Ключ в замке проворачивался, но дужка не поддавалась. Сальвадор попросил у меня газету, я дал ему свежий номер, который читал в электричке. Он чиркнул зажигалкой и факелом стал прогревать заклинивший механизм.

- Надо тебе придумать какой-нибудь колпак, чтобы не попадала влага.

Я топтался на довольно узкой колее, продавленной автомобильными шинами, и желая ему чем-то польстить, спросил, оглянувшись на его дом, жёлтый как желток и увитый рождественской гирляндой:

- Твой дом брусовой?

Его присутствие начинало меня мучить.

- Каркасный.

Я хотил его ещё спросить, не боязно ли жить рядом с лесом, но не спросил, а стал рассматривать другие дома, в свете прожектора на белом снегу - как игрушечные, покрытые искуственными аппетитными красками. Среди всех их выделялся мой дом, как я заметил, единственный обращённый окнами на юг и север, а на восток - глухой стеной. Я представлял себе, что если развернуть дом на 270 градусов, южное фасадное крыльцо окажется на западе, то есть встанет ко мне лицом.

- Готово, - сказал довольный Сальвадор, и как-то очень скоро попрощался со мной и удалился прочь.

Всё очень просто: у него своя Гала, своя галактика. Аутодафе с газетой, которое он проделал на моих глазах, было нехитрым алхимическим действием: уничтожение огнём печатного знака помогло мне проникнуть в свой дом заново и уже не путём вора; освобождённым от грязной столичной информации, а моё воображаемое вращение дома согласно сторонам света лишь способствовало верной остановке ключа в механизме.