“Возраст, когда распутство, выдохшись, начинает отыскивать себе Бога…”

 Дж. Джойс

Я застаю его, но уже на выходе. Он, в свою очередь, только что кончил одну не литературную, но зато очень выгодную спекуляцию и, выпроводив наконец какого-то черномазенького жидка, с которым просидел два часа сряду в своём кабинете, приветливо подаёт мне руку и своим мягким, милым баском спрашивает о моём здоровье. Это добрейший человек, и я, без шуток, многим ему обязан. Чем же он виноват, что в литературе он был только антрепренером? Он смекнул, что литературе надо антрепренера, и смекнул очень вовремя, честь ему и слава за это - антрепренерская, разумеется.

...Бесконечное, глубокое, теплое, спасительное счастье – сидеть возле колыбели своего ребенка, напротив матери.

Здесь есть что-то и от чувства: теперь дело не в тебе, а ты только того и хочешь. Другое чувство у бездетного: все время дело в тебе, хочешь ты того или нет, в каждое мгновение, до самого конца, в каждое разрывающее нервы мгновение, все время дело в тебе, и все безрезультатно. Сизиф был холостяком.

...По некоторым мелочам, называть которые мне стыдно, у меня сложилось впечатление, что последние посещения были хотя и, как всегда, милыми и беспечными, все же несколько утомительными, несколько натянутыми, как посещения больного. Правильно ли это впечатление?

Может быть, ты нашла в дневниках что-то, что решающим образом говорит против меня?

Мысли мои приняли причудливый вид, я почувствовал, как мною овладевает странное желание напугать эту даму, погнаться за ней, причинить ей какую-нибудь неприятность...
...Я стою и смотрю ей в глаза, а сам тут же придумываю имя, хоть никогда его и не слышал, - имя, скользящее и волнующее: Илаяли.
Она подошла ко мне совсем близко, я вскидываю голову и говорю веско:
- Вы потеряете книгу, фрекен.
Говоря это, я слышу стук своего сердца.
- Книгу? - спрашивает она свою спутницу и идёт дальше...
...Через несколько минут я уже стоял у витрины, шагнул ей навстречу и повторил:
- Вы потеряете книгу, фрекен.
- Но какую книгу? - спрашивает она в испуге. - О какой книге он говорит?
И она останавливается. Я злорадствую, видя её смущение, растерянность у неё в глазах восхищает меня. Ей не понять той отчаянности, которая движет мною; у неё нет решительно никакой книги... но она всё-таки ищет в карманах своего платья, смотрит себе на руки, вертит головой, оглядывается назад, напрягает свои нежные мозги... Она то краснеет, то бледнеет, на лице её одно выражение сменяется другим, я слышу, как тяжело она дышит; и даже пуговицы её платья смотрят на меня, словно испуганные глаза.

...Либо нас перережут цветные.
Либо мы их сошлём в иные
миры. Вернёмся в свои пивные...
...Я не воспитывался на софистах.
Есть что-то дамское в пацифистах.
Но чистых отделять от нечистых -
не наше право, поверьте.
Я не указываю на скрижали.
Цветные нас, бесспорно, прижали.
Но не мы их на свет рожали,
не нам предавать их смерти.

***

Прошлым летом мы работали с Пабло

Уцелевший с гражданской войны
Он поет испанские песни
Басом

Сейчас в прибережном поселке в Испании
Продает туристам апельсины

Ведущий простую,
Без прикрас жизнь,
И разговаривающий на смеси
Всех иностранных языков с испанским,

Пабло

Любил, к тому же,
Курносых женщин

Недавно из Испании он прислал открытку:

«Как апельсин из Валенсии
мал наш мир, Озкан. До встречи».

Пабло

Этот отрывок с небольшими сокращениями и изменениями опубликован затем под названием «Несчастье холостяка» («Das Ungluck des Junggesellen») в сборнике «Наблюдение» («Betrachtung», январь, 1913).

Как плохо быть холостяком, старому человеку напрашиваться, с трудом сохраняя достоинство, в гости, когда хочется провести вечер вместе с людьми, носить для одного себя еду домой, никого с ленивой уверенностью не дожидаться, лишь с усилием или досадой делать кому-нибудь подарки, прощаться у ворот, никогда не подниматься по лестнице со своей женой, болеть, утешаясь лишь видом из своего окна, если, конечно, можешь приподниматься, жить в комнате, двери которой ведут в чужие жизни, ощущать отчужденность родственников, с которыми можно пребывать в дружбе лишь посредством брака – сначала брака своих родителей, затем собственного брака, дивиться на чужих детей и не сметь беспрестанно повторять: у меня их нет, ибо семья из одного человека не растет, испытывать чувство неизменности своего возраста, своим внешним видом и поведением равняться на одного или двух холостяков из воспоминаний своей юности. Все это верно, но при этом легко совершить ошибку: если так широко расстилаешь перед собой будущие страдания, то взгляд невольно отрывается от них и уже больше не возвращается, а ведь сейчас и позднее ты действительно окажешься перед ними, окажешься перед ними реально, весь целиком, с головой, а значит, и лбом, чтобы бить по нему рукой.

Неизбежная необходимость в самонаблюдении: если за мною кто-то наблюдает, я, естественно, тоже должен наблюдать за собой, если же никто другой не наблюдает за мною, тем внимательнее я должен наблюдать за собой сам.

Можно позавидовать легкости, с какой от меня может избавиться всякий, кто поссорится со мной или кому я стану безразличен или надоем (при условии, что дело не идет о жизни; когда однажды казалось, что у Ф. дело идет о жизни, избавиться от меня было нелегко, – правда, я был молод и силен, и желания мои тоже были сильными).

"Я постеснялся вчера кому-либо говорить о тех странных вчерашних событиях, которым я не нашел никакого рационального объяснений, поэтому удовлетворился метафизическим объяснением, с которым эти события и решил кому-либо сегодня пересказывать. Но когда я той же ночью увидел некий крестообразный летающий в небе объект, то окончательно уверился, что лучше молчать во избежание неверных истолкований. Поприщин вон то же начал с малого, с говорящих собачек…

Второй день пытаюсь доописать остермайеровский спектакль, но он оказался такой бездонной глубины, что никак недоопишу. Но я должен, мне самому хочется его во что бы то ни стало описать…

А тем временем мой друг писатель Рысаков
родил бездонной глубины афоризм, хотя без контекста он немного недоношенный:

Москва узкая, тропинки ее тесны".

4 ноября 1908 года Александр Блок написал:
"Лишь сырая каплет мгла с карнизов.
Я и сам
Собираюсь бросить вызов
Небесам".