На четвертые сутки он начинал сдаваться. В камере пыток царил холод. Холодом веяло от замков и решеток, холодом блестели в полумраке хромовые стены. Я была спокойна. Я знала, что осталось совсем не долго. Я смотрела на его обнаженное тело, корчившееся в ремнях, на тонкие полосы ожогов от проводов на его коже. Ожоги не были самым страшным. Его сознание ломали тысячи колких, как иголки, импульсов, сминали, разрывали на части, кромсали, давили, обжигали болью. Болью настолько многоликой, что это не поддавалось описанию. Я не получала особого удовольствия от процесса, мне нужен был результат.
- Где она? - мой голос прозвучал тихо и холодно, под стать самой камере.
И тогда он сдался. Нет, он не мог говорить. Он позволил войти в его память и считать нужную информацию. Я знала это место и этот дом. Высококлассный приют для умалишенных. Большинство из них - жертвы моих палачей. Я не любила убивать. Я заботилась о тех, кто был мне больше не нужен. Я нашла ее в саду,в том самом месте. Она сидела на лавке у куста белоснежных, как невинность, роз.
Она ждала меня, я не видела в ее глазах страха, она улыбалась мне, как улыбаются старому другу. Лезвие легко пропороло кожу и мягко вошло в грудь. Она не вскрикнула. Белоснежные розы, умытые алой росой.
Мы умирали вместе, обнявшись как сестры, как сиамские близнецы. Мы были лучшими из врагов.