Седня за день ничего особого не произошло. Хоть мне и пришлось принять лекарство.
За все проведенное время здесь, я даже успел сочинить стихотворение:
Если я б мог, я б убивал
Престранно, трепетно и громко.
Мечом бы головы рубал,
Душил бы жертв я мягким шелком
И не щадил бы никого:
Ни женщин и ни карапузов,
Ни инвалидов стариков,
Вспорол бы топором им пузо,
Детей на цепь бы посадил
И не кормил по два-три года.
Я б их, ублюдков, не простил,
Я б утопил их в бочке меда
И взял бы на душу я грех.
Не болен я, все разумею,
Я лучший и умнее всех,
Насилие вершить я смею.
Мне не зазорно ничего:
Ни воровать и ни калечить.
Плюю на всех я и на все,
Я выше всех, я безупречен.
И всякий кто мне не приятен,
Будь он трижды свят, велик,
Не будет от него и пятен,
Прикончу оного я в миг.
Пускай все это – только грезы,
Пускай мечтаньем придаюсь.
Но горькие прольются слезы,
Чужих смертей я не боюсь.
И сам свершу над людом казни,
Вселю в него животный страх.
Наступит мой кровавый праздник,
И засверкают ножны плах.
Слышу, люд на ладан дышит,
Взывай же, люд, ты к небесам.
Напрасно все, Господь не слышит,
Поскольку помер он уж сам.
Правда оно жестоко, но все же оно отображает мое нынешнее состояние. Я считал, что скоро привыкну к здешней обстановке, но , хоть я и не обращаю особого внимания на частые душераздирающие крики, я не перестал питать ненавистью и презреньем к окружающим, и даже эти чувства возросли. Я не могу находиться в обществе этих «маленьких людей». Я уже не раз употребляю такое выражение, как «маленькие люди». В полной мере меня смогут понять только те, кто читал Фридриха Ницше «так говорил Заратустра».
Я все время сижу у себя в палате, выхожу только по нужде. При моей первой попытке, думаю и последней, завести разговор, я не вытащил ни одного внятного слова из своего «собеседника». Я не выхожу из палаты , и потому что коридор просто кишит больными, каждый стремиться выйти из своей палаты, уйти от уединения, но зачем, большинство в принципе не умеют или не могут разговаривать. Санитары на меня смотрят с какой-то настороженностью, а я все время нахожусь в ожидании их аморальных бесчеловечных шуток. Правда мне не жалко тех, над кем они издеваются, но объектом их шуток и быть не хотел бы.