Мы опрометью бросились через весь город, выбираясь из сумеречного двора Москвы, заваленного снегом. Застряла моя машина. Или нет, не застряла - просто не завелась, наверное, снова окислились клеммы, я убрал её с проезжей части, толкнув перед собой и прокатив до ближайшего кармана. Невероятную силу почувствовал я, когда мои руки легко обхватили её корпус сзади, а ноги упёрлись в дорогу и когда она легко поддалась толчку. С той же скоростью, с какой догорал апрельский вечер, закипело во мне желание - и с той же неотвратимостью выплеска, с которой истекали сутки.

Мы подошли к её дому. Справа от входной двери на кирпичной стене дома играло световое пятно от, впрочем, довольно грязной весенней лужи. Это местная достопримечательность, сказала она, остановившись у подъезда. Лужа здесь всегда, даже в середине лета, а вечером - правда, в очень короткий промежуток времени - на стене блики.

Я никогда прежде не провожал её и с любопытством рассматривал жёлтый дом, похожий на древние дома Йемена или на угловой дом моего детства. Легко представить, как лучи разливающегося, сверкающего рябью пятна проникают сквозь стёкла окон и веки спящих детей, рассеиваются в тёмных гостиных и играют на поверхностях лакированных шкафов. Мы зашли в подъезд, с лестницы торопливо спускался пенсионер, он весело сообщил нам: "Иду смотреть пятно!"

Открылись двери лифта, и мы вошли в кабину, наполненную пассажирами. Держа её за руку, я с удивлением отметил, что на нескольких молодых женщинах не было нижней одежды, то есть ниже пояса они были совершенно обнажены, кроме того, в чертах их лиц со всей очевидностью проступало слабоумие. Лифт двинулся, кабину затрясло словно от воздушных перепадов давления, пол качнуло под ногами, и меня стало кидать в сторону этих дурочек, а прикасаться к ним было хоть отчасти и приятно, но совестно. Потому что свою едва сдерживаемую энергию вожделения я мог бы сполна погасить только с ней - я был в этом уверен. "Да её ли это дом?" - спохватился я.

- Здесь есть тёмный чулан, - сказала она, когда мы вышли из лифта.

Дыхание её было коротким и быстрым, взгляд вдруг потерял всякое выражение. Я понял, что в этом чулане нас настигнет обескураживающая спонтанность.

Друг спросил меня, думаю ли я всерьёз о том, чтобы валить из этой страны. Отвечаю как обычно притчей. То есть ответа, конечно, не даю ни другу ни себе, но всё-таки притча, может быть, что-то прояснит в этом вопросе.

Вы знаете, очень трудно записать сон в конце дня, когда важнейшие подробности, а главное - эмоции стёрты, засвечены, но тем не менее.

Минувшей ночью приснилось мне, словно мой самолёт - не в смысле мой, а самолёт, в котором я незримо сижу, - стоит на рулёжной дорожке, диспетчеры не пускают на взлётно-посадочную полосу: трафик переполнен. Вдруг поднимается ветер, самолёт сначала медленно трогается с места, потом постепенно разгоняется по бетонке и выкатывается на улочки какого-то посёлка в предместьях аэропорта. Я прохожу в кабину пилотов и говорю, что давай уже запускай мотор - взлетаем, а то поломаем крылья о заборы из профнастила.

Взлетели и приземлились где-то на огородах.

Меня посадили в тюрьму. Или это был следственный изолятор? В камере была, в частности, женщина то ли с младенцем, то ли со свёртком в руках, сидела в углу у самой двери, её лица я не разглядел. Политическая, наверное, подумал я.

Я не верил, что бежать отсюда невозможно. Стены камеры были кирпичные, очень толстые, единственное окно выходило на крышу. Окно застеклённое, ударопрочное, с усиленными рамами, вмонтированными, впрочем, в кирпичный же проём. Днём нас выводили во двор, где мы работали в мастерской, обтачивали штифты. И я придумал! Мне нужно было только добыть полутораметровую болванку, цельнометаллическую трубу, упереть её в оконную раму и с помощью домкрата, упёртого в противоположную стену, выдавить окно. Всё! Кроме болванки, правда, следовало добыть ещё домкрат, но если я не найду его в мастерской, то с воли помогут...

Я проснулся с бьющимся сердцем и почти счастливым. Впервые за всю неделю я выкурил первую сигарету натощак. Позавтракал овсяной кашей и выехал на службу.

В который раз с теплотой вспоминаю Сергея Семёновича, когда сворачиваю с проспекта Мира на Садовое кольцо всего-то на третий зелёный...

И что же? На дисплее перед лифтом в своём министерстве вижу в первых строчках информагентств: "Массовый побег совершён из мексиканской тюрьмы на границе с США".

"Свыше 130 заключенных, отбывавших наказание в тюрьме мексиканского города Пьедрас-Неграс на границе с США, совершили массовый побег, сообщают власти мексиканского штата Коауила".

Хандра началась с того, что в снах несколько раз являлась юница в сценах - мало сказать нефизиологичных: крайне платонических. Почти возвышенных, это важно отметить. Однако совершенно иначе присматриваешься к человеческой фикции, посещающей ночью, если сразу после своего посещения с тем же невинным видом она материализуется въяве, когда ты наиболее отрешён и уязвим и думаешь о чём-нибудь таком - о том, например, кто же кормит голубей у провиантских складов. 

И хотя летучесть сновидений делает своё дело, присматриваясь, видишь: бедра ночной фикции почти отвечают той полноте, которой отдаёшь дневное предпочтение. И хандра сгоняется с повестки дня. 

Вчера с изысканиями съездил в три ведомства - на Большую Бронную, Верхнюю Радищевскую и в третье ведомство.

Это был волшебный день, хотя если бы кто-нибудь со стороны спросил - что в нём волшебного? - я затруднился бы ответить. 

В первом я зашёл сначала в одну, потом в другую канцелярию - в обеих одиноко дежурили ассистентки, полусонные несмотря на предобеденное время и оттого встречавшие меня с живостью, вызванной скорее внезапной необходимостью бодрствования, чем любопытством - откуда мог взяться этот персонаж с мефистофелевским портфелем? - тем более что сымпровизировав раз в нарочито скомканой манере, я вошёл в роль и уже дальше изображал косноязычного посетителя. Одна направила меня к другой, другая - в архив, где было глухо и темно, только дверь справа приотворена. Я вошёл в эту дверь и озвучил свой запрос не очень молодой спокойной, но в то же время осторожной даме. Теперь моему изысканию дан ход.

Двор этого ведомства, кстати говоря, был пуст, только на скамейке сидел рыжеволосый человек в чёрной майке и в очках с жёлтыми линзами; не думаю, что он следил за мной, ведь я и сам несколько часов назад не знал, что окажусь здесь. Ну и маячила не внушающая особых опасений фигура возле жёлтого административного флигеля. 

Во втором ведомстве, во дворе которого было полно народу, мне также пришлось обратиться поначалу в две канцелярии, чтобы уже в третьей по моему изысканию - отличному от изыскания на Большой Бронной - было не только начато движение, но и получены уверения в высоких шансах на удовлетворение уже на следующей неделе. Любезность и предупредительность направлявших меня из одной канцелярии в другую превосходили мои ожидания, но особенно поразили и запомнились блиставшие для конца лета слишком искромётно глаза коротко стриженой кадровички с породистыми южнорусскими чертами лица.

Про третье упомянутое ведомство, до которого я добрался, спустившись к "Иллюзиону" и немного понаблюдав за последствиями автомобильной аварии у троллейбусной остановки, а потом, не дойдя до Солянки, повернув на мост и т.д. и т.п., я, вопреки первоначальному замыслу, рассказать ничего не смею, чтобы не проартикулировать собственную надежду.

От гнёта плодов прогнулись ветви и закрыли въезд во двор. Газанул осторожно, но гроздья яблок прогремели по крыше. Прибежал сосед и задрал ветви граблями, но что толку. Ничего нового в этом вечном мире: пора цветения заканчивается, начинается довольно скушная пора плодоношения. Тогда я оставил машину на дороге, взял шланг (совсем никудышный, купленный когда-то опрометчиво: думал - он армированный, а на нём просто графически нанесена сетка, и поливать из него было невозможно - перегибался и его вышибало на стыках), залез на дерево, чтобы подвязать им ветви. И произошло то, что примерно и год назад. Майнгот, это было 28 июня: ночь, в летней кухне много гостей и все пьют, а я мешаю под фонарём бетонный раствор. Сейчас же гости только ожидались - раздувался огонь в мангале, из подвала в прохладную сауну переносилось пиво, вино и квас, N. стригла ножницами на грядке укроп. Но всё так же перед крыльцом стояла чаша, всегда готовая к замесу: мне осталось, в сущности, залить отмостку с фасада дома - и периметр будет готов. Сейчас я, закрепившись в кроне яблони, натягивал ветки шлангом и вдруг снова услышал этот голос.

Девка реально фигуристая, вряд ли дальше об этом будет написано

Эшольция распускается за несколько секунд, но всегда втайне от человеческого глаза.

Я занимался обрезкой одичавшей розы (из-за того, что место прививки было заглублено в землю, у неё на побегах появились семь мелких листьев вместо пяти крупных), потом опрыскал её мыльным раствором. Некоторые бутоны были изъедены тлёй.

Потом созерцал закрытый бутон эшольции. Созерцал долго, пытаясь определить спелость бутона. Вдруг у меня возникло ощущение тщеты всего, что я делаю.

Что вообще делаю. Этакая нервическая реакция.

В плане - какой звук и результат имеют в природе мои труды и способности.

Чаще никакого звука и никудышный результат.

И я с упрёком бросил небесам: "Покажите мне наконец что-нибудь хорошее, на что повлиял я сам".

В доме зазвонил телефон. "И как всегда звонят не вовремя..."

Я снял перчатки, поднялся на крыльцо, с раздражением взял трубку и вернулся к эшольции.

За это время она распустилась.

 

В этом сне я случайно выпил вина и был пьян. Я отправился на поиски работы по закрытому для проезда автомобилей проспекту Мира. Широкий проспект был заполнен народом. Это был не курбан-байрам, это был концерт Дэвида Гилмора. Он пел где-то далеко, пел волшебно, а психоделизм музыки усиливался особой внеслуховой чувствительностью, когда выключено к тому же и сознание. Справа возвышалась серебряная пара гиперборейцев - "Рабочий и колхозница" с соединёнными на взлёте руками. Кто-то из публики, заметил я, пал ниц на асфальт, и я было увидал в его позе красноречивое объяснение этимологии слова "поклонник", пока не убедился, что падший ниц рассматривает на асфальте насекомое. Возможно, источником первого страха (выпил вина) является то, что я уже долгое время не пью, но на днях почему-то вспоминал, как ярко, прямо на улице, глотнул зимой 2008 года, возле почты на улице Тайнинская, обжигающего "Бифитора" из присланной Машей фляжки. Вторым ключевым знаком сна было вряд ли ожидание великого противостояния землепашцев и скотоводов и начала религиозной войны. Чистый проспект скорее символизировал новую жизнь, но мою личную новую жизнь, в которой однако я буду как прежде стоять в тени гиперборейцев. Третий момент, конечно, связан с моим буддистским чувством вины, потому что накануне в Золотово мне приходилось уничтожать тлю на распускающихся розах.

Пока же на суровом севере холодные ночи и время царствования полевых цветов.

Быть может, каждый художник знаком с ситуацией медленья перед написанием глобального произведения.

Это медленье от самого рождения.

Перед фундаментальной вещью, которая оправдывала бы все его жизненные слабости. Праздность. Маниакальную лживость.

Разбитые им сердца и заключённые в отместку ему мезальянсные браки. Вывешенное напоказ собственное исподнее и внешнее безразличие к близким.

Настал и мой черёд. Решительное ощущение, что нужно произвести на свет что-то подобное, возникает в связи с другим - ощущением растерянности: что жизнь моя наполовину пуста, а не наполовину полна.

Как мой дом, в котором VS вчера не обнаружила меня: я завалился спать в дальней комнате в районе шести - вернувшись с ратных дел. Я много ездил в тот день по Москве и сам себя потерял на экране "Навигатора", когда въехал в туннель на Волоколамском шоссе.

Я проснулся от переполоха: VS звонила моей матери. "Он оставил все деньги, документы и телефон", - отчаянно говорила она.  

Когда тебя ищут, подумал я, не нужно выходить из комнаты внезапно: так можно испугать.

Я вышел из комнаты крадучись, но в тоже время с нарочитой домашней вальяжностью. Небрежно включил в ванной свет, открыл кран, чтоб шумела вода.

VS в квартире как будто не было.

Умылся и даже громко высморкался.

VS не появлялась.

Тогда я, испугавшись её отсутствия, смело вышел из ванной и столкнулся с ней в коридоре!

В момент, когда меня не было, не было её: она стояла и курила на балконе.

Тот летний вечер, которого уже нет, был немного пыльный, предгрозовой. 

Сегодня ольховый пух прибил долгожданный дождь. Завтра и этого дня не будет.

Перестали сны, но сегодня был. Приснилась вчерашняя - из компании, с которой играли в мафию. В грустном арлекинском сердце - бывает такое - может прогосподствовать день-два, а то и полгода - голубоокая Мальвина, что тут поделаешь. Тем более в реале мы с ней были мафиози. То есть обменивались немыми взглядами, когда наступала игровая ночь и у окружающих были закрыты глаза, это впечатлило меня. Ошибочно среагировав на голосовании, я по ходу игры завалил сообщницу - надо было видеть её озадаченное лицо. Но это незапланированное убийство спутало карты мирных жителей, и в итоге мы выиграли. Всё это было в реале. А во сне...

Во сне я сказал ей: спорнём, я подниму тебя на руках на эту вышку? Вышка была высотой с нашу Шаболовскую башню. Я полез с ней по металлическому каркасу, но вдруг мне стало ясно, что мои слова были блефом, как в той игре - я держу её, как дитя, на руках, высоко над землёй, и назад страшно, а вперёд невозможно: вершина башни закрыта для верхолазов. Ближе к пробуждению были шпагоглотатели и огнедувы, а я уже был администратором цирка, которого отчитывал строгий арт-директор.

Женщину, умеющую держать в неведении относительно своих умственных способностей, можно считать уже вполне умной.

Это касается и чувств. Я знаю VS очень долго, но не бываю уверен, что она меня любит. Как оптимист, предпочитаю обольщаться, а также уговариваю себя, что на скудной психо-эмоциональной почве, может, произрастают реликты долговечных отношений. Но если я могу оправдать недостаточность ума женщины её иррациональностью, то недознание о её любви мне покрыть нечем.

Иногда прихожу в отчаяние, и поисковик моего новенького ноута беспристрастно выдаёт варианты, как развестись.

Вопрос мне кажется циничным. Но беспристрастная машина успокаивает его распространённостью. Общечеловечностью.

Во всём разнообразии этих фейсбуков, твиттеров и вконтактов - в гламурно-дремучей массе глобального болота все индивидуальные проблемы флешмобны.

Как избавиться от любовницы - вы сильно удивитесь, что этот вопрос по-настоящему волнует мужскую часть рунета. 

Как преодолеть страх перед вождением - здесь, даже побывав пока ещё в двух странах, я мог бы дать мастер-класс. 

Но скажут: что ты сделал для того, чтобы она любила тебя и стопроцентно выражала это?

Ничего, отвечу. Я делал всё наоборот. Я вёл себя огульно, скверно и безобразно - исходя из случайно услышанного разговора VS с моей матерью на даче той ночью, когда, при ясной луне, было необходимо принять Final Solution - окончательное решение, где сажать помидоры.

И тогда я понял, что нужно бы перестраховаться, но вот теперь вопрос (даже опуская в связи с непубличным характером другой - люблю ли я её): куда же я её дену, если с ней расстанусь?