Сеймей всегда просыпается очень рано, когда на улице еще довольно темно. В комнате, отгороженной от остального мира плотными шторами, он потягивается и сонно жмурится. В такие моменты Аояги выглядит так трогательно, так…прекрасно, что Нисей взял за привычку просыпаться одновременно с ним, чтобы полюбоваться. Хотя давалось пробуждение с трудом – Акаме был типичной совой и не спал всю ночь, забираясь в кровать под утро.
Пока Нисей делает вид, что спит, на самом деле незаметно наблюдая за своей Жертвой, Сеймей вылезает из-под одеяло и идет в душ. Не застегнутая до конца рубашка чуть сползает, немного оголяя плечо, и Акаме довольно щурится. Да, ради этого стоило воспитать в себе привычку вставать через час после того, как смог уснуть.
В ванной слышится шум воды. Нисей уже знает, что Сеймей пробудет там как минимум полчаса, наслаждаясь теплым душем и всякими там успокаивающими маслами, а потом еще сядет проверять электронную почту. Поэтому Боец с чистой совестью засыпает снова, пообещав себе не вставать, пока не случится конец света или, как минимум, пока Сеймею не приспичит дернуть его по связи. Он дает себе это обещание каждый день, но все равно просыпается, стоит по квартире разлететься аромату утреннего чая. Что на этот раз? Восточный Мате? Английский Эрл Грей? Или сегодня Сеймею лень мучиться с долгим завариванием и он выбирает жасминовый чай из шелковых пакетиков, ничем не уступающий обычному? Каждый день разный аромат, и каждый день он действует на Нисея лучше будильника. Встать, зевнуть, сходить в ванну, и только потом наконец дойти до кухни, где концентрация чайного запаха наиболее высока. Он бы предпочел кофе, но Сеймей его не слишком любит.
На столе всегда стоит чашка специально для Бойца, что заставляет губы невольно расползтись в глупой счастливой улыбке. Что, господин, хозяин и повелитель, вы думаете обо мне? Думаете, когда делаете чай, когда наливаете его в чашку и ставите на стол? И когда смотрите на нее в ожидании моего "долгожданного" пробуждения?

По утрам Сеймей всегда садится не за стол, а на подоконник. Это была идея Нисея, такие широкие, удобные подоконники. Куда оригинальнее, чем сидеть за столом и таращить глаза, пытаясь рассмотреть, что там за окном. Сеймей всегда ценил оригинальность, поэтому пара Билавд купила эту квартиру, когда пришла пора менять убежище. Нисей был рад. Теперь каждое утро можно сесть рядом с Сеймеем, чуть касаясь его при движением, и наблюдать, как за стеклом восходит солнце. Дежурное «Доброе утро» и такое же «Доброутро» в ответ. Нисей всегда здоровался первым, а его Жертва даже не оборачивалась.
«Ну и что. Зато я могу сидеть рядом» - отмахивался от грустных мыслей Боец Возлюбленных.

За окном шел снег, робкий и мокрый, словно выгнанный с неба за провинность. Сеймей смотрел, как снежинки сверкают в свете не погасших еще фонарей. Светлело постепенно, незаметно, и они оба отлично знали, что сам восход не увидят. Все было загорожено высокими зданиями, солнца не было видно, пока не заберется достаточно высоко.
Но солнце всходило, оно было там, за преградой из бетона и металла, и от этого на душе становилось теплее.
- Ты любишь солнце? – спросил Сеймей, грея руки о теплую чашку. Она была новой, слишком большой по сравнению со старым изящным сервизом. Куда он подевался, Нисей не знал, но подозревал, что Сеймей подарил его Накахиро. Тот давно облизывался на это произведение искусства, а Аояги не любил просто выбрасывать вещи, считая это непрактичным и противным.
«Мне даже представлять противно, как то, что когда-то принадлежало мне, валяется среди мусора, разбитое и грязное…Лучше отдать другому» - сказал он как-то. Нисей тогда удивился. Даже чувство собственничества у Сеймея было не такое, как у всех.
- Нет, не люблю, - ответил Нисей, по обыкновению присев на подоконник рядом и отодвигая шторку со своей стороны. – Противное, яркое, в глаза лезет.
Сеймей усмехнулся, поднося чашку к губам. Нисей не отрывал от этого взгляда – даже чай его Жертва пила так…изящно и эротично, что хотелось наплевать на последствия и завалить бедного прямо на подоконнике.
- А ты, Сеймей? Любишь?
- Да. Оно идеально. Беспристрастно и так недосягаемо высоко. И при этом настолько прекрасно, что даже смотреть на него долго нельзя.

По утрам у Сеймея всегда хорошее настроение, а это значит, что будет разговор. На любую, не касающуюся боев и пар тему. О снеге, о людях, о морали…О чем угодно.

- Ты похож на Солнце. – убежденно сказал Нисей, сделав глоток чая и тут же резко отстранив чашку. Лицо на мгновение сморщилось от боли. – Кипяток!
- Солнце греет всем, Нисей, - продолжал как ни в чем не бывало Сеймей. Об обожженном языке Акаме он думать не собирался. – Не деля на негодяев и праведников.
- И так же всех жжет, - Нисей морщился от неприятной, скорее надоедливой, чем сильной, боли. – Несправедливо, да?
- Ты как ребенок, - насмешливо улыбнулся Сеймей, поставив рядом на подоконник пустую чашку. Черную, с большой ручкой и белой надписью на английском: «Good Morning». – Справедливость – сказка для малышей. Просто они верят в нее даже после того, как потеряют ушки.
- Ага, я тоже не могу расстаться с детскими иллюзиями! – встрепенулся Акаме, подавшись вперед и задевая Сеймея плечом. – Мне до сих пор кажется, что Годзилла существует!
Глаза Сеймея смеялись, и он сам не удержался от веселой улыбки. В этом весь его Боец…Умеет разрядить обстановку. А когда надо – накалить до предела.
- Знаешь, в моем мире солнце совсем-совсем не греет. – неожиданно серьезно сказал Нисей, по собачьи высунув язык. Ему казалось, что из-за холодка не так сильно чувствуется боль. Но на вдохе все равно саднило. – Никому, кроме Рицки.
- Ты сравниваешь меня с…? – Сеймей не выдержал и тихо засмеялся. – Нисей, какой ты милый. Прямо чересчур. Поступай на актерский, когда выпустишься из школы.
- Да я серьезно!

Он уже давно сравнивает Сеймея со всем, что видит. Снег…такой же холодный, как его ушастая Жертва, замораживающая одним словом. Ветер…так же сильно рвет и гонит куда-то. Дождь…так же превращает в какое-то жалкое, ничтожное существо, промокшее до нитки. От слез. Теперь солнце, спрятавшееся за облаками и изредка кидающее дразнящие теплые лучи.

Сеймей задумчиво проводит ладонью по колену Нисея, и она оба внимательно следят за этим движением. Нисей ставит свою чашку, из которой сделал всего один неудачный глоток, рядом с пустой сеймеевой. Чашки стоят рядом, касаясь друг друга ручками. Сеймей и Нисей тоже очень близко, задевают друг друга плечами при каждом движении. Нисей специально жестикулирует руками, чтобы прикосновений стало больше.
- Нисей, если ты не любишь солнце, а меня с ним сравниваешь… - рука скользит к бедру и сжимает его. Сильно, до синяков. – Значит, ты и меня не любишь?
«Вот черт, знал же, что надо следить за словами…» - мысленно хлопает себя по лбу Боец. Он-то знает, как его Жертва внимательна, прямо-таки дотошна.
- Ну, я плохо представляю себе любовь. Скорее я просто тебе принадлежу.
И Сеймей целует его в ответ на эти слова. Потому что Нисей выбрал правильный вариант, на пятерку с плюсом. Аояги Сеймей не верит в любовь, которая подсознательно толкает на ложь, а потом…просто исчезает. Куда предпочтительнее, по его мнению, контроль. И Акаме согласен. Любовь глупая, пошлая, избитая. А вот принадлежность – это да, это навсегда, это интересно. Поэтому они со своей Жертвой настоящая пара – у них даже точки зрения одинаковы на все вопросы, касающиеся взаимосотрудничества. Кроме одного…
Нисей Сеймея хочет, в физическом и прочих планах, чтобы принадлежность стала общей. А Аояги не пускает, не позволяет. Как с собакой, право слово… «Не лезь в кровать, у тебя лапы грязные. И лизаться не смей, противно!»
И только иногда, вот как сейчас, целует. Всегда страстно и жадно, потому что так диктует связь и его собственная натура – обладать полностью, подчинять даже ласками.
Ничего, это Нисею нравится еще больше, чем все остальное!
Поцелуй пахнет чаем(в этот раз с корицей, как на рождество) и еще не пропавшим вкусом ментоловой зубной пасты, который обычный человек и не уловит. У Бойцов-то чувства развиты получше.
Вторая рука Сеймея гладит по волосам, машинально убирает за ухо непослушную прядь. Его рука – как самостоятельное существо, более нежное и доступное, чем сам Аояги целиком. Чуть натягивает прядки, причиняя боль…Ах, как приятно! До безумия, до стона.
- Что, Нисей, нравится? – с невинной улыбкой спрашивает ушастый мучитель, отстраняясь. Кто там назвал его садистом? Чистая правда! Вот только Акаме отлично знает, что мучениям физическим его жертва предпочитает боль эмоциональную. Раны, ссадины, синяки – они проходят. А вот слова – вечны.
- Нравится, - нагло отвечает Нисей, уже по собственной инициативе целуя своего ушастого Возлюбленного. Тот не отстраняется, не иначе как в честь прекрасного утра, одна его рука играется с длинными черными волосами Бойца, другая гладит его по бедру, иногда царапая чуть ли не до крови. Это когда Нисей чересчур увлекается и пытается либо усадить Сеймея себе на колени, либо расстегнуть его рубашку. И непонятно, чего Сеймей так бесится при этом? Сам ведь уже горит, и отнюдь не из-за горячего чая.
Раздался звон – Нисей опрокинул чашки неловким движением руки. И волшебство сразу же закончилось – Сеймей оттолкнул его, слез с подоконника и пошел к компьютеру и книгам.
- Убери за собой, Нисей.
И он идет за совком и веником, и сметает с идеально чистого пола, который драит каждый день с мылом и щеткой, черные осколки.
На кухне уже совсем светло, а это значит, что солнце за высокими домами проснулось и показалось миру.