В эту зиму какие-то люди возле Ромашкиного пруда построили на холме телескопическую вышку.

Акимыч, конечно, взломал замок в цокольной секции и слазил на верхнюю площадку. 

Это, говорит, мачта сотовой связи.

Но у меня подозрение, что вышка геолого-разведочная под видом антенной.

N. тут же вспомнила: ледник оставил в наших краях золотые наносы, отсюда и название - Золотово.

Между тем Акимыч присмотрел на месте стройки беcхозные трубы. И уголки, говорит, четыре квадрата! 

Ночью в две ходки уволоку. Нельзя добру пропадать. Не у государства воруем - своё забираем.

Ещё Акимыч сказал, что сердцем чует - весной беда будет в России.

Он, правда, три дня без просыху и по чекистской привычке мысль не заканчивает.

Что-то, говорит, будет похожее на чилийский сценарий. 

(...)

А ныне уже не разобрать, народ ли боится власти, или власть - народа.

 

***

В деревне однако и лай собак веселее - чувствуют деревенские: пережили зиму. Анчар - нет.

(...)

Плач по нему хорошо укладывался в дорогу до дома, поздним вечером с работы, если не за рулём.

Темно, прохожих нет и можно даже с голосом. После поворота у французской школы и до бани.

Если за рулём, то без голоса. Потом глаза - чистым снегом. И жить эту жизнь, уже без него.

В дни прострации подходила официантка, ложно поняв взгляд, уставленный на неё.

Теперь познал ты, живущий, что если животное в последний раз поднялось на ноги...

...в последний раз встречая тебя,  вот только тогда ты смеешь говорить об исчерпанности своего жизненного опыта.

Да и тогда не смеешь.