В жизни каждой женщины есть свой Бузыкин. Это киногерой такой - помните? - если нет, то как угодно, а я объясню. Образ этот расхожий и, главное, очень русский. Приезжайте в день жестянщика в шиномонтаж: если это Москва, то там стоят "Лексусы", "Форды" и "БМВ". Но вы не заметили букашку. В ней - Бузыкин. Между прочим, он первым стоит в очереди в бокс, поэтому заглянем лучше в артхаусный журнал с непереводимым англосаксонским названием, который он читает на руле, греясь печкой. В нём напечатана нетленка продвинутого автора, какого - не важно. Но написана она - Бузыкиным, и все эпитеты в ней - бузыкинские.

Бузыкин умеет всё, и он нарасхват. На таких держится вся страна. Ему ничто не стоит установить в ванной, под давлением горячего пара, полотенцесушитель, а под напряжением поменять в электрощитке автомат. Он заливает в бачок стеклоомывателя собственноручно изготовленный раствор на основе дистиллированной воды, а бетоном, с добавленным в него стеклянным боем, заделывает крысиный лаз в подполе на даче. С ходу определяет на ночном небосводе созвездие Кассиопеи. Он почти Бэтмен в этом чёрном китайском пуховике.

И в конце концов, кому единственному пишет секретарша в одном московском офисе по корпоративной почте: "Пойдём курить"? Всё верно - Бузыкину.

Если бы наш Бузыкин был неудачником, непризнанным гением и непревзойдённым ловеласом, тогда было бы всё понятно. Но наш Бузыкин, герой уже первой десятилетки XXI века, - просто оригинальный человек, в самом беспримесном смысле этого слова.

Вот посмотрите, подошла его очередь и он уже готов заехать в бокс. Но к нему наперерез бежит какая-то дамочка на шпильках, которая выясняет, кто стоит за Бузыкиным. Некоторое время она с испугом смотрит на него, потому что взгляд Бузыкина цепкий и какой-то трудный. Она объясняет ему, что хочет "помыться", но боится потерять свою очередь, поэтому пусть Бузыкин подтвердит в случае чего, что она заняла за синим "Фордом", который за ним и хозяин которого греется в кафе. А пока молдаване поднимают бузыкинскую букашку на подъемнике и переобувают её, обратимся к артхаусному журналу.

Могло такое случиться, чтобы здесь обошлось без женщин? Нет, конечно. У продвинутого автора есть куратор, который тесно сотрудничает с Бузыкиным. Бузыкин может сварганить нетленку за одну ночь. В смысле, он не спит с куратором, а только регулярно, для общего развития, посещает с ней зал запрещённого искусства на Зоологической улице, где в основном украдкой рассматривает зад что куратора, что других посетительниц. Из всех запрещённых искусств это считается наименее запрещённым, а Бузыкин, признаться, конформист и поклонник классических форм. Перейдём к секретарше.

Секретаршу он деморализовал, вероятно, тем же, чем дамочку, занявшую очередь за "Фордом", - трудным и цепким взглядом. Но ей бывает и просто любопытно узнать, например, его мнение о нынешнем мэре, условно назовём его Сабякиным. Она встанет в курилке у окна и, приоткрыв рот, приготовится слушать. Бузыкин не производил бы впечатление надёжности, если бы не казался при этом занудой:

- Тренд нынешнего сезона не мэр, а далай-лама.

- Как интересно, как интересно! - воскликнет секретарша.

- Позвольте продолжить...

- Я вся внимание.

- Далай-лама XIV. Он борется за независимость Тибета. Буддисты считают его одим из воплощений Бодхисаттвы, но не буду вас в эти дебри... Отрешившись от должности главы правительства в изгнании, он ставит под угрозу политический баланс на всём юго-востоке. Тибетский сепаратизм - один из самых опасных в мире. Далай-лама использовал ненасильственные методы, за что получил даже Нобелевскую премию мира. И теперь, после его ухода, наиболее радикальные из его адептов могут вывести десятки тысяч аскетичных, владеющих секретами восточных единоборств и самое важное - не боящихся смерти монахов, против Китая, который контратакует их, нарушив границы с Непалом и ядерной Индией. Одновременно Китай ввяжется в спор двух Корей, начавшийся сегодня с обмена арт-ударами. Добавьте к этому противоречия РФ с Японией. Так что не думайте, девочка моя, что я уклоняюсь высказать своё мнение о Сабякине. Что такое Сабякин перед тибетским очкариком в оранжевой хламиде...

Глаза секретарши на этом месте увлажнятся, особенно после последних слов, она закурит вторую сигарету, Бузыкин не в первый раз подумает, какие у неё полные губы, женская стать - несмотря на юные годы, и не пригласить ли её на выставку запрещённого искусства. Оба почувствуют неловкость. К сожалению, нам нужно вернуться к шиномонтажу.

На переобутой букашке, минуя мойку (потому что мойка нынче дорога, с воском так все четыреста рублей), Бузыкин выезжает на работу. Возле его офиса парковка стоит восемь тысяч в месяц, но Бузыкин прячет букашку между фигур Церетели, за бульваром. Бульвар нужен Бузыкину для того, чтобы думать. Думает он безостановочно и обо всём на свете. Например, о той дамочке за "Фордом", подтверждающей теорию Вайнингера об отсутствии у женщины души, - в той фигуре речи, когда, подразумевая свою машину, она сказала, что хочет помыться.

Но поскольку на работе возбраняется много и неприкрыто думать о бабах, Бузыкин примется за повседневные дела. Прикроет сотрудника, которому надобно сходить в магазин № 24 опохмелиться. Придумает слоган для салонов тайского массажа. Напишет отповедь за весь отдел разгневанному анонимным косяком редактору. Бузыкин - безотказный человек. Большой оригинал, по нынешним временам.

И только в конце дня, когда большая часть сотрудников встанет в пробке на площади Восстания, а секретарша на вечернем факультете протянет записку соседке ("Что такое Бодхисаттва?"), он, кропотливо выверяя расплывающийся в глазах свёрстанный текст, вдруг заметит в углу экрана послание: "Я хочу снега. Он падал, когда ты пришёл однажды, и сейчас жду его. Хотя здесь нет никакой связи".

И тогда Бузыкин выключит компьютер, встанет, выщипнет на стуле-вертушке два пера с китайского пуховика, сдует их с ладони, спустится по лестнице, скажет "пока-пока" охранникам, которые смотрят футбол с конями, пересечёт бульвар, сядет в свою букашку и умчит куда-то, врезаясь шипами в ледяную дорогу.

Потому что в жизни каждой женщины есть свой Бузыкин, а у Бузыкина женщина одна.

С заявлением в ГУВД обратился бизнесмен (...) Сергей Шмаков. Он полагает, что опубликованные в №4 за 2010 год иллюстрации к статье «Крестовый подход» продолжают дело разжигания религиозной вражды, начатое Юрием Самодуровым и Андреем Ерофеевым. Самодуров и Ерофеев, как известно, в июле этого года были осуждены Таганским судом Москвы по статье 282 УК РФ за организацию выставки «Запретное искусство – 2006». По-видимому, Шмаков уверен в том, что произведения искусства, показанные на выставке, организаторы которой признаны виновными в «возбуждении ненависти с использованием служебного положения», нельзя публиковать в печати.

Помнится, на этом процессе художник Врубель кулуарно бросил корреспонденту одного информационного портала: "Это наши святыни!"  Нет, братец Врубель, это не ваши святыни.

Сегодня, в начале жаркой недели, должен состояться процесс над компаньонами Гельмана. Кто такой прежде всего Гельман? Пронырливый коростель, в сущности скупщик конъюнктурных произведений, которые, может, видели люди, живущие в пределах Садового кольца (если говорить о московских реципиентах современного искусства). Мой сосед по даче Володя, рабочий завода "Электроизолит", знает из трёхпрограммника про осьминога Пауля, а про Гельмана не знает ничего. Мой папа, пенсионер, бросивший читать "Московский комсомолец", наверное, тоже ничего не знает про конъюнктуру рынка современного искусства. Девушке в чёрном купальнике на пляже в Серебряном бору тоже глубоко по фиг, что существуют своеобразные люди, которых удовлетворяет наряжать обезьян в мундиры с орденами, напоминающими ордена Великой Отечественной войны, или писать матерные слова на иконах. Могу сказать, кого интересует Гельман. Провинциальных ущербных журналистов, вдохнувших столичный воздух свободы и "свободного" искусства и потерявших нормальную этическую ориентацию. Сумасшедших инсталляторов из-за рубежа, охотников за русской чернухой диссидентов. "Несогласных" извращенцев, которые лезут и лезут настойчиво на Триумфальную площадь и которым с известной долей иносказательности премьер прописал направление в дурку.

То есть нормальный человек, особенно в высокий курортно-дачный сезон, ничего не знает и знать ничего не хочет про Гельмана со товарищи. И симптоматично, что именно в пик этого сезона - без излишнего резонанса - будут наказаны кураторы деструктивных течений в "искусстве" - по статье, которая обычно вменяется правым. Очень жаль, что "мировое имя" Гельмана не позволяет остудить процессуально его головокружение от успехов на поле слепого и яростного инакомыслия.

Парадоксально, но Гельмана подняли правые, как в своё время о Сорокине заговорили после протестных акций одной молодёжной организации. Ни для кого не секрет, что на Западе любят оруэлловские вопли о попрании прав и свобод и запрете "неоднозначного" искусства и что плевелы недовольства - галеристы часто, даже будучи сильно избитыми, бывают сыты и довольны. Любопытно, что сделал бы Кадыров с этими кураторами, устрой они свою выставку в Чечне? Собственноручно расстрелял бы пейнтбольными шариками.

Кто такие правые, не знает ни рабочий Володя, ни девочка в чёрном купальнике, ни мой папа-пенсионер. Но они существуют. Это не только православные хоругвеносцы или евразийцы - мракобесы кабинетного учёного Дугина. Не только катакомбисты и хмурые бородачи из какого-нибудь общества православных граждан. Не только активисты и сторонники, кстати, тоже запрещённых в России партий и движений. Это ещё и правые художники, порой с атеистической или даже анархической позицией. Порой (и это самое важное) не чуждые греха авангардизма. Поэтому естественно, что у одного из фигурантов сегодняшнего дела, брата Виктора Ерофеева - Андрея ввиду замаячивших перед ним трёх лет колонии-поселения окончательно сорвало гайки и он перешёл в наступление на правых, инициировавших его посадку, таким образом навсегда отрезав себе путь к той свободе, которая обеспечила бы его деятельности незаметное и безбедное продолжение - без пристального и тревожащего внимания этих правых.

Таким образом, будут ли им объявлены колония-поселение или "условно" - вопрос второстепенный. Каждый день этих деструктивистов, не нужных ни широкому обществу с вменяемыми эстетическими запросами, ни родине, ни девушке в чёрном купальнике, - будет пахнуть прогорклой кашей.

в насквозь магическом мире, как и в этом маниакально промозглом октябре, при многозначительной и случайной выборке ретродеталей, подобно красным стручкам болгарского перца на подоконнике или выстреливающим торопливым лепесткам комнатных гербер, обиняком, ввязавшись в работу над прошлым, расцвечиваешь свое умственное зрение воображаемыми мыслями путника, которым являлся ты сам

твой дом – доминион, и ты в нем не то чтобы генерал-губернатор, но гражданин подполья, и в нем тебя не преследует тоска, исповедуемая в другом подполье - в метро, когда ты не встречаешь за истекший день хоть сколь-нибудь нескверной задницы

осенью даже сексуальность окрашена щемящестью, но по утрам перед зеркалом вспоминается непременно что-нибудь скотское, по верному наблюдению Г. (и я уже готов сказать, что Г. для провинциала довольно глубок, но как только Г. переигрывает, называя березу “белым деревом с черными пятнышками”, у меня эта готовность отпадает; пример телегеничного Г. напоминает нам, что если раньше, в век дендизма, жест и текст шли side-by-side, то сейчас публика, конечно, имея бабий нрав, жаждет разговорного жанра: тореадорной красноречивости Б., интеллигентской вкрадчивости Е. (в плеяде графоманов 21-го подозрительно много однофамильцев авторитетных писателей 20-го века) - это объясняет причину особенно ярого оспаривания прав автора казачьего романа (Ш.) публикой в пользу какого-то белогвардейца: теперь публика списывает с корабля современности

Я не заходил в лавку, в лавку мне заходить было не надобно. Почему я сказал, что зашел в лавку? И даже для правдоподобия сообщил, что сверял цены с рыночными? Я солгал пока единожды в начале пути, но сумел вовремя опомниться. Да и была ли это лавка? Разве может быть эта лавка – лавкой? С ее оптовой несметностью овощей – в полуопрокинутых деревянных ящиках: безликий картофель, искореженные каким-то внутренним взрывом помидоры “бычье сердце” и по-узбекски шероховатые дыни?

да и не лавка это была, а палатка на обочине автобана, который за поворотом: Севастопольское шоссе, пассажиры борются с желанием закинуть затекшие босые ноги на приборную панель, въезжают в прекрасные Байдары - врата голубеющих послеполуденных гор и побочно, на бровке, замечают таких же путников, как я – в основном местных жительниц, идущих с огородов в простых цветастых халатах - иногда они останавливаются поговорить друг с другом и ставят на землю матерчатые сумки с овощами. Трасса свободна и чиста, в ярком воздухе над ней отчетливо запечатаны автосалонные отдушки кокоса и ванили.

Крым. Севастопольское шоссе. Неоимпериалисты. Август 2009