Нет ничего более выразительного, чем утреннее освещение. Когда один мой друг сказал что у меня в квартире всегда утро, мне было приятно. Вот и сейчас утро. Уже третий день я ставлю свой будильник на семь часов, рассчитывая на то, что встану и пойду решать все свои дела. Вставать - я встаю, но никуда не иду. Сегодня та же история. Никуда не пошел. Занимаюсь всякой чушью. Наверняка даже шагу не ступлю на улицу. Но мне можно. Мне можно ничем серьезным не заниматься, никуда не ходить, мне нужно побыть наедине со своим домом. Тем более что я его так долго не увижу. Странное дело, любое ограничение вызывает протест. Стоит резко отпустить сопротивление – как протест исчезает. Пока родители считали меня не самостоятельным ребенком, у меня был стимул казаться взрослым и серьезным. Вот уже, наверное, с год, как я повзрослел в глазах родителей и превратился в ребенка в своих собственных глазах. Кто-то сказал: “когда ты осознал что ты ребенок – знай – ты повзрослел”. Печально. Этого я сейчас хотел бы меньше всего. Нашел вот эти две странные и уродливые фотографии. Сначала даже и не вспомнил, с каким происшествием они связаны. Но потом погрузился в воспоминания и наткнулся на один из самых своих безбашенных поступков. Было это ровненько в ночь этого нового года (2006-2007). А место где эти фотографии сняты – грузовой поезд с углем, несущийся на полной скорости по маршруту Минск - Жодино…Уже давненько назрела идея встретить новый год в вагоне с углем. Но представлялось это маловероятным и совсем не так, как в итоге произошло. В течение нескольких недель я регулярно ходил на железнодорожный мост над загрузочной базой. Здесь следил и пытался понять, как ведут себя железнодорожники, какие поезда уезжают сразу, а какие приезжают на отстой. И в итоге пришел к выводу, что все возможно. Никто толком не следит за поездами. Все должно получиться, особенно если будет темно. Вот настал предновогодний вечер, и мы двинулись на дело, вооружившись трубкой и бутылкой мартини. Было около девяти часов и времени в запасе было достаточно. Все шло по плану. Незамеченными пробрались в пустой крытый вагон, такой как показывают в американских фильмах о временах борьбы за независимость – огромная платформа, с деревянными стенками и большущими, до самого потолка, раздвижными дверьми. Дверь как по заказу была приоткрыта. Залезть то залезли, но поезд никуда ехать не собирался. Так прошло минут сорок. Хотели было вылизать, как сердце заставили забиться быстрее шаги, удары по металлу и нецензурная брань. Железнодорожники проверяли в нашем поезде тормоза, простукивая их молотками, по пути они закрывали на засовы открытые вагоны. Такая же учесть постигла и наш вагон. Стало совсем темно и страшно (раньше сквозь щель падал достаточно яркий луч фонарного света). Когда шаги стихли, я начал дергать дверь. Она не поддавалась. Сердце куда-то упало. Сразу подступили мысли кричать и звать на помощь, сразу перед глазами предстала картина наших высохших трупов, в которые мы непременно превратимся, если поезд будет стоять тут месяц и никуда не сдвинется. Как только я был готов закричать – засов поддался и я вывалился наружу. Да, оказаться на свежем воздухе было приятно, но до двенадцати оставалось пол часа, а планы небыли осуществлены. Печально плелись вдоль рельс. Тут увидали грузовой поезд, что как раз готовился отъезжать (в кабине горел свет и сидел машинист). Зайдя за поворот, чтобы никто нас не заметил, подбежали к поезду. Я и раньше думал о возможности прокатиться в открытом вагоне (это что-то вроде металлического ящика расширяющегося к верху, без крыши). Когда я следил за поездами, мне казалось, что в таких вагонах возят или гальку, или песок, или дрова, или бревна. Когда же я забрался в вагон, в котором нам предстояло ехать – понял, что то, что мне казалось галькой на самом деле было каменным углем, причем из-за погоды сырым и очень мерзким. Но деваться было уже некуда. Так и легли прямо на уголь. Головы накрыли черным пакетом, одежда тоже была черной(сливались с углем) – так нас сложнее было заметить с обзорных вышек, которые стояли через каждые пятьсот метров до выезда за пределы Минска. Поезд тронулся и начал медленно набирать ход. Это было одно из самых фантастических ощущений, что мне доводилось испытывать. По началу я лежал мордой в мокром угле, накрытый пакетом, ничего вокруг не видел, только чувствовал вздрагивания и постукивания, шум сопротивляющегося ветра. Когда мы выехали за пределы Минска – осмелились встать. Это было неописуемо, мне сейчас это вспоминается как когда-то прочитанная книга, мне кажется, что со мной ничего такого не происходило, а я просто об этом прочитал в приключенческой книге. Ветер хлестал в лицо, поезд несся на полном ходу. Было светло от зарева отдаляющегося города. Мы начали хлестать мартини из горлышка и во все горло орать песни, потом просто орать – все равно ничего не было слышно. Когда проезжали рядом с тец-4 над городом взвились в небо многочисленные салюты – наступил новый год. Вскоре эйфория прошла. Мы ехали еще долго, и уже было не так круто. Было холодно, пытались укутаться потеплее и прятали головы от ветра. У меня унесло шапку. Поезд ехал еще около трех часов. Несколько раз сбавлял скорость, но она все равно была слишком большей, для того чтобы спрыгнуть. Когда поезд остановился, мы слезли. Мартини уже закончился, но оставался табак. Вот так мы и вошли в незнакомый город: по рельсам, перепачканные каменным углем с ног до головы, куря трубку, на мне была одета женская шляпа с черным цветком (любезно предоставленная моей подругой), перевязанная шарфом (что б не улетела). У обочины стояли два шатающихся человека. Мы спросили у них (нельзя забывать, как мы выглядели): господа! Не подскажите ли, что это за славный город? “Жодино” – ответили “господа”. Мы перебивая друг друга рассказали им кто мы и откуда, как сюда приехали. Один из пьяных взял меня за плече и сказал: мне нравятся эти люди, и они будут с нами пить! Они повели нас к какому-то Сосюну. Если коротко, остаток ночи мы провели в компании семьи алкашей. Людей достаточно странных и я по правде не совсем уверен, употребляя в их отношении слово люди, это что-то другое…. Мы пили самогонку наравне с ними, слушали на невыносимой громкости попсовый концерт по телевизору, по комнате бегала заблеванная собака и все время пыталась слизать блевотину у себя со спины. Не обошлось без потасовок. Мать с сыном о чем-то повздорили, потом сын вышел и позвал мать. Вернулась она со здоровенным фингалом, плакала и ругалась матом. Под утро двое лучших друзей тоже куда-то вышли. Мы решили тихенько и незаметно свалить. Оделись и вышли во двор. Во дворе один из друзей бил другого металлической арматурой по спине и требовал вернуть ему украденную шапку. Мы поняли что лучше тут не задерживаться и быстрым шагом пошли на вокзал. На первой же электричке поехали в Минск. Вот такая история.