в окне отеля заcнеженная яйла Ай-Петри

сандаловые облака

пальмы как на обложке винила

В детских пионерских лагерях, лишённый матери, с помощью натянутой - как на каркас - на собственное тело простыни конструировал гроб. Параллелепипед, которому покойно расставленные локти задают конфигурацию ромба. Удовлетворение достигалось от четкости его граней.

В нём было светло и чудно, совсем не душно; делалось это в тихий час днём.

Не случайно ли в Крещение стал вспоминать, что я сделал первым - прыгнул с парашютом или лишился девственности? Не случайно. Потому что прыгал я именно в январско-февральские дни, не достигнув и 15 лет, а свою девушку заинтересовал именно парашютистским значком и захватывающим рассказом о прыжке, который едва не стоил мне жизни. Нелепо сейчас признать, что из этих двух событий наиболее запоминающимся оказалось первое.
 Хотя между первым событием и вторым была безусловная связь. Нас возили в переполненном кузове грузовика с бортовым знаком "Люди" на лётное поле или в аэродромную столовую, мы сидели на деревянных лавках, "ЗИЛ" раскачивался на ухабах, хлопал брезент, мои колени неизменно оккупировала одна старшеклассница, блондинка, и я ломал голову и теперь уже никогда не смогу точно знать, выдавало ли меня возбуждение через мой ватник.

Что тут сказать: отдых в собственном загородном доме - вовсе не отдых, если функциональность дома не отлажена так, как в немецком часовом механизме. Особенно если отдых сопряжён с ежедневными праздничными застольями, с этими индоутками, красной икрой, караваном экипажей за воротами, перегревом гирляндных проводов на живых многометровых елях, катанием на коньках, гуляньями, банями с вываливанием в снегу. Очень много сил уходит на эксплуатацию жилья.

Днём я просыпался в Золотово, выгонял кота во двор, заваривал чай, потом сидел в сауне, обтираясь снегом и приходя в себя. Убирал и застилал диван. Перевешивал картины во всём доме. Однажды пришлось заваривать чай на утюге.

И дал я себе слово не возвращаться к московскому дневнику, и брал в руки карандаш. Но... Где-то надо было завесить окно пледом, чтоб не дуло, где-то повесить конвектор, где-то прибить плинтус, где-то поменять розетку на евро. Натаскать и растопить в ведре снега (запускать воду из скважины я не решался). Глянуть мимоходом на кухне, не оставил ли прежний хозяин в закромах немного водки. Водка была, но насквозь замерзшая (чего нельзя было сказать про святую воду в пластиковой бутылочке). Просматривал же и библиотеку хозяйки. Одну из книжек, о вреде пьянства, брал с собой в сауну. Волосы становились дыбом от прочитанного, и тут я вспоминал, что забыл купить на 1905 года банный войлочный колпак.

Другую книжку - рассказы Чехова захватил с собой в Москву, и первым делом прочитал, по дороге на работу, юмористическое "Средство от запоя".

И внезапные 20-градусные морозы, и мистическая тревога перед абсолютной ночной тишиной (над деревней не пролетают даже самолёты), и готическая стена леса за окном, и сказочный месяц со звёздами у верхушки ели, и огни сказочно распустившейся в Рождество вербы, и отражение гирлянд на чёрном льду пруда, и фейерверки - всё это сгинуло враз, хотя я говорил себе, заставлял себя: запоминай это, запоминай до каждой детали.

Ввечеру шёл в соседнюю деревню ужинать, по дороге встречая колядующих. А там - накрытый стол, шампанское, дамы на шпильках, русская печь, пироги и т.д.

И что теперь? Вернулся от чистых снегов в этот городской клоповник. У Зоопарка с трех подъёмников разбирают ёлку. На мачте уличного осещения часы взбесились: минутная стрелка пошла как секундная - побежала.

Сегодня ноль по Цельсию, с крыш капает, на улице грязь.

В Монголии, где прошло моё детство, у нас, пацанов, были такие развлечения. Зимой каток, не зимой - река Тола. С катка уходили, когда уже себя не чувствовали ноги. На мелкой реке (что интересно, холодной при палящем солнце) ловили юрких сомиков. Руками. В межсезонье били стекла в монгольских домах, грабили загородные дачи, перекидывались камнями с местными. Говорят, несколько наших всё-таки там осталось навсегда.

Под балконами 9-этажных домов монголы почему-то любили вешать щенков и взрослых собак.

В Монголии случились первые мои драки. Доблестной была только схватка с Аумаханом, всё остальное так, по мелочи.

Моим лучшим другом был Батзориг. Я сильно чувствовал над собой его авторитет. Я часто сижу в восточной позе (кто меня знает, это видит) как на полу, так и на стуле со скрещенными ногами - благодаря другу детства, на которого хотел быть похожим.

Мои азиатские рецидивы живут во мне и проявляются внезапно. Иногда удивляют окружающих. Но в чём я виноват?

Самой сильной завистью в моей жизни было то, что я увидел однажды на экскурсии в буддистском монастыре: один мой одноклассник, ковырнув ботинком песок, нашёл статуэтку Будды.

Ударило в шансон. Криминальное детство. Обувал в некотором южном городе со стаей ровесников. "Мелочь есть? Если найду, всё моё?" Потом шли на море в ресторан, заказывали музыку. Я - всегда "Сингарелу", тянет по пьяни к цыганкам и вообще к восточным. Что интересно, никогда не имел проститутку. Однажды осветили фонариком выстроившихся в шеренгу. Пацаны говорят: выбирай, ты старший. Отвернулся и сел в тачку. На хате говорят опять: иди первым. В спину воткнула вилку: увидела мое презрение. Я возвышенный к женщине, с такими грублю.
Потом перешли на московский район Ждань. Одно время один из наших держал кусок Арбата, а потом повесился. Его любовница глаз кидала на меня, но меня счастливо всё минуло, я поступил в институт.
Но по-прежнему рука тянется к перу.

Юрий Кувалдин, первый мой издатель, подобрал меня "с улицы". Отношения с ним по причине моих личных неурядиц прервались, но я помню о нём всегда, как цыплёнок - всегда - помнит свою первую птичницу. Оказывается, он ведёт дневник в ЖЖ.


http://kuvaldinur.livejournal.com/

Знам, че вторият ми разговор с теб неизбежно ще бъде по-сложен. Не защото се олях, просто го няма предишното нощно упоение: само режещата светлина в прозореца, несбъдналият се сняг, голите дървета. Аз като теб съм нощно животно, и сега луната не жали окото ми – дращи го и го накървява. И всичко е така, както преди месец (защо не казваме: преди луна?), виждам я в разкъсаните облаци и ми става тревожно. Произнасям сега тази дума, ходеща от уста на уста, защото освен че съм животно, съм и човек.

Кри. Помниш ли, веднъж в един разказ споменах думите на Иржи Грошек: „Гръцките клепоухи котки изобщо не разбират, като им викаш „пис-пис”, и те гледат като идиот. Към тях трябва да се обръщаш с „кири-кири”.
Сега гледам на това явление, докоснало живота ми, фонетически, музикално.

Маргарита: това е и карибски остров, за който сега мечтая, и едновременно името на моя колежка. Ри - тайка - в салона на брат ми. Кристина – неговата бивша приятелка. Крит, Крим; гледай каква мимикрия от звукове! Ти, британецът, персиецът, Артаксеркс можете да я разберете.

Всичко се вързва. И аз зная: за да останеш на повърхността, трябва да приемеш това висящо състояние на граничност, риска, опасността. Кризата е апотеоз на нематериалното. Тоест – нашият цех – на метачите и пазачите – влиза в действие.

А снился смешной сон мне, что я подхожу к одной женщине и говорю: видишь, у меня несгибающийся х.., характер, он меня сильно мучает, скажи мне, что делать. Она смотрит внимательно и изучающе, а я в нетерпении: вот ты смотришь, а он от этого еще больше пылает. Она: может, окатить его ледяной водой?

Под утро снился сон про дом не тот, что в Золотово. И я понял, что этот сон про нереализованный дом - дом, который у меня отняли в шесть лет на улице Революции, когда я жил в Монголии, - будет для меня до смерти автономным комплексом, от которого я не избавлюсь ни написанием рассказов, ни приобретением каких-либо еще объектов. Это как кафкинский ЗАМОК: близко к нему уже не подойти, в детство не вернуться и не убить того экскаваторщика, который занес ковш над ним. Чёрт, отчего эти слезы? Я был тогда слаб. И дом прадеда с улицы Революции как будто ревнует к дому в Золотово. И успокаивает одновременно: не рви особенно жилы, впереди ещё всё, сзади только жопа, ты ещё отвоюешь меня, сохраняй силы.

Я и дальше буду говорить о себе с непередаваемым удовольствием - я выскочка, но выскакиваю наедине с самим собой, мне не особенно требуется внешнее внимание.

Но сейчас сделаю исключение, и поговорю с собой о людях, которые сейчас в поле моего зрения. Их стало намного больше, чем было раньше.

После 30 лет каждый человек, появившийся в твоей жизни, сродни плагиату. Напоминающему о прежних шедеврах. Уворованному прекрасному произведению. Старые друзья драгоценнее и вернее, конечно, но они меняются. О них не мечтается, - мечтается о будущих. Потому что нужно идти вверх и дальше. Вчера, например, среди крыс, клошаров и ручьёв мочи с друзьями вспомнили о произведении "Обломов", а я вдруг понял, что ничего не могу вспомнить из него. Только негу его помню, помню, что читаешь, как будто укрыты ноги пледом и горит камин и на пёстром ковре распластался мраморный дог.

Наталья в Ялте. Пишет, что не сходит с набережной. Отчасти выполняет мою мечту (я не знаю - одна она или нет): в Ялте быть одному.

Илья пишет, как всегда, неотточенно, но я, зная интонацию его голоса, ловлю безусловный австрийско-венгерский кайф от того, что удалось прочитать сегодняшней ночью у него.

Две или три или больше бывших - я уже не помню их телефонов, как-то иссякли в моей душе: лень уже жать кнопки. Все-таки прежде Любви стоит, вероятно, Верность. Так показывает жизнь.

Так показывает верный мой человек, Николай, с которым последний раз встречались в Филиповсой булочной - он сделал мой черно-белый портрет, наиболее соответствующий правде обо мне. Я скучаю по нему.

М.Б. - под её знаком строится сейчас неуверенно вовлекающаяся в поэзию моя проза. Я озадачен счастьем, что даже то, что я произвожу, может иметь транслитерацию: перевод в другое пространство, которое я отчасти воспринимаю как церковно-славянское. Волосы встают дыбом - насколько язык - знаки языка - имеют такую магическую силу. Мария. Твердый знак Ъ звучит для русского очень сексуально. Это необъяснимая правда: проглоченный твердый звук, пропавший в русском (если потребуется, я переведу).

N. мне не пишет и не пишет совсем. Усматриваю за этим, что она приблизилась или приближается к счастью, которое я ей предсказывал.

Ибо мои предсказания сбываются так, что мне самому становится страшно. В таком тревожном непонимании - перед осуществлением его мыслей доброжелательных и недоброжелательных - каялся мой покойный дед. В детстве я тренировал себя - поднять взглядом человека с места в метро - не удавалось, но мне успелось накопить какую-то мыслительную энергию, и я продолжаю тренироваться на людях.

Я понимаю, что он хотел как лучше, не осуждаю его. Вписать себя в историю Большой Сделки или просто помочь - какая разница. Но, во-первых, меня изнервировало то, что перед Большой Сделкой я не спал всю ночь. В частности потому, что мне пришлось эту ночь провести в одном алькове с ним, при моей-то гомофобии и при том, что в динамиках звучал Брегович, а он перед сном, извинившись, собрал с пола изделия специального предназначения. Мне все равно, конечно, я и не в таких малинах переночевывал, но глаз не сомкнул до утра: он во сне еще и кричал по-цыгански.

...