...У тебя, четвероногого, претензия выглядеть, сидя на спинке дивана, орлом, но не забывай, дорогой друг, что это я сделал тебя библейским князем, Артаксерксом, по мудрости и по чину близким к Соломону (во времена последнего, знаешь ли, серебро продавалось по цене меди, совсем как берут сейчас, во время Великой фрустрации, в нашем ломбарде; хотя, постой, кажется, из него сделали цветочный магазин, вот посмотри-ка, что я привёз: шток-розу “Чёрная дама” - как тебе? - мне всегда нравилась в колоде дама пик).
Ты орёл, конечно, но прежде всего кот, пусть и персиковый (терракотовый?), так что не смотри на меня сузив взгляд, а то снова напичкаю тебя антигельминтами и ты забудешь о своём происхождении от розовой пантеры и, очнувшись от тщеславных дум, обнаружишь себя всего-навсего рыжим Чубайсом, подобранным на помойке (да и то потому, что хозяин твой одинок и неравнодушен к помойкам, чего нормальный человек должен бы стыдиться, и я стыжусь, но, видишь, только тебе это высказываю).
Год назад, в апреле, я приехал из столицы в этот ещё обесточенный дом. Прямо с работы направился на вокзал (точнее, я бежал к вокзалу в летних мокасинах, из-за нерасторопных сотрудников успевая только к последнему поезду). Сойдя со станции, подошёл к группе таксистов (один, плохо зная, где Кудрино, спросил: через Ахтырку?), сел в машину и поехал.
Проезжали город (в центре его разбили парк аттракционов), аллею с обезглавленными фонарями, здание недостроенного кинотеатра, завод “Электроизолит”. Потом свернули у речки Воря, где всегда – и летом, и зимой – стелется туман. Почему, спросишь ты меня, я никогда не доезжаю на такси до Золотово? Не потому, что я упорствую в дилетантском поведении. Не потому, что я убежденный пешеход и желаю видеть свою деревню на подходе, озирать её с пригорка, различая среди крыш, распластанных с юга на север, свою неправильную восточно-западную. А потому, что я не сторонник традиционных путей.
Когда идёшь по дороге в полуночном тумане, легко усомниться, что ты существуешь, что существует твоя деревня, в которой тебя ждёт гипотетический очаг, и твоя галактика. И под ногами – мокасинами - очень зыбкая гололедица, и уже просыпаются на краю деревни собаки и поднимают лай. Я чуть было не сказал: это чувство просыпается; тогда как рождается оно именно в минуту забвения. Да, это драгоценное чувство не приходит в салоне, пахнущем ванильно-кокосовой отдушкой. Здесь надобно идти. Хлопнув осторожно дверцей, чтоб не рассердился таксист. Помочившись, смотря на звёзды, на обочину и закурив на ходу. И, обогнув заболоченную рощу возле Ромашкиного пруда, сказать себе: “Всё таки я есть. И у меня есть собственная галактика”.
