Я заметил ещё ранее, а сегодня утром в метро снова встретил этот цвет - неестественно-меланхоличный, пасмурно-тёплый синий, в основном шерстяных вещей платиновых блондинок - как правило, столь эгоистически поглощенных своим образом и столь утомленных тотальным действием собственного магнетизма, что их можно рассматривать с тем же оголтелым любопытством, с которым рассматриваешь инвалидов в переходах...

Но он к лицу только платиновым, а если говорить без помпезности - свинцовым белокурым. В дымчато-синем отдыхают мои глаза: я вижу дым от костра в саду на фоне далёкого леса.

Неуместно чувствовать себя гражданином Москвы, когда в праздники разговляются её постояльцы.

Бесперспективно садиться за роман, когда торжествует жанр слогана.

Тщетно искать парковочное место в эпоху глобального переустройства мировоззрений. 

(...) Внешнее наблюдение с самого утра становится физически невыносимым.

Тем временем на прошлой неделе в районе Автозаводской улицы на Третьем транспортном кольце я поймал в кадр пацанчика, один жест которого стоит многочисленных рукоплесканий.

Скоро день города. 29.08.11

Пусть не мода, но настойчивая распространённость - шокирующая и будоражащая: мужская рубашка на женской особе.

Там, где это не нонсенс в быту, на публике выглядит скандалом...

Вошла в вагон с распущенными волосами, в мужской рубашке и с голыми ногами. Словно покинула спальню и направилась в кухню через сабвей.

Уже через день - вторая.

Это похоже на бунт против урбанизма и магометанских шаровар.

Это ренессансный знак купальских обрядов.

Это забрезжившая надежда на неистребимость славянства.

В Москве мостят тротуары. В летне-отпускной период эта тема заставила замолчать всех чирикающих по Химкинскому лесу. Что характерно, из набитых в основном дамскими пальчиками новостей узнаём, что асфальт меняется на плитку. Но уверяю вас: укладывают мостовой камень - брусчатку.

Подменяя термины, часть фемин ещё и устраивают претенциозные флеш-мобы против мощения - поднимают восстание шпилек. Несмотря на то что в Москве все давно ходят в шлёпанцах.

Пришло время декорировать столицу вопреки крикам асфальтовых лоббисток. И без того приходится вызволять несчастных из гребёнки эскалатора или решётки дождевого слива. 

Я обожаю брусчатку. Я тащусь от неё. Всякая мозаичность на дороге притягивает мой взгляд. 

Она груба, весома, фактурна, геометрична, революционна, респектна. Брусчатка - это, наконец, брутально. Столица должна быть вымощена камнем, а не залита битумно-гравийным составом с анахроничным запахом дёгтя.

Когда меня достанут уик-эндные замесы бетонного раствора в моей загородной резиденции (или когда куплю бетономешалку), тут же переключусь на мощение. 

С мощёного тротуара должна сразу же уходить вода. Мощёный тротуар не будет иметь эффект раскалённого противня. На мощёном тротуаре хорошо целоваться с босоногой девушкой.

Южная часть внутреннего Садового кольца срыта до первых признаков культурного слоя. Баррикады мешков с сухой смесью напоминают о временах интифады. Мне нравится смотреть, как рабочие подгоняют прорезиненной киянкой один камень к другому и как старательно готовят площадку под мостовую XXI века.

И пусть даже вчерашний восьмичасовой ураган разметал всё то, что они выравнивали, и раскидал по Садовому пластиковые красные и  белые заграждения. 

Всё меняется к лучшему в этом лучшем из миров.

Острее всего чувствуешь, как любишь жизнь, летним утром в разгруженной столице: оказывается, утром свежо и прохладно. Дороги пусты. В стороне от дорог слышно птиц. И хотя выезжаешь хмурый и, зная тебя, она присмирела на пассажирском сидении, на душе безоблачно-тихо.  

Хорошо водить спросонья, когда точность и чистота движения достигаются только мускульной памятью, а солнце не режет глаза. Давно не садился за руль. Давно не был с ней. 

Разворачиваешься на Дурова - и, чуть урезонивая себя, держишь сто под Иглесиаса - в противопотоке до Северянинского моста; в зеркалах уменьшаются внедорожники, у которых давно уже дамский робкий характер.

В доме пахнет укропом - это запах детства, бабушкин запах, и нежная мелодия из "Эммануэль" - тоже из времени, когда томление было ещё целомудренным.

От гнёта плодов прогнулись ветви и закрыли въезд во двор. Газанул осторожно, но гроздья яблок прогремели по крыше. Прибежал сосед и задрал ветви граблями, но что толку. Ничего нового в этом вечном мире: пора цветения заканчивается, начинается довольно скушная пора плодоношения. Тогда я оставил машину на дороге, взял шланг (совсем никудышный, купленный когда-то опрометчиво: думал - он армированный, а на нём просто графически нанесена сетка, и поливать из него было невозможно - перегибался и его вышибало на стыках), залез на дерево, чтобы подвязать им ветви. И произошло то, что примерно и год назад. Майнгот, это было 28 июня: ночь, в летней кухне много гостей и все пьют, а я мешаю под фонарём бетонный раствор. Сейчас же гости только ожидались - раздувался огонь в мангале, из подвала в прохладную сауну переносилось пиво, вино и квас, N. стригла ножницами на грядке укроп. Но всё так же перед крыльцом стояла чаша, всегда готовая к замесу: мне осталось, в сущности, залить отмостку с фасада дома - и периметр будет готов. Сейчас я, закрепившись в кроне яблони, натягивал ветки шлангом и вдруг снова услышал этот голос.

Вообще месяц чумачечий (в метро в одном только вагоне видел: переделанного под бабу мужика, которого выдавали руки, прежде всего натруженные заветренные локти, пацана в состоянии пивного психоза, ещё одного типа, похожего на Николая II, который беспричинно ходил взад-вперёд по полупустому вагону с бутылкой воды, в результате пассажиры начали заражаться нервными улыбками).

Поехал, понимаешь, встречать селянку на Комсомольскую площадь.

Голова занята в последнее время совершенно другим, а за пару дней несидения за рулём разучиваешься как-то.

Чудом избегаешь неприятностей. Ну и как обычно проезжаешь нужный съезд. Из чувства противоречия, поддавшись полубесам. Ведь наказал себе: только не заезжай на Русаковскую эстакаду, а там как-нибудь. Навигатор-то зациклился на Ногинске, а штурмана нет. Въехал на Русаковскую эстакаду, а там понеслась душа в рай. Очнулся в пробке на Садовом, у "Атриума". До "Сапсана" 30 минут.  

Подъехал к воротам Москвы - площади трёх вокзалов. Боже, какой смрад, какая клоака и сивушные миазмы в воздухе! И личности, чуть не прокажённые, спят на асфальте, парапетах. Грязь, лужи и ручьи мочи, в злачных шинках поёт Люба Успенская - ну точно с девяностых я такого не видел.

И в то же время на площади перед Ленинградским, обнесённой железобетонным забором, сегодня в ночь работают экскаваторы: в лучах прожекторов и при скоплении полуночных зевак сносят торговые палатки.

Много жарил по Дмитровке и Горьковскому и за последние несколько дней разговаривал в основном с "Навигатором", которого мы с VS назвали Гошей.

Гоша очень упёрт и обидчив в тех случаях, когда пренебрегают его маршрутизацией: повсюду дорожные работы.

До того, как Гошу взяла в руки VS, он разговаривал женским голосом. Вероятно, VS невольно изменила настройки.

В Золотово сладко пахнет жасмином. Прохудилась дождевая бочка, я зацементировал её дно и вернулся в столицу.

Съел пару клубник - и в столицу.

Духота ещё не такая, чтобы назвать её небывалой, скорее контрибуция в счёт возможной ливневой прохлады.

В столице тоже пахнет жасмином, но больше в лифтах.

Она уехала, вывесив на балконе постиранные стринги, чулки и бюстгалтеры - женские метки. Чтобы неповадно было.

И вот когда возвращаешься домой - идёшь с Крымской площади по Остоженке, а потом по Гоголевскому бульвару, а потом по Воздвиженке, где военный с кортиком караулит выход чина к машине с мигалкой, спускаешься к дому Пашкова, стоишь у светофора, пока он не запищит... - это женское бельишко на балконе морализует.

Потому что противоположная часть человечества облачилась в платья и делаешься немного синоптиком. Вдохновителем ветра. 

За городом нет. Там топики и фазендный арест с детьми. Это бросается в глаза в Сити. Ведь большая часть противоположной половины, по дресс-коду, не работает. Прохлаждается под почти нематериальным прикрытием.

Платья самые разные по пестроте, крою, разрезам, воздушности, сборкам, плиссе-гофре и так далее. Как цветы.

Некоторые как эшольция, то есть как Дали. Некоторые как анютины глазки: Моне. Некоторые как китайская гвоздика: Кандинский.

А у меня на ужин - пельмени.

Завязывается капуста, ожидается большой урожай клубники, этим летом я закрыл её от птиц нетканым материалом.

Между тем крестили племянницу в храме 40 Севастийских мучеников напротив Новоспасского монастыря.

Всего в минувшую субботу священник из Сергиева Посада крестил под сводами этого храма восемь младенцев.

Из-за коллапса на Ярославке я познакомился с Дмитровкой, и она очаровала меня. Эта трасса тёзка мне.

Пересечённая местность, реки, широкий Московский канал, переезды, мосты, панорамные виды поселений, и главное - проезжаешь через прототип Золотово - деревню Золотилово.

Трансцендентность Дмитровского тракта не нужно даже выдумывать, особенно в его рукаве в сторону Хотьково. Вот гастарбайтер везёт вдоль обочины буфет на тележке. Вот у деревни И. дымится в кювете дымовая кинематографическая шашка. Прожжённая жизнью шалава голосует в одиннадцатом часу светлого субботнего вечера на пустой дороге.

И эти белые ночи... Неужели они всего лишь астрономический перформанс?