Ну вот, как ты вполне мог понять, краеведческие этюды о Монголии мне претят - но только потому, что вызывают во мне сожаление, что я ничего не помню этнографического - только пагоды, солёный чай (в гостях у Батзорига) и самое главное - миниатюрный каменный барельеф Будды, который нашёл наш одноклассник на раскопках - на моих глазах. Имя одноклассника не помню, но у него было лицо либо будущего уголовника, либо сына уголовника. Ты не представляешь, как я завидовал ему и как сейчас завидую. Барельеф должен был достаться не ему. Ценнее этого предмета, если бы я владел им, были бы только настенные немецкие часы моей бабушки (однако однажды я их чуть не пропил).

Помню, конечно, нашу первую классную руководительницу, которая родом из Ворошиловграда. Одно время я даже переписывался с ней. А чёрно-белые фотографии с раскопок у меня сохранились, на них впечатляющей высоты крепостные стены, ни в чём не уступающие, например, стенам генуэзских крепостей на Чёрном море (в Балаклаве, например).

Девочка, которую ты упомянул, Оюон, нравилась мне, пожалуй,  больше всех. Она была не вполне монголка, а с какой-то неизвестной примесью, при этом она не производила впечатление метиски - трудно сказать, может, её предки были как-то связаны с уйгурами (северный Китай?). Или она была альбиноской? Мне она нравилась потому ещё, что была похожа на девочку из детского сада в Москве, которую звали Ольга Ульянова. Мне как человеку с "экстрактом Достоевского" (думаю, что таким я уже был тогда) довольно долго нравились хрупкие и болезненные девочки.

Ольга Сковородкина, староста, мне понравилась мимолётно на её дне рождения, когда мы играли в теннис в её доме. Но я чувствовал, что мне её навязывают: как председателю класса - старосту. (...)