нет человеческой подпорки, которая успокоила бы сознание обывателя, и заставила стать ее, сумку, пусть и усталую, но индивидуальность, частью пейзажа, нарисованного на туалетно-газетной бумаге повседневности. И когда я поднимаюсь, чтобы пойти, и написать это - вздрогнув, отворачиваюсь от балконной двери. И чего больше здесь, страха увидеть ее, клетчатую и засаленную, катящуюся по своим делам, в гордом и честном одиночестве, или страха дорисовать к ней привычную человеческую фигуру, так ловко, что фигура обретет плоть, и убьет мое бытовое чудо, я не знаю. Но уверенность в победе над одним из страхов есть, и это самое главное. Ведь в моей голове сутулая фигура растворилась, отделилась от вещи, и пребывает сама по себе, где то в ином пространстве. А значит стоит еще потерпеть, и можно будет смотреть, не опасаясь наполнить собственную жизнь призраками, призванными огородить меня от таких немыслимых, простых и ясных, чудесных вещей. Настоящее, это не то, что мы привыкли видеть... Уж скорее это то, что мы хотим видеть, и стоит только захотеть!
