Мне кажется, что самая правдивая музыка — это "Гражданская оборона". Если бы Медведев вдруг признался, что всю жизнь любил "Гражданскую оборону", я бы простил ему бадминтон.

Сегодня день истинного сплошного необъяснимого чуда.

Сегодня утром, 1 сентября, гулял на Патриарших и любовался домом в Еромолаевском переулке.

Это было ещё до нотариуса Шамбы Тараса Мироновича.

Шёл дождь, в середине пруда застыла пара белых лебедей и была особенно заметна нелепость детских аттракционов по левую руку от Крылова. Спалить их невозможно: они металлические.

Я подумал, что всё, что было со мной до этой прогулки - неправда. И что будет после неё - неправда тоже. Есть только эта утренняя прогулка по обезлюдевшему скверу.

После Шамбы Тараса Мироновича, а именно - вынырнув из подворотни дома 302 "бис", я заглянул в сад "Аквариум", то есть непосредственно посетил бесплатный сортир.

Вскоре после этого: брюнетка в бежевом полупальто, на перегоне "Театральная" - "Новокузнецкая" читавшая книгу, XXVII глава которой начинается: "Лето было в самом разгаре, когда Эдгар..." Отличный розовый лак на ногтях, отличный парфюм.

После того как на лице ее, почти детском, заиграл каждый мускул, когда глаза, блуждая, показали синюю кукольную белизну, а плечи странно ссутулились, он обнаружил, что забрезжил рассвет. Она распростерлась неподвижно над ним. За окном закричали вороны. Осознав, что он лежит выгнутый дугой, упершись пятками и затылком в спинки кровати, Тиглев рухнул вниз. Сестра медленно высвободилась от Тиглева и устроилась рядом, обняв его шею слабой рукой. Некоторое время они лежали в молчании. Бедра ее временами вздрагивали.“Как тебя зовут?” – спросил он.- Ульрика, - ответила она.“Глумная”, - подумал про себя Тиглев. - Давно здесь?- Я в соседнем корпусе работаю, здесь подругу подменяю.Тиглев осторожно уточнил:- Ты из группировки - “Баадер – Майнхоф”?- Да.- Но ведь ее посадили, и она покончила с собой.- Неправда. Мне помогли бежать.- Я читал “Роте арме фрактион” – тебе его тоже вменили?- Да многое. Манифест этот, связь с палестинцами, ограбления банков… - Она взяла его руку и положила себе на грудь, хотя трогать ее грудь ему уже не хотелось. - Что теперь будет, после того, как я тут, с вами, у меня ведь здесь ухажер, работник столовой…Тиглев изловчился и одной рукой закурил сигарету. Он сдернул с пачки прозрачную оболочку и стряхивал в нее пепел.- Ты знаешь, Ульрика. С тех пор многое изменилось. Стена рухнула, Вьетнам выстоял. Арафат умер. Папа умер. Слободан умер.- Но напалм продолжается, целые народы колонизируются. Все так же преследуют буддистов. Обстреливают безоружных волонтеров на флагмане “Флотилии свободы”.- Ульрика, ваша деятельность – пудинговая пыль. – Тиглев затянулся. – Пиротехника. Марши, клоунада с гнилыми помидорами. Ты, прирожденная террористка, вывела борьбу из кабинетной тиши, но во что ты ее превратила - в овощное рагу. Хуже – свела к уголовщине.- Мы делали что могли: подставляли свои головы под дубинки полиции, привлекали внимание прессы, политиков, чтобы пробудить общественность. Мы нуждались в деньгах…- …и теперь вы, красные экстремисты, можете быть довольны: Европа вавилонизирована, права беженцев и меньшинств защищаемы профессиональными гуманистами, а в Индийском океане хозяйничают эмансипированные флибустьеры.

На заре, просыпаясь доить коров, она улыбалась и, ещё не сознавая отчего, вспоминала: "Нынче что-то есть радостное. Что же? Григорий... Гриша..." Пугало это новое, заполнявшее всю её чувство, и в мыслях шла ощупью, осторожно, как через Дон по мартовскому ноздреватому льду.

...Наверное, когда мы сядем в этом разбойничьем ресторане, я скажу ей. Не думай, что не найдя еврейскую тропу, я подтвердил свою необоротистость. Я просто нескороспелый, иными словами - основательный, во мне сильны механизмы возвратности. Мне многое даётся с трудом, я не ищу лёгких путей: вообрази, есть такая форма заносчивости. Но без твоего присутствия, без твоей изнанки локтя я, конечно, дезориентирован. Вспомни, как ты сфотографировала меня в этом месте - или это было в кафе "Центральном" на площади Ленина, на втором этаже? Я сидел в плетёном кресле, ты - напротив, на мне была майка грузчика с облупленной термокартинкой, на тебе - салатовый топик. Прошло совсем немного времени, Ленина позолотили, и фотография пригодилась, когда при нечаянном столичном успехе её востребовал антрепренёр. Многое изменилось с той поры, моя селянка, я вылез из среды рабочих, посадил сад и вместе с наследником покрасил наличники дома. Я бесконечно далеко ушёл за грань абсурда - в книге Ионеско хранится прошлогодний гербарий - и жадный твой взгляд, когда прихожу с работы (купил ли я семечек?), тоже тебе прощаю.Я долго думал, как нам разрубить этот Гордиев узел - Вена или Йемен, и предлагаю решение: остров Васильевский, Северная Пальмира...

Армия — это рай для мужчины… Утреннее солнце просеивается сквозь листву, его лучи сияют медным блеском, и эта медь превращается в медь горна, трубящего побудку. В армии все мужчины — красавцы. Когда молодые парни выстраиваются на утреннюю поверку, солнце вспыхивает на их золотых волосах, а их голубые, острые как бритва глаза горят огнем разрушения, скопившимся за ночь. Мощная грудь, раздутая утренним ветром, полна святой гордости, как у молодого хищника. Сияет начищенное оружие, блестят сапоги. Сталь и кожа тоже проснулись, они полны новой жаждой. Парни, все как один, знают: только клятва погибнуть смертью героев может дать им красоту, богатство, хмель разрушения и высшее наслаждение.

- Хэм!.. Должен сказать, я нахожу твои рассказы немного суховатыми.

- Очень жаль.

- Хэм, они слишком худосочны, слишком ощипаны.

- Это нехорошо.

- Хэм, они слишком сухи, худосочны, слишком ощипаны, слишком жилисты.

Я виновато нащупал в кармане кроличью лапку.

За эту брошюру (1702), название которой вынесено в заголовок, Даниэля Дефо бросили в тюрьму. Поначалу думали, что он добросовестно описывает способы репрессировать инакомыслящих. Но постепенно выяснилось, что он пародийно утрировал, доведя до абсурда, аргументы столпов англиканской церкви. Его трижды ставили к позорному столбу. Но гражданская казнь оборачивалась триумфом писателя: к его ногам бросали цветы. Отец Дефо был торговцем свечами и мясником.