Утро в 30-метровой комнате с теряющимися в пространстве потолками, двумя огромными окнами, паркетом, фортепиано и, кажется, финиковыми пальмами. В стенах этой комнаты, говорят, замурованы анфиладные двери. После завтрака с кенийским чаем -- поездка на Заячий остров.

Нашистский кадр Света из Иваново - снова мишень для ядовитых усмешек уважаемого белоленточного общества. Но субъективно, по-мужски, я не присоединяюсь к её обструкции. Одного факта, что человек на каком-то этапе своей жизни сотрудничает с властью, по-моему, недостаточно, чтобы он вызывал омерзение. Скажут, мир Светы узок, но жизнь за МКАДом не сулит широких возможностей, мы это знаем, при этом провинциальная жизнь успешно сохраняет фундаментальные ценности. 

Профессионалы не стали бы две недели звать её на TV, и здесь они не будут ошибаться - не только курьёзность, но и прямота, аутентичность Светы - соответствие народному менталитету должны принести TV и нематериальные дивиденды. Никто не будет возражать, что Света воплощение неиспорченной русской девушки - не испорченнной в том числе, может быть, университетами. Даже в лёгкой одутловатости её лица проступает что-то типично простонародное, бабье. Ежели Света создаёт благоприятную среду для муссирования обществом своих оговорок, то не надо, наверное, забывать, что она не специально обученный политической риторике человек - она человек, выдернутый из толпы. На её месте могла быть другая, может быть, каждая пятая российская женщина, которая не научилась изящно говорить. Света жертва случайной выборки, а не пассажир социального лифта. У Светы здоровый взгляд на жизнь, и сильная половина подсознательно угадывает это. Она идеальна как потенциальная невеста и жена, потому что думает категориями семьи (в её перечислении приоритетов - "машина, семья..." - на первое место вышла машина только в результате инверсии, обусловленной торопливостью речи). Пусть даже в доме у Светы висит на стене ковёр, зато наверняка в её компании хорошо посидеть в парке Горького и выпить пива из пластикового стакана.

Под вечер высыпало много снега и наступила зима, я поменял летние дворники на зимние, сработал низкозамерзающую жидкость и залил вместо неё ещё более низкозамерзающую, которая пахнет можжевельником даже в герметичном салоне. 

Год прошёл хорошо и незаметно. Правда, где я провёл его первые январские дни, не упомню - то ли в Павловске, то ли в Вышнем Волочке. Время бежит так быстро, что если во всякие зимние каникулы подаёшься на север, - когда был Павловск, а когда Вышний Волочёк, с кондачка не скажешь. Постой-ка, при таком раскладе когда же был Ярославль, спрашиваю я себя и нарошно пытаюсь не вспомнить, иначе совсем закопаюсь.

Но я не страдаю от того, что не обладаю ярко выраженной горизонтальной или вертикальной памятью, то есть хронологической или ассоциативной, упорядочение памяти для меня акт волюнтаристский. Я убеждался неоднократно: прошлое консервируется лучше, если порядочно забывается. Следовательно, если есть какая-то технология оригинальной реконструкции события, то она как раз в мастерстве забвения.

Мой волюнтаризм готовит уже прожитое событие к тому, чтобы ему сбыться. Вот только показалось, что всё быльём поросло, высохло быльё, но заалел среди былья бессмертник - и завертелось прошлое в голове как метель.

Разве все детали, например, подробности моей остановки в буранном отеле Волочка, я описал досконально? Разве больше ничего, кроме уже описаннного, не помню и эта остановка осталась лишь белым транзитным пятном на пути к Павловску? Нет, помню, и очень отчётливо,  готов повторить: и бездорожную улицу Фрунзе, и то, как я завяз и вышневолочанин - прохожий - этимологически вытолкал меня из снежной каши. И синие тени вокруг глаз девы за административной стойкой, непривычно яркие по столичным меркам. И фото селебрити в фойе. И местный банкет в ресторане и проч. Просто всё остальное, не записанное, не запротоколированное, ещё не произошло со мной.

Теперь собираюсь в Кострому, чтобы к уже не случившемуся добавить ещё не случившееся.

Приснилась мне черноволосая нашистка. Что вообще я внедрен в их стан. Сперва она явилась мне в образе уборщицы, которая действительно утром, когда я стоял в министерстве правды в ожидании лифта, двигалась с моющим агрегатом по магической спирали к центру холла, закольцовывая меня и нескольких министерских функционеров. Потом она перевоплотилась в деву в матроске, сидящую в белом шезлонге. Дальнейшего я не успел запомнить, потому что, проснувшись, выехал в "Золотой Вавилон" покупать подарки близким. Себе купил нетбук.

Эта нашистка была за сегодня третьей. Первая - на красной ветке, вторая - у бань в С-м переулке. Первой я сказал: "Вы выходите?" - едва не прозевав свою остановку. Для второй просто молча щёлкнул зажигалкой.

Всю эту неделю до обеда у меня не было никаких дел, и просыпаясь, я концентрировался на ранее переживаемых состояниях, стараясь добиться во всякой умозрительной копии высочайшего сходства с оригиналом.  

Я реконструировал мизансцены из моей жизни из спонтанно всплывающих в памяти запахов, светотени и тактильных ощущений. Нет, это были не воспоминания, а реконструкции, детали которых я вылавливал словно в лотерейном барабане. После таких иллюзионистских трюков начинаешь думать - уже в повседневности - о человеке, о котором давно думать перестал. Например, о какой-нибудь женщине, обнимавшей тебя как-нибудь своеобразно - а женщины каждая обнимает своеобразно. 

Между тем знаком полного совпадения реконструированной картины и оригинала было отключение сознания - погружение в сон.

Я так далеко зашёл в область чувственных наитий, что сегодня мне приснился сон чужого - незнакомого мне человека. Это был даже не сон, а  статичное наваждение: некие люди ожидали перед церковью начала службы (пожалуй, это были как раз те люди, которых я встретил только что, несколько минут назад, когда ходил в супермаркет за сигаретами; да, это были точно они - двое нетрезвых мужчин и с ними потрёпанная женщина, все бедно одетые). Как только, проснувшись, я приступил к своим обычным медитациям, я вдруг осознал, что это был не мой сон, а фрагмент чужого сна, который случайно спроецировался на экран моего подсознания. Весь сегодняшний день я особенно внимательно читал чужие дневники, но сейчас подумал, разумно ли удивляться тому, что тебе приснился сон чужого человека, и при этом спокойно встречать персонажей этого сна по дороге в супермаркет..?

Оказывается, на заправках ВР ("Бритиш Петролеум") продают пирожки. Но ей был нужен банкомат Сити-банка. На первой заправке она вернулась с пирожками и сказала, что банкомат не работает на приём денег. На второй - опять с пирожками, там банкомат работал и она погасила задолженность.

На первой заправке я сидел в машине, мне хотелось курить. Но я воздержался - на заднем сиденье спал Анчар (у него уже поднялось овчарочье левое ухо). Также я думал о смерти. Не о гуманитарной катострофе, не о русской или даже Карибской катастрофе и даже не о смерти близких, а о личной смерти. К ней никогда подготовиться не успеваешь, как не торопись и сколько новых дел не свершай. 

На второй заправке, с исправным банкоматом, я вышел из машины и закурил, в стороне от бензоколонок. Я подумал, что о смерти думаешь когда счастлив, а когда несчастлив - ты не думаешь о ней, ты делаешь её. 

Пирожки на первой заправке были вкуснее: наверное, их делал другой повар, сказала она, когда мы проезжали Северянинский мост.

Ещё вчера хотел написать, но не было сил. Что-то будет. Будет, и скоро, и начнётся в России, в Москве, займётся на её нулевом меридиане - или в нулевой точке, где фотографируются приезжие, под Иверскими воротами. Никогда не стал бы этого говорить, если бы не чувствовал настоятельную потребность просто запечатлеть зеро на циферблате. Мои ужасные предчувствия, конечно, всего лишь плод экзальтированного духа или следствие какой-нибудь невыявленной мерцательной аритмии - я не провиденциал, но если действительно хоть немного свободный радикал, то... Даже Прилепин говорит в интервью, что чувствует - вот она, точка невозврата. Абсурд доведён до абсолюта и переживает свой апофеоз. Переживём ли его мы?

Когда выпадает зеро, банк забирает все ставки. Кроме поставленных на зеро.

Постояльцы мультикультурной гостиницы Россия злые, как осенние мухи. Возвращается прежний управляющий. 

Москву очистили от клошаров, в подземке - патрули курсантов с девочковыми выражениями лиц под полицейскими фуражками.

Флаги всех колоний в нашей метрополии.

Но почему оставляет след глубокого провинциализма даже классическая пьеса в Камергерском переулке?

А потому что именно в Камергерском - в зоне бутиков рядом с цитаделью охотнорядцев. 

Во-вторых, всё время напоминающая о себе насмешливая сплетня, что в театре, утратившем эпитет "академический", мэтр преклонных годов вынужден отводить центральные роли своей молодухе.

Потому что бельэтаж полон обожательниц живчика Безрукова. 

И хотя я люблю его героя Фигаро, обречённого всех прельщать и всех обманывать, - бастарда, выдающего себя за дворянина, - правителя графского двора, то есть по сути настоящего кукловода, но вся эта всероссийская сероватая звёздность, все эти обожательницы с биноклями и гренадёрского роста, все эти мужские с отливом белые и золотые лосины, вся эта вульгарная половая буффонада и политические интроспекции, взрывы проверенных Госпожнадзором хлопушек - всё это в долгожданном антракте снимается наслаждением от сочного яблока из дамской сумочки, наслаждением, которое дороже двухсотрублёвого буфетного эспрессо.

Провинциальность не грех, грех - провинциализм.