господа, это когда ветер и когда влюблен. И вот я говорю себе в последние дни: что же ты, Митя, такой подвижный, просторный, светлый, совсем не надменный, не задыхающийся - не влюблен ли ты? Или просто отпала жара? Сегодняшний день, например, прожил на одном дыхании; девочки, сидящие в редакционных боксах, в этаких конюшенных узких стойлах (Боже ты мой, как узки эти боксы, я по-американски, по привычке своей, не могу закинуть ногу на ногу, чтобы не ударить по перегородке), выпрастывающие-выстреливающие разрезами своих задниц, голодные, скучные, злые - даже они ведут себя так, что я чувствую себя КОРАБЛЕМ. Я на всех парусах, я еще даже не знаю, не знаю от вас, господа, в кого я влюблен, но я знаю точно: истинное счастье переживается тогда, когда его не сопровождает чувство вины. И это все, что я хочу сегодня сказать. Щастье - предмет нравственности.

начал день с того, что заехал в ТУРИСТ на ВИЛЬГЕЛЬМА ПИКА, в номере было душно, а номером выше пылесосили пол, и я поторопился сбежать с поклажей на АРБАТ (какая-то хабалка успокаивала подругу: у Арбата сейчас НЕТОВАРНЫЙ ВИД, ремонтируют мостовую), свернул на СИВЦЕВ ВРАЖЕК, где узнал из прямых источников, что в СИЗО не разрешают читать - есть наркотики, восемь видов, а читать не положено; затем я поехал на ПАВЕЛЕЦКУЮ на такси - проводить брата и Ри (она сошлась с молдаванином, это, однако, меньший оксюморон: тайка с молдаванином, чем тайка с русским), потом поехал на встречу с хозяйкой салона красоты Анной на СОКОЛ, после чего прогулялся по улице АЛАБЯНА и зашел в мемориальный парк (кажется, разбитый на месте поселка художников, теперь он посвящен жертвам Первой мировой войны) и часа полтора почитал на скамейке ЮРИЯ ТРИФОНОВА, вспомнив заодно, как я когда-то читал под зонтом на АВИАМОТОРНОЙ Платонова; затем поехал на встречу с Х. на ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ, но зачитавшись в метро, приехал на ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ.
Мы встретились наконец, съели по мороженому, прогулялись по экологической тропе, от поездки к НОВОСПАССКОМУ МОНАСТЫРЮ пока отказались.

В колонках играет - Я в этом городе жил и носил в кармане кастет, иначе я был бы бит
Я не могу выходить из дома, оставив кровать незаправленной. Мне кажется важным, чтобы была спрятана от глаз всякая атрибутика сна. Чтобы флюиды сновидения были заперты напрочь. Я не могу покидать своего жилища, не совершив пусть частичной уборки, не полив свои чахлые цветы (моя монстера не прижилась, зато принялось подобранное на помойке большое, с мой рост, неизвесное мне тропическое дерево). У меня комплекс принца: мой дом - моя планета. Но это не сентиментальный и не репрезентативный комплекс; я превратил бы свой дом в жилище аскета, если бы было время, а в идеале - в казарму; мне нравится стиль милитари. Еще у меня есть, несомненно, наполеоновский комплекс. Это связано с моим неизбывным мальчишеством, которое играет порой против меня: люди считаются с весом, а веса у меня нет. Приходится добирать максимализмом.

Жара - это не потная задница на том участке, где у тебя на джинсах кожаный кармашек. Это не натертые сандалиями - без носков-то - ступни. Когда не вожделение диктует: разденься!

Это дождь дружно капающих на тротуар кондиционеров. Это голуби, не садящиеся на раскаленные крыши. Это горячая зависть к тем, кому ветер задувает под подол.

Прорыв. Поссорилась посудомойка с ванной: в ванную прет бульон из посудомойки, с янтарными как положено каплями, а в посудомойке - извините, какая-то волосня, продукт жизнедеятельности ванны. Терпеливый я в 4.48 аварию устранил.

Седни. Слова СЕДНИ и ЧТОЛЕ, оказывается, - не изобретение современной флудствующей молодежи. Это слова еще из прозы деревенщиков, т.е. собственно из склонной к сильному редуцированию народной речи.

Второй день по локоть в канализационной тине, с половой тряпкой в руке - пробовал засунуть в сливы даже компьютерный кабель: не прочищаются, а так - все одно и то же: утром TV, в котором обязательно что-то щемячее (добрые русские лица в старом кино, какая-нибудь семейная драма, мультфильм), после обеда - метро (доморощенные женские бюстья + Распутин), - а у лета почувствовался какой-то слом, господа, да-та: по утрам солнце не такое звонкое, и уже не так хочется в воду, а вечером в воздухе веет погребной прохладой; на работе, а что на работе: да ничего, ответственные секретари, выпускающие, выпускаемые, и, наоборот - выходящие замуж, в отпуск, в декрет; Зимбабве, рыки и рев львов и слонов в распахнутом окне, истерики правозащитников в газетных полосах, Сеть, в которую не попадает никакая рыбка (ну, почти никакая), в которой тоска, пока вдруг не напишет подружка (сестра, партнер по бизнесу, бывшая одноклассница): "Тебе нравится слово ОБВОЛАКИВАТЬ?", снова обморочное метро (Распутин + обрыдшие женские ляжки), на кольцевой, ничтоже сумнешеся - сумки, сумочки, тележки, рюкзаки, портфели, физиономии - кротоподобные, свинободобные, допотопные, и вечером - канализационная тина. "Я не жду конца света, я жду конца тьмы" - Михаил Задорнов.

Может, купить сигарет и пойти на работу ползком?

Как-то встретил в длинном подземном переходе своего бывшего коллегу - резальщика из частной типографии. Славный малый, родился во Владивостоке, служил три года на Балтийском флоте, жил в общежитии в Питере, недополучил три высших образования и т.д. Почти мой ровесник. Толстощёкий такой. Ну что: обнялись, обменялись тычками. Он пил с приятелями пиво, отошёл со мной в сторонку. Выглядел уставшим. Сын, говорит, родился. Да, всё ещё в Дмитрове живу, а куда деваться-то? То что тёща была против, так это было когда ребёнок ещё не родился. А как родился, сразу стала не против. 

Грустно это: стояли в грязи, стены кафельные, собаки, быдло, бомжи, драка какая-то возникла рядом (мы ещё немного отошли в сторону, чтобы нас не задели).

Он таки продолжает резать бумагу, а я таки влез в другое болото.