джо, этот город безумно пуст.
вычищает мною гниль меж своих зубов.
газировку пьет и пальцы кусает в кровь
забери меня, джо, я тебе отплачу сполна.
вот заплАчу, хочешь? когда-то же я могла.

этот город, джо, сплошь лишь тени и влажный мох
если кто-то отсюда когда-то уехать смог -
то его вернули уж в землю опять.
и вот вновь ему вылезать, стряхивать грязь
засохшую с пиджака, облизывать губы обветренные.
дрожит рука.
задыхаясь: «заберите меня - я отплачу сполна»
каждому встречному чужеземцу

захлестывает волна:
хочется броситься на вокзал,
покупать билет в куда-нибудь
в никуда
и под стук колес считать за окном деревья, машины, прохожих,
птиц, провода (даже если считать не умеешь – и в этом твоя беда)
кутаться в свитер зеленый
отвечать попутчикам «я отсюда еду туда.
эмэмдэмс не буду, спасибо. да. холодно. тут почти зима.»

и думать, что все пройдет.
джо, я усталый, залитый воском в бутылке, немой койот.
забери меня - я отплачу сполна.
научусь целоваться, готовить, ругаться матом
а хочешь... любить тебя?

одолею внутривенный этот крахмальный хруст.
джо, этот город б.е.з.у.м.н.о - б.е.з.у.м.н.о - б.е.з.у.м.н.о пуст.
 

- а где ты возьмешь телефон, если твой прах развеят над Бостоном?

- а ты полагаешь в Бостоне нет телефонов? 

ты приметил, Джо, парадокс профессий?
моряки поголовно все густобровы и голубоглазы
ты орешь мне с борта: «ну ты, зараза!»
я машу рукой тебе с пристани, прижимаясь к мужскому плечу.
вот, знакомься: это то, что я называю «внутри жаровня»
это когда из легких валит дым, а ты как фарфоровая неваляшка:
«все хорошо. все отлично. я убью его и мы спокойно поговорим.»
Джо, тебя уже совсем не слышно.
ты точка на горизонте, что торжественно исчезает под рокот моря.

чайки истошно рвут глотку над головой.
я отталкиваю это чужое, горячее плече.
и иду домой.
 

тебе страшно, Джо?
черт возьми, а кому не страшно!
у меня под этим синим пальто,
прохладным, зеленым стеклом к груди прижата чертова бутылка рома.
делаю шаг и выплевываю:" ну? я готова! стреляй в меня, идиот!"
а ты молчишь, как касатка со вспоротым брюхом.

я бы смогла осколком зеленоватым - тебе в живот.
не люблю этот острый запах крови - но тут бы как-нибудь перебилась.
да только у тебя жена Мари, сын-патриот, а у меня - злокачественная опухоль и беззубый кот.
столько прожили бок-о-бок с этой дурехой-жизнью, а я в нее так толком и не влюбилась. 

- Привет. как ты?

- [здравствуйте. это сообщение написано человеком с слабоногим рассудком и падшим, косолапым настроением. предупреждение.]
 в описании чувств поможет восхитительное слово "хреново" и верочка полозкова: "я только и делаю, что чувствую себя хорошо." завтра будет завтра. завтра будет лучше.
"письмо" сплинов закрутилось в голове ракушкой. и теперь не вышкрябать, не выцарапать.
твоя осень, она вкусная?

- О письме - жду выхода альбома, чтоб слушать письмо без вставки "наше радио" )
моя осень переприправленная) и не имеет значения, сахар ли это или соль) в ней просто много всего) она потеряла свою суть) я так ждал осень ради ощущения. А получил только внешние показатели)
наверное, спрашивать, почему хреново, не надо. но я спрошу)

- Наверное нудеть и мямлить глупо. но я-таки немножко "понудю". ) как-то резко начало грызть одиночество. как курагу сушеную грызут. до-о-олго-о-о-о так. и вя-я-я-я-язко-о-о-о-о. пока что я его разливаю в крупнокалиберные бутыли и прячу в подвалы. надеюсь, эффект выдержки можно будет обойти стороной. если это потом не выйдет боком.) 

нужно эти подвалы потом затопить, поджечь, снести, засыпать. и неплохо бы определиться с наиболее вычурным вариантом. а вообще, нужно купить кураги, что бы тоже было на ком отыграться.)

 

Анна Гавальда " Я ее любил. Я его любила"

photo by Willy Ronis
 

— Почему ты мне пишешь?
— Вообще-то это даже не тебе, я просто пишу, чем бы мне хотелось с тобой заняться…

Исписанные листки валялись повсюду — у ее ног, на кровати. Я взял один наугад:
…ездить на пикник, спать после обеда на берегу реки, есть персики, креветки, круассаны, слипшийся рис, плавать, танцевать, покупать себе туфли, белье, духи, читать газету, глазеть на витрины, ездить на метро, следить за временем, пихать тебя в постели, чтобы ты подвинулся, стелить белье, ходить в Оперу, съездить в Бейрут, в Вену, посещать бега, ходить за покупками в супермаркет, готовить барбекю, злиться, потому что ты забыл уголь, чистить зубы одновременно с тобой, покупать тебе трусы, стричь газон, читать газету из-за твоего плеча, отнимать у тебя арахис, ходить по погребкам на Луаре и в Хантер-Вэлли тоже, идиотничать, трепаться, познакомить тебя с Мартой и Тино, собирать ежевику, готовить еду, съездить еще раз во Вьетнам, поносить сари, будить тебя, когда ты храпишь, сходить в зоопарк, на блошиный рынок, поехать в Париж, в Лондон, в Мелроуз, на Пикадилли, петь тебе песенки, бросить курить, попросить тебя постричь мне ногти, покупать посуду и всякую ненужную всячину, есть мороженое, смотреть на людей, выиграть у тебя в шахматы, слушать джаз, регги, танцевать мамбу и ча-ча-ча, скучать, капризничать, дуться, смеяться, щекотать тебя, приручить тебя, подыскать дом с видом на луг, где пасутся коровы, нагружать доверху тележки в супермаркетах, побелить потолок, сшить шторы, часами сидеть за столом с интересными людьми, дергать тебя за бородку, постричь тебе волосы, полоть сорняки, мыть машину, любоваться морем, перебирать барахло, звонить тебе снова и снова, ругаться, научиться вязать и связать тебе шарф, а потом распустить это уродство, подбирать бездомных кошек, собак, попугаев, слонов, брать напрокат велосипеды и не кататься на них, валяться в гамаке, перечитывать бабушкины комиксы 30-х годов, перебирать платья Сюзи, пить в тенечке «Маргариту», жульничать, научиться гладить утюгом, выбросить утюг в окно, петь под дождем, сбегать от туристов, напиться, выложить тебе все начистоту, а потом вспомнить, что этого делать нельзя, слушать тебя, держать тебя за руку, подобрать утюг, слушать песни, ставить будильник, забывать чемоданы, остановиться на бегу, выбрасывать мусор, спрашивать, любишь ли ты меня по-прежнему, ссориться с соседкой, рассказывать тебе о моем детстве в Бахрейне, описывать перстни моей няньки, запах хны и шариков амбры, делать наклейки для банок с вареньем…
©
 

Господи, что же ты тут нашел? подоконник, паркет, чашка чая , стол.
мой вкус скуден на цвет и объем , впрочем, о вкусах потом.

выйти к морю - и образумиться вот в чем ты нуждаешься, милый, а то не житья тебе, не бытья.
бродишь из комнаты в комнату, лоб хмуришь, на все вопросы грубишь: "до чего ты глупа."
да только свобода движений ограничилась свободой слова.
и все твои передвижения отмечает на карте Боженька, ставит крестик напротив пункта: "оп! готово."
Мари ждет всего лишь звонка, а получает деньги в конверте, морщины в уголках рта и каждую треть минуты - звон церковных колоколов. ты же, мой милый, загибаешь страницы модных бестселлеров, питаешь любовь к тонким запястьям, а как ни крути (и, кстати, чем ни крути) - безголов. Мари пишет мне из города пыли и песка в четверг. Просит быть по-мягче, родить тебе ребенка в конце-концов,  утром класть в твой карман горстку малиновых леденцов, добавлять по-больше овощей в обеды, не давать тебе пить коньяк Хенесси -от него у тебя болит голова, (да-да я имела приятность проверить - она права), ну а в среду готовиться к гостям - в среду к тебе приходят искусствоведы.
дочитываю листок, прячу в его коробку от вкуснейших австрийских конфет, осторожно присяду на краешек резного , дубового стола. честное слово, за то, что бы кто-то меня так любил - я бы жизнь отдала.

Господи, так что же ты тут нашел? У Мари в сто раз интереснее подоконник, паркет и стол.
Ну а если ты за бесчеловечностью - присядь на диван близ окна, посиди.
сегодня четверг - значит милый приходит ближе к семи. 

picture by Galina Popova

у Млечного Пути обнаружился сосед-невидимка 

а у меня родинка на спине с диагнозом - нелюдимка.

пес синеглаз до боли в висках

и сок из крупного, сочного винограда.

во мне живет форель

а я живу в осьминоге

который замерз во льдине

среди зыбучих песков низпавшего Ленинграда.

откройте, пожалуйста, дверь и принесите пуговиц.

и больше мне ничего не надо.

Я не тот, кто будет тебя колупать, обсыпать, обливать,
Тебе что-то ломать,
Переделать, перестраивать,
Перепланировать, переставлять,
Постоянно одергивать и поправлять
Меня всё устраивает
(с)
 

знаешь мы чего-то не договорили. не докричали.
"люблю вас всех", "пей до дна-пей до дна" или "давай на спор в одежде с причала".
что-то такое крутится-вертится, мельтешит-ворошится. душу переворачивает.
нет ты послушай-послушай.
с кем-то недодружили, кого-то недообидели.
думали будет еще время, пространство, возможность - как-никак лидеры.
чертовы махинаторы-манипуляторы. а теперь все двери забиты и дырки залатаны.
остается жить - как чай в стакане, в поезде: поддаваться чужому климату, рукам, желаниям.
верить в что-то хорошее и начинать все сначала.
ну не с этого и не с этим  - а то не моргнешь глазом - а у тебя уже муж, дети, собака, соседи.
и каждое утро растворимый кофе. а  каждый вечер - компоты, омлеты.

давай просто сядем в углу - и станем жить молча.
до конца этого безумного лета. 

Когда слышу фразу  "я тебя люблю..." мне все время хочется услышать продолжение. Ну, например,  "я тебя люблю мучать" или  "я тебя люблю тыкать вилкой" или... ну в общем, не верю я, что все так просто. 

(с)

у Него на книжной полке живет одиночество. оно синее и шершавое. ему безразлично "с сахаром или без". ему вообще ничего не хочется.
у Него над бледно-желтой, облупившейся оконной рамой живет смерть. она умирает от жажды и страдает от аллергии на солнечный свет. у нее закончились режущие слова и холодное оружие. за всю свою жизнь она лишь единожды кого-то когда-то слушала. собственно, после этого каждую пятницу она бьет хрусталь, фарфор и глину, а ближе к шести (когда солнце уже давно не "еще") готовится к ужину. каждый вечер ей приносят окрошку и смертельно-белого вина. ей до сих пор невдомек отчего она больше пьяна.
а под потолком живет стеклянный шар. он ко всему безразличен и обезвнутринен. ему снятся мертвые жонглеры и беззубые канатоходцы в зыбучих песках. они всегда едят макароны с сыром и пьют мятный чай. при этом стеклянный шар никогда не спит по ночам.

у Него в доме живет счастье. в черной металлической банке из-под бразильского кофе. в черной подкладке потертого серого пальто. на каждой странице Паустовского и Толстого. даже в белой коробочке с старым, всеми забытым датским домино.
 

- из тебя ничего не выйдет.
- я тебе больше того скажу: в меня и не войдет ничего. куда там выйти... 

ветер в лицо и атласный шарф змеей вокруг шин.  в глазах  - металл, вполне возможно, что медь, а внутри - крепдешин. жизнь - как танец босой и безумный, слово вязь посленочных свечей. сотни ажурных шляпок, перчаток и зонтиков вдоль малахита аллей. блеск этих звезд и дыханье уступчиво легко. мелкие камушки и безалаберность мыслей.

она любила его. а он любил далеко не чай. во всех возможных и невозможных смыслах.

и когда Ара прячет взгляд в "никуда", ее длинные пальцы касаются клавиш. полутоны, аккорды текут как вода. или ртуть. что, впрочем, ты себе вряд-ли представишь. ты, как-никак, не пианист.  однако, знаешь, не в этом суть.

и когда на спидометре стрелка пляшет, серебрится гравий, дребезжит в виске фокстрот - Аре просто кажется, что она у камина. вяжет. напевает глупую песенку,  время от времени письма жжет.

во сне шепчет громко и пусто,  почти опально. месяц желчью покрыл дома. "ты закончишь, мой друг, летально, фатально, поверь мне. хотя, ты что хошь делать вОлен." звенят провода.  

и в ответ далеким, беззубым мотивом: "друг мой, друг мой. я очень и очень болен."

И подумать только:  когда-то была молода и строптива. Улыбка. Английская набережная.

 И крик каждой безмозглой чайки слегка бемолен. 

picture by nicoletta ceccoli

 я, наверное, много чего могу. проснувшись утром, потупив взгляд в то, что еще вчера было чаем - многое начинаешь брать в толк. безбожно гуляя по квартире, укутавшись в клетчатое одеяло, понимаешь, что чего-то не хватает. мелочи какой-то, ей-богу. но цвет, структура, калибр и свойства этой мелочи в архивах памяти отсутствуют. как, собственно, и прочие приметы.

я могу быть завивальщиком спиралей, обкатчиком клюквы, раздирщиком цветастых пакетов, составителем смеси плавленного сыра, делильщиком норвежских кружев, дегустатором сливок для кофе по-венски, испытателем бумажных мешков.

я могу съесть три коробки розового лукума в сахарной пудре не моргнув глазом, могу целый день бродить по квартире в (том самом) клетчатом одеяле, могу заколоть волосы красным карандашом и  ходить с ощущением: "он должен быть где-то здесь". могу обещать себе каждый вечер что-то такое, что никак не припомню следующим утром. даже могу позвонить Свифту и понять на шестой минуте разговора, что даже хроническая ангина и бронхиальная астма не способны сделать с его голосом то, на что я, уже шестую минуты рычу: "Джонатан, я знаю, что это ты. Хватит шутить."

я многое могу. честно.

но никак не выходит просыпаясь утром и, глядя в окно на замшевую зелень кленов,  избавиться от ощущения "не-там".

ощущение, что там, у меня внутри, все отделано блестящим, как чешуя рыб, глянцево-алым кашемиром. мягким, упругим, почти воздушным. 

о такие стенки сдуру биться головой славно. жаль, голова снаружи.

я хочу, что бы кто-то нарисовал меня изнутри.

так бывает: выходишь утром из дома и понимаешь, что ты не там. такое глупое чувство, близорукое и косолапое.

тогда ты заходишь назад. из утра - в дом, в кровать, под плед.

засыпаешь. и тебе снится, что идет снег.

уже много-много лет.

- Что случилось?

- Меня предал друг.

- Вот видишь, а ты говорила у тебя нет друзей. 

 И родинки, что стоят, как проба,
На этой шее, и соус чили -
Опять придется любить до гроба.

А по-другому нас не учили.

(с)полозкова