Начало:
http://www.liveinternet.ru/users/1326244/post30972888/


***
В большом бизнесе не получается движение вперед, не наступая на чужие ноги. То же случилось и с Марой. Противодействие сильного и умного конкурента она почувствовала сразу — вначале в виде досадных помех, а в последние дни партия против нее игралась явно не по правилам, как будто умышленно испытывали крепость ее нервов. В скором времени позвонили в офис, и холодноватый густой баритон, представившись Андреем Николаевичем, пригласил ее в ресторан «Адмирал» для улаживания «крайне спорных», с его точки зрения, проблем.
***
К восьми вечера Мара подрулила к Адмиралтейскому бассейну. На стоянке, рядом с пароходом-рестораном, одиноко маячил великолепный 340-сильный «Крайслер Империал» черного цвета. Подивившись необычному безлюдью, Маринка припарковалась рядом и заглушила мотор. Отсюда, в пятистах метрах, светилась огнями реклам площадь Виру и открывался вид на старый город. Готические башни крепости упирались в небо, тяжелые тучи неподвижно застыли, споткнувшись об их остроконечные шпили.


Прямо возле трапа ее поджидал долговязый белесый метрдотель, тут же разъяснивший:
— Сегодня нерабочий день. Поэтому никого нет. Но вас ждут в адмиральском салоне.
Сопровождаемая им, Мара хитрым лабиринтом проследовала на корму.
— Вот мы и добрались, — наконец произнес метрдотель, посторонившись. Дверь в салон распахнулась сама. За ней оказался высокий смуглый человек в светлом костюме. Мара отметила кидающийся в глаза контраст доброжелательной улыбки в сочетании с прозрачными голубыми льдинками, застывшими во взгляде.
Мужчина наклонил голову:
— Андрей Николаевич. А ведь мы с вами виделись пару раз. Не припомните?
Маринка вгляделась — точно знакомое лицо.
— Помню, — сказала она. — Первый раз — в Париже, в Доме горбуна, второй — в Москве, в музее Пушкина.
— Здорово! — засмеялся Андрей Николаевич. — Прямо так и запомнили?
— У меня хорошая память, а вы не производили впечатления праздного зеваки.
— Да что мы все обо мне, — спохватился Андрей Николаевич. — Вы, наверняка, голодны. Ну а в процессе все и обсудим...
И жестом руки пригласил за стол. Маринка раскрыла меню. Немного подумав, выбрала себе на закуску раковые шейки и креветки под соусом бешамель, а из горячих блюд — омара со сладким чили-соусом, полакомиться же решила свежими фруктами и ягодами с тортом a la Varen. Андрей Николаевич же попросил:
— Мне что-нибудь из жареного на углях. Ну а остальное — там видно будет.
Когда их оставили одних, он подбодрил Мару:
— У вас хорошие родители. Чувствуется воспитание. Готовы меня на куски разорвать, а ведете себя, как пай-девочка.
Маринка аж вспыхнула от такой снисходительности:
— Наверное, вы по-своему правы.
— Согласен, — подхватил тему Андрей Николаевич. — Удивительно... Каждый «прав по-своему», а в мире — полный хаос. С этого, наверное, и начинается бедлам — «с правды по-своему». Вы ведь тоже считаете себя правой?
— Нет, — ответила Мара. — Вы бросили мне вызов, и я его принимаю.
— Прямо по Киплингу, — оживился Андрей Николаевич. — Помните, как у него отменяются все законы природы, если «сильный с сильным у края Земли лицом к лицу встает».
— Почему отменяются? — возразила Мара. — У Киплинга есть и другие строки. О другом законе:
И если ты своей владеешь страстью,
А над тобой не властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна...».
Она прервалась и вздохнула:
— И все-таки... Мы же не собрались читать друг другу стихи. Давайте о прозе...
Андрей Николаевич задумался.
— Марина Константиновна, вас не удивляет, как легко совершаются ошибки и очень труден правильный шаг?
«Опять издалека заходит, — подумала Маринка. — Значит, на первое у него — все-таки мораль, а на второе — выкручивание рук. Интеллектуальный садизм какой-то», — и пошла в атаку:
— Не удивляет...
— А ведь странно, — внимательно посмотрел на нее Андрей Николаевич, — Казалось бы, все должно быть наоборот...
— Жизнь — это другое имя истины, и поэтому ошибки исключены. Мы заблуждаемся, когда не живем, а демонстрируем, что еще живы. И если кто-то не принимает наших доказательств, мы сердимся и делаем глупости.
— Так что же? Радость и согласие? И все? Так просто? — Андрей Николаевич щелкнул замочком массивного портсигара, достал толстую скрученную сигарету, чиркнул зажигалкой, пустил дым колечком, проследил за его полетом. — А вот мне сегодня скорее грустно и тревожно.
— Вас беспокоит наша деловая коллизия? Не решили, что делать со мной?
— А с чего вы взяли, что мы помеха друг другу и есть какие-то споры? — веселые искорки вспыхнули в его глазах.
— Тогда зачем мы здесь сидим? — напряглась Мара. — И что собираемся обсуждать? Или вы хотите сделать мне предложение в духе дона Корлеоне?
— Предложение, от которого невозможно отказаться? — засмеялся Андрей Николаевич. — Да. Что-то в этом роде.
«Ну не тяни же резину! Говори, что надо... Нападай в конце концов!», — мысленно приказала ему Маринка. Однако посланный ею импульс мягко коснулся синего шара над головой Андрея Николаевича и растворился в нем без каких-либо последствий. Приказ не прошел, что уже само по себе было удивительно. Тут она заметила, что шар над головой противника точно такой же, как и у нее. И это было удивительно. Бросалась в глаза еще одна странность: своими движениями Андрей Николаевич как бы копировал Мару. Стоило ей двинуть рукой вправо, как он тут же незаметно делал такое же движение, достаточно было ей наклонить голову, как голова vis-a-vis следовала в этом же направлении.
«Психотехник, нахватался, отзеркаливанием давит..., — отметила Мара. — Хотя нет... Не похоже... Уж больно он открыт».
— Вы ошибаетесь, — вдруг угадал ее Андрей Николаевич. — Я не пытаюсь на вас воздействовать. — Он развел руками. — Я и сам замечаю, как мы повторяем движения друг друга. Забавно, правда. Но это, честное слово, как-то само получается.
— Да вы ясновидящий, — покачала головой Маринка. — Мысли читаете...
— Нет, — возразил Андрей Николаевич. — Не умею. Тут скорее вы — мастер.
И неожиданно предложил:
— Можно, я буду называть вас Марой. Вас, наверное, с детства так звали. Мара — языческая богиня... Грозная, прекрасная, коварная... Знаете такую?
— Дошли слухи, — ушла в оборону Мара.
— У вас и натуры схожи, — не обратил внимание на колкость Андрей Николаевич, — И внешность, и взгляд. Метнете взор, и от человека только пепел остается.
Решимость Маринки к достойному противника удару постепенно таяла. То ли действовала на нее речь собеседника — слова из него вытекали завораживающе, так падают капли воды, одна за одной, мягко и плавно, то ли в глазах его за легкой туманной поволокой притаилось что-то невычисляемое и звало к вниманию. Так или иначе, но все совокупно прямо настаивало забыть хотя бы на время ритуальную пустоту деловых формул и прикоснуться к другому человеку трогающим душу словом.
— Ладно, — сдалась она. — Зовите меня Марой. Только...
— Да и нет у меня никаких к вам претензий. И я вам не конкурент. — Андрей Николаевич приподнял ладонь и тихонько шлепнул ею по столу. — Спектакль это все. Повод для встречи.
— Нехорошо... — нахмурилась Мара.
— Может, и плохо, — согласился он. — Только вы — явление природы, как радуга или гроза. И заманить вас на землю простому смертному невозможно.
— Боги не жаловали обманщиков, — упрямо мотнула головой Мара.
— Но являли милость к приносящим жертвы, — возразил Андрей Николаевич, приподнимаясь. — Видите, так мы и подошли к самому главному, но для этого я на минутку вас оставлю.
Он встал, неторопливо прошел через салон, толкнул рукой дверь и скрылся за ней. Вернулся минут через десять-пятнадцать, держа небольшой серебристо-матовый кейс. Поставил его рядом с Маринкой, подмигнул ей по-мальчишески и скомандовал:
— Открывайте!
Мара положила кейс на колени, заглянула внутрь. И тут же у нее перехватило дыхание.
Она увидела то, что безуспешно искала уже пять лет, — чистым золотом сверкнул оттуда скипетр Амнаэля, ангела высшего ранга, посвятившего богиню Изиду в тайну творения мира.
— Это не новодел и не копия, — вывел ее из оцепенения голос. — Вы искали его в Париже, а он оказался в Лондоне, и если бы не вольные каменщики «Яблоневой Таверны» — не видать нам его, как своих ушей. Правда, с вами они и говорить бы не стали — масоны прохладны к женщинам.
— Неужели это тот самый скипетр византийского пресвитера Ария, которым он демонстрировал власть над алхимическими мутациями? — прошептала Мара.
— Обратитесь к Амнаэлю. Наверное, только он сможет убедить вас, — посоветовал Андрей Николаевич.
— Почему бы и нет, — улыбнулась Мара и зашептала. — О, великий! Заклинаю тебя именем Гермеса и Анубиса, воем Керкороса и Дракона-Стража; заклинаю тебя именем ладьи и перевозчика Харона; заклинаю тебя именем трех священных предметов, хлыстом и мечом... У меня нет слов!
— Только не повторите печальную судьбу самого Ария, который огорошил первосвященников совершенно нехристианскими рассуждениями о природе Христа, а они огорчили его отлучением, — встретил ее благодарность Андрей Николаевич. — Впрочем, вам это не грозит.
— Но как?! Как вам удалось его достать?
— Не хочу утомлять скучными подробностями. Они развенчают меня, как героя. Скажу лишь, что любовь — это умение делать чудо для того, кого любишь. Для нас же это знак, что я в вашей судьбе — не случайность. Вы ведь согласны со мной?
— Согласна, — неожиданно для себя вырвалось у Маринки.
Андрей сразу вошел в ее жизнь, как будто знала его всегда. Он был эрудирован, нескучен и ненавязчив. Немаловажным было то, что играл он по ее правилам, угадывал малейшие желания, и ни разу Мара не ощутила угрозы своей свободе: он сопровождал ее во всех путешествиях, хотя во многих странах побывал уже не раз, но и так же спокойно отпускал одну. И все-таки его чувства, даже для такой ведьмы, как она, оставались загадкой. Однако и в нем бурлили страсти. И он не скрывал их, когда они оставались наедине, и Маринка безвольно сдавалась под неукротимым напором.
Обычно же Андрей был вежлив и учтив, как английский аристократ. Мару устраивало в нем все и ни о чем лучшем она не мечтала. Ей было хорошо, предсказуемо и надежно.
Родители и Соня от Андрея были в полном восторге. Но давать советы Маре никто не решался. С плеча рубила только Лизавета Прокофьевна — старая приятельница бабушки, содержавшая последние несколько лет в порядке Марыну квартиру:
— Замуж тебе пора, Маринка. И человек Андрей хороший! И тебя любит. Я ж вижу. Детей рожать самое время! Ты чего молчишь-то?
Старой Лизавете было наплевать на Маринкину независимость и любовь к свободе... Так пролетело ещё несколько лет.
И тут в ее жизнь ворвалась безумная любовь...
***
День рождения главбуха отмечали в Пирита, в ресторане неподалеку от яхт-клуба. Виновнице торжества, Веронике, стукнуло сорок. Маринка чуть опоздала — шумная, уже навеселе компания, гуляла вовсю. Прилично нагрузившаяся Вероника, встретившая ее в сногсшибательном черном комбинезоне с прозрачными вставками, напевала: «Сорок лет — бабий век…».
Маринка тут же вручила подарок имениннице, и та, обожавшая побрякушки до умопомрачения, запричитала:
— Ой, ты моя пусечка, откуда такой кулончик классный? Я нигде такое и не видела! Неужто на заказ делала для меня? А? Слушай, у меня самая потрясная хозяйка в мире! Давай, давай штрафную.
Мара отстранилась от объятий:
— Подожди Ника, я обязательную программу выполню, все честно съем и выпью, только отдышусь чуток, договорились?
— А ты почему без Андрея?
— Он вчера на пару недель в Лондон улетел…
Маринка оглядела зал, остановила взгляд на разношерстной компании, давно уже несущейся по волнам веселья, как вдруг почувствовала головокружение, бешено заколотилось сердце и по всему телу пробежала дрожь.
От неожиданности она вцепилась в спинку кресла, оказавшегося так вовремя рядом.
— Тетя Марина, что с вами, — единственным, кто обратил внимание на ее состояние, был двенадцатилетний сынишка Вероники — Антон, до этого мирно уплетавший салат и с интересом разглядывавший такое скопление людей. — Вам плохо? Позвать маму?
— Нет, Антошик, не надо…
Антошка усадил ее за стол поближе к себе. Маринка взяла фужер с «Боржоми» и прикрыла глаза — сразу как-то отпустило.
Рядом с ними было достаточно пустынно — гости отплясывали вдалеке — на небольшой эстраде.
Мара сделала несколько глубоких вдохов и почувствовала теплую волну расслабления. Заработала голова, можно было анализировать происшедшее. Уж в чем в чем, а в диагностике и целительстве она была докой. То, что с ней произошло, — не болезнь и не приступ, и уж точно не обморок.
Значит, в этой гудящей толпе был загадочный «некто», на кого она так отреагировала... Открыла глаза и потихоньку огляделась: пляски, пьяный хохот и удалая песня, заглушающая даже певицу, пытающуюся своим: «Ты уехал в ночь…» перекричать самозванных певунов.
Волна шла откуда-то справа. Стоило чуть повернуть, как ее захлестывал буквально шквал с сердцебиением и потерей какой-либо возможности думать. И что же там — справа?
В самом углу зала, за столиком на четверых, сидел мужчина. Маринка вновь прикрыла глаза, прежде чем решилась взглянуть в ту сторону.
В полном одиночестве неторопливо потягивал через трубочку сок мужчина — светловолосый, светлоглазый, с легкими залысинами на лбу. На вид — лет сорок, одет просто — потертые джинсы, мешковатый серый свитер. Характер?
На ум приходило только одно слово — «никакущий». И вот именно этот «никакущий» и притягивал ее магнитом. Тянуло так, что голова кругом шла и сердце из груди выскакивало. Хотелось подсесть к нему, прижаться, погладить по негустым, давно нестриженым волосам. Что-то надо было делать, чтобы не сойти с ума. Она снова открыла глаза…
Казалось, мужчина даже не шевелился. Так же потягивает ярко-оранжевый сок и так же доброжелательно смотрит на танцующих.
Маринка заметила Антошку:
— Тошик, скажи, это что там за дядя сидит один, ты случайно не знаешь?
— А, это… Дядя Алеша, мамин брат…
Теперь все стало проще — перспектива знакомства обрела реальные контуры.
Поискала глазами Веронику. Та лихо отплясывала в компании двух молодых людей. Подошла и утащила ее с площадки, не обращая внимания на крики: «Мальчики, познакомьтесь: это — моя хозяйка!»
— Ника, отвлекись, не пропадут твои мальчики! У меня к тебе дело — на полмиллиона!
— Мариночка, солнышко, я все понимаю, ну ты снова о работе и о работе, — кокетничала раскрасневшаяся Вероника, нахально строя глазки брошенным партнерам.
— Пойдем, покурим!
— Это с каких пор ты курить-то начала?
— Тебе компанию составлю!
Они, наконец, отошли в сторону.
— Познакомь меня со своим братом.
— Да нет проблем! Только он у нас какой-то ну…
— Какой?
— Ну знаешь — никакой... Нет, он хороший, всех любит в общем, добрый. Но к женщинам совершенно равнодушен.
У Маринки аж руки опустились. Ника четко уловила ее реакцию:
— Нет, что ты, что ты, он — нормальный. Просто, не любит он, чтоб об этом вспоминали. Была у него в жизни трагедия — девушка погибла под колесами водителя-пьянчуги, когда ему еще и двадцати не было. Теперь вот и живет монахом-затворником.
— А кто он?
— Да занимается тем, чего уже давно нет — археолог-египтолог. В универе нашем лекции читает. Ну, все, — пошли знакомиться, — Вероника, стряхнув вместе с пеплом нахлынувшую было грусть, кокетливо взбила белокурые локоны и потащила за собой Мару к столику брата.
— Алешик, знакомься, это моя начальница — любимая Мариночка. Я тебе о ней рассказывала.
Алексей встал, улыбнулся как-то по-детски:
— Очень приятно. Как вы поняли, Алексей — это я, — И пригласил к столику.
Вероника, став «третьим лишним», тут же ветром сдулась в компанию своих мальчиков, встретивших ее аплодисментами.
— Что это вы прячетесь от всех, соком увлекаетсь? — сказала Мара. — Помните у классика: «Недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, застольных бесед и общества прелестных женщин»?
— Вы думаете, я тяжко болен или тайно ненавижу окружающих, — принял он ее игру. — Нет... Вы — не Воланд... Но с Гелой определенно много общего...
— То-то! — засмеялась Маринка. — Тогда я вас вылечу... Прямо сейчас! Не бойтесь — кровь пить не стану...
— Попробуйте, — вяло улыбнулся Алексей. — Мне раздеться и лечь?
— Какой вы нетерпеливый, — усмехнулась Мара. — Нет. Я поворожу для начала.
Маринка взяла его руку, почувствовала, как холодок Кундалини плавно устремился вдоль позвоночника вверх, обволакивая тело нестерпимым до безрассудства желанием. Когда же запульсировало прямо в центре головы, немигающе глядя в глаза Алексея, произнесла:
Мардук,
Сын Эреду,
Освященный водой, светлой водой,
Чистой водой, сияющей водой,
Водой два раза по семь раз
Окропляет,
Заставляет сверкать,
Очищает!
Злой рабицу пусть уйдет,
Пусть в стороне стоит!
Добрый шеду, добрый ламассу
Пусть постоянны в его теле!
Именем Небес будь заклят,
Именем Земли будь заклят!
Алексей отдернул руку:
— Быть не может...
— Почему? — невинно смахнула ресницами Мара. — Ведь было же...
— Да нет... Не то... Это заклинание из утерянных клинописных табличек шумерской магии. Можете поверить: страны Ближнего Востока — моя профессия.
— Значит, не утеряны, — Мара игралась его растерянностью, как кошка с мышкой. — Или утеряны не для всех. По крайней мере, я видела их своими глазами, когда была в Вавилоне.
— Вы? В Вавилоне?!
— Да, истоптала всю Мессопотамию.
— А ведь не подумашь, — простодушно качнул головой Алексей.
— Обижаете, — шутливо надулась она. — А что скажете, если узнаете, что у меня есть полная книга «Ассирийской магии», записанная в Ниневии в VII веке до новой эры? Одна из подлинников!..
— И ее можно увидеть?!
— Да хоть сейчас...
Алексей машинально взглянул на часы. Время было не раннее...
— А удобно?
— Ну какой же вы ученый! Где ваше безрассудство искателя истины? Тем более, что я чуть выпила, и машину вести вам.
— Я не захватил права...
— Обойдется, — успокоила его Мара. — Все уже давно спят. И дорожная полиция тоже.
...Они подъехали к дому, бросили машину на стоянке, поднялись на второй этаж. Мара повозилась с запорами, и они вошли в квартиру.
— Располагайтесь, садитесь, — Маринка подталкивала смущающегося Алексея к креслу. — А я пока кофе сделаю.
Унеслась на кухню. Потом заглянула в комнату, где хранились ее сокровища, выхватила толстенную «Ассирийскую магию» и крикнула Алексею:
— Держите! Правда, там клинопись... Сможете без словаря?..
Алексей даже не заметил, как она вошла с двумя чашечками дымящегося кофе. Маринка села рядом и смотрела на него. Наконец, и он обратил на нее внимание.
— Извините, — смутился Алексей. — Увлекся.
— А вы не торопитесь, — успокоила его Мара. — Хоть всю ночь читайте. Тем более, что идти вам — просто безрассудство. Слишком поздно или чересчур рано, если хотите...
Она постелила ему на диване в своем кабинете, поставила рядом ночник и оставила с напутствием:
— Делайте все, что придет в голову.
Произнесла и почувствовала скользкий подтекст сказанного.
Вначале она боролась с собой. Но когда желание нестерпимым огнем разлилось по всему телу, а голова без всякого на то согласия заговорила вдруг словами Экклезиаста: «Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот голос моего возлюбленного, который стучится: «Отвори мне, сестра моя». Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Возлюбленный мой протянул свою руку и внутренность моя взволновалась от него...» — она не выдержала.
Встала, замерла, привыкая к бешеному ритму сердца, накинула на обнаженное тело халатик, почувствала, как ступни утонули в пушистом ворсе ковра. Потом медленно, как сомнамбула, пошла. И вдруг ей вспомнилось, как в детстве, отдыхая на даче с родителями, она увидела спящую на солнце гадюку. Трава была такой же ласкающей и мягкой, а бегание по ней босиком доставляло несказанную радость. Мара же, прихватив палку, кралась вот так же по щекочущим теплым растениям к свернувшейся в клубок змее. ...Помедлив мгновение, рванула в сторону пестрая лента, и девочка обрушила на нее смертоносное оружие. И всплыли в памяти трепыхание в предсмертной агонии и стекленеющие прозрачные глаза, прикрытые роговицей. Зачем она это сделала?..
Алексей лежал, прикрыв ладонью лицо, как будто задумался. Раскрытая книга валялась на полу. Увидев Мару, он приподнялся, потянулся за манускриптом. Маринка села на краешек дивана, полы халата распахнулись. Она положила руку на голову Алексея, осторожно погладила, потом крепко сжала волосы и притянула его лицо к себе:
— Бедный мой! Кто тебя так напугал?..
И задохнулась от клокочущего желания...
Его губы совсем близко... То ли шепчут странные слова, то ли произносят другое имя, то ли что-то иное...
Когда же силы оставили их и глаза сомкнулись, Мара увидела сон. Будто попала она в страну Вечной Юности. А на самом краю ее, там, где начинается равнина Эрин, стоит прабабка и говорит: «Мы видим все вокруг, но не видят нас люди; туман греха закрывает нас от их взглядов». Мара склонилась к ручью и ополаскивает в нем окровавленные доспехи. Поднимает глаза — рядом Алексей, и ее пронзает: «Боги мои! Ведь это его собственные одежды...».
Маринка проснулась рано. Трудно спать, когда счастье совсем рядом — достаточно лишь протянуть руку. Раннее солнце блистало на черепице крыш, золотом сверкали шпили башен. Безоблачное небо было чисто и сине — ни одного облачка. Видение ночного кошмара постепенно уходило из памяти.
Она распахнула шторы и посмотрела на спящего возлюбленного. Шар над его головой был невелик, с неровными краями, тускло-белый. Конечно, это чудо, что судьба свела их, но разве не так было и с Сонечкой? Она было подошла к дивану, заметив подрагивание век просыпающегося Алеши, но забежала на кухню, прихватив там любимый им сок. Когда она вошла, Алексей уже сидел.
— Алешенька, можно слово?
Алексей был смущен и немногословен:
— Конечно...
— Мне будет трудно без тебя. Ты не поверишь, но вчера я влюбилась. Впервые в жизни. И я хочу, чтобы ты был счастлив со мной. Тебе было хорошо?
— Да...
— Оставайся. Не уходи никуда...
Гамма переживаний на лице Алексея, как открытая книга — садись и читай. Было тут и смущение, и неуверенность, и разочарование в себе, как будто пришел в близкий дом и прикарманил там ценную вещь.
— Ведь у тебя кто-то есть... А если так — мы оба лжецы.
— Мои отношения не связаны ни словом, ни обещаниями. Хотя ты прав — лжи быть не должно.
...Самолет из Лондона прибывал рано утром, и еще раньше Маринка была в аэропорту. Андрей, увидев Мару, прибавил шаг и издалека уже махнул ей рукой. Но, подойдя ближе, внимательно взглянул, замкнулся на мгновение, прислушиваясь к себе, еще раз бросил пристальный взгляд и улыбнулся.
— Огорчить хочешь? — тихо сказал он.
— Да... — Мара вдруг прижала руки к груди. В горле стоял комок.
— Не терзай себя, — усмехнулся он. — У тебя все на мордочке написано. Представляю, как ты мучилась, искала слова. Не приведи Бог! В аэропорт небось ни свет, ни заря прискакала... Места не находила. Ты влюбилась?
Мара опустила голову и кивнула.
— Это же прекрасно, — глухо сказал Андрей, тяжело давалось ему спокойствие. — Мы оба в выигрыше: ты — счастлива, а у меня есть шанс стать более человечным.
Мара вскинула на него глаза.
Андрей засмеялся:
— Говорят, у людей появляется что-то человеческое в лице, когда они болеют, с ними случается несчастье или они умирают... Шутка...
Он опустил руку в карман пиджака, вынул коробочку, раскрыл ее, взял Марыну ладонь и надел на ее палец перстень с ультрамариновым сапфиром.
Мара отдернула руку.
— Не дури, — тихо сказал Андрей, удерживая ее. — Оно твое. Ладно, тебе куда?
Мара отрешенно махнула куда-то назад.
— Да не горюй ты так, — он ласково потрепал ее волосы. — И не пропадай.
Развернулся и не спеша направился к выходу. Было заметно, как несколько раз он хотел остановиться, но не сделал этого. Так и скрылся, ни разу не обернувшись. А Мара стояла и смотрела ему вслед.
После расставания с Андреем царапина на душе еще долго не заживала, но это не мешало Маринке наслаждаться счастьем. Просто ушла куда-то боль и притаилась там до поры, до времени. Правда, счастье было тоже далеко не безоблачным. Она вся сгорала от любви и боготворила избранника. Втащила его в бурный водоворот своей жизни, распахнула перед ним мир, закрутила калейдоскоп сногсшибающих приключений и перспектив. Это была ее жизнь, и Мара отдавала ее без оглядки. Алексей принимал дары, чаще чтобы не огорчать её своим отстраненным спокойствием к ним. Подобно Диогену он жил в своей бочке, она же заменяла ему мир, и он испытывал облегчение, когда возвращался назад. Её Диоген был рядом и одновоременно далеко, как свет от звезды, растерявший все свое тепло в космическом холоде безжизненного пространства. Светит, но тускло, и уж совсем не греет.
Маринка верила, что ее чувство не может остаться безответным. Такого просто не бывает! Она знала о своем даре воздействовать на людей, привлекать их. Но сейчас все усилия были тщетны. И Мара начала мучить себя. Нет, Алеша был безупречен... Всегда в одном настроении, всегда предупредителен. Не было главного — страсти, не было горения, которое делало ее счастливой, не было того, что жаждало все ее существо.
Как-то, измучившись, она не удержалась:
— Алеша, ты меня любишь?
— Конечно, Мариночка, конечно…
«Как и котят под окном, которых ты прикармливаешь, или бомжа в парке, как и вообще всех, всех, всех... Вероника не соврала. И я не больше, чем все они», — подумала Мара.
Изведя себя, она поняла, что скоро дойдет очередь и до Алексея. Нет, он от нее не уйдет, ее не бросит, он ведь добрый и чувствует свою ответственность за женщину, так любящую его... А что надо? Надо просто взять себя в руки и разобраться, что же происходит. Разобраться ради себя самой. И конечно же ей
нужна хоть малая толика одиночества.
***
Маринка взяла путевку в пансионат, хотелось побыть на берегу моря, побродить в сосновом лесу, смотреть закаты, встречать рассветы, никому не быть обязанной и стать хоть на время всем чужой. Она попрощалась с Алексеем — «не скучай, солнышко, скоро буду дома», села за руль и уехала.
Здесь она узнала одиночество. Куда-то исчезли все люди, молчали духи, а решение не приходило... Так пролетело время и настал день возвращения. Вечером Мара выехала из пансионата. Накрапывал дождик и как-то резко, без перехода, сумерки уступили место ночи... Потихоньку дождь усиливался и наконец ливень полил, как из ведра. Монотонный, сливающийся в нечто серое без имени, пейзаж за окном усыплял, дождь барабанил по стеклу. А внутри тихо, уютно.
— Хорошая у тебя машина, — сказал вдруг Андрей. — Только смотри, когда больше ста идешь, окошко приоткрывай, чтобы ветерком обдувало.
— А зачем? — спросила Мара.
— Машина мягко плывет, уснешь и не заметишь, как...
«Стоп! Откуда здесь Андрей? Я же одна еду, — вдруг вспыхнуло в голове. — Господи! Я же сплю!».
Она резко рванула руль — машина летела по встречной, а прямо на нее из кромешной тьмы ослепляющей лавиной света неслась сама судьба. И уже не уклониться, и ничего не изменить.
Удар... Еще удар... Кажется, дерево... И дикий скрежет металла...
***
Она выбралась из-под обломков. Пусто. Джинсы изорваны, свитер грязный, на щеке кровь, на руке — тоже. Часы разбиты. Мобилка? Попробуй ее найти... Повезло — другого не скажешь. И на том спасибо. А машинку все-таки жаль...
Только где она? Куда идти? И, как назло, ни души. «Ладно, — решила Мара, — побреду куда глаза глядят. Места здесь людные, куда-нибудь да выберусь».
Дорога портилась на глазах и почва под ногами вдруг стала зыбкой и мшистой. Мара осторожненько подпрыгнула — точно, попала на болото. Совсем худо...
— Силу свою пробуешь, девонька? — вдруг услышала она и увидела старика, присаживающегося на камень. — Тут люди не ходят — место гиблое.
— Да нет, — зябко поежилась Мара. — Заблудилась...
— А дорога здесь только одна, — и он махнул рукой вперед. — Туда, к переправе. Да только за переправу два медяка надо иметь.
— Какие медяки? — изумилась Мара.
— Э, да ты ничегошеньки-то и не знаешь.
— Я бы рада, только нет у меня их...
— А что у тебя есть, дуреха? Ведь ничего, кроме силы и глупости. Только какая тебе от них тут польза?
«А дедулька-то того...» — подумала Мара и почувствовала, как под теплый свитер, одетый на случай непогоды, вдруг заполз холодок. Куда она, действительно, забрела?
А старик как и не торопится никуда, и ночь ему нипочем.
— Хочешь, случай тебе расскажу, что был в наших местах.
— А какие у вас места, дедушка?
Старик засмеялся:
— Если скажу — никогда отсюда не выберешься.
Внутри у Мары что-то оборвалось. Жуткий старик, сумасшедший, и никого рядом.
А дед вдруг как с цепи слетел:
— Так случай рассказывать или нет!? Или опять своими «что да как» морочить будешь?!
Мара обреченно махнула рукой, «дескать, рассказывайте».
— Тут у нас люди добра да зла не знают, а живут они счастьем и несчастьем. Кто счастлив — тот, значит, правильно живет, а кто несчастлив — тот слишком широко рот раззявил не на свой кусок. Или просто дурак... Не устала еще? — вдруг вспомнил он про Мару.
— Что вы, дедушка, — покладисто вздохнула Маринка. — Очень интересно.
— То-то. Так вот, слушай... Завелась у нас одна баба. Дурная и сильная. А была она родственницей самой Айфе и считала, что все ей дозволено. И вот однажды забрел к нам из Страны Теней трубадур. Он-то и рассказал всем, что значит жить счастьем и радоваться своей жизни. И невзлюбила она его за это. Бились они долго, и его бы победа, да был у этой бабы слуга совсем слепой. И без нее ему — не жизнь. Вот трубадур и пощадил своего врага из-за слепца...
— И что дальше? — спросила Мара.
— А ничего. Все погибли. Да потому что хорошие и умные дела не по жалости делаются и не по силе. А только по любви. Любовь и ум дает, и силу. А любить умеет только тот, кто счастлив. Ты-то любить умеешь?
— Теперь не знаю, — потерянно сказала Мара.
— А медяки-то знаешь какие? — вдруг вспомнил дед.
Маринка пожала плечами. Старик ухмыльнулся:
— В старые времена их покойникам на глаза клали, чтобы было чем заплатить лодочнику за переправу. Вот какие...
— Кто вы, дедушка? — цепенея от догадки, прошептала Мара.
— А я и есть лодочник. Хароном зовут.
Он вдруг изменился на глазах, куда дурашливость подевалась. Грозный, величественный старец стоял перед ней.
— Ладно, ступай, — сказал он. — Что-то ты и поняла, а остальное — сама додумаешь. Дорогу найдешь легко: иди противоположно, куда иду я, — и весь секрет. А про Алексея забудь— трубадура своего — с другой он счастлив будет... Снова пришла в мир его любимая — ей уже восемнадцать, и через месяц они встретятся. Отпусти его... Поняла? И людей не обижай, на них сердиться — только жизнь свою калечить. Да и Андрею позвони, штуковина эта у тебя в кармане. Он то в этой жизни позрячей тебя будет. И уходи скорей, пока не передумал...
— Ой! Живая! Смотрите, шевелится, — вдруг услышала Мара над собой голос.
Она приподнялась и огляделась. Прямо на обочине догорал ее автомобиль. Совсем рядом стоял серенький «Шевроле», помигивая аварийной сигнализацией. Из него вышли двое. Водитель и еще один, маленький и плотный, стояли рядом с ней.
— Уснули? — сочувственно сказал водитель. — А вы в рубашке родились, чудом каким-то из машины вас выбросило.
Он посмотрел в сторону и добавил:
— А мерс-то тю-тю...
Маринка тихо приходила в себя. Из глаз текли слезы, она не плакала, а они текли и текли, ныло сердце. Она читала, что так у людей раскрываются чувства и бояться здесь нечего. Она вновь и вновь переживала увиденное и услышанное… Было больно, горько, но не обидно. Она понимала, что причина всему происходящему — сама. После всего случившегося Мара была удивительно бодра. Сила и спокойствие заполнили ее тело и душу. Несмотря на непрекращающуюся боль в сердце, она давно не чувствовала себя так хорошо.
Вдруг зазвонил мобильник. Встревоженный голос Андрея:
— Мариночка, где ты, что с тобой?! Никто не знает, почему ты до сих пор не вернулась. С тобой ничего не случилось? — Господи, ведь он ни разу не звонил за все это время!
— Все нормально, Андрюша, не волнуйся ты так.
— За тобой приехать?
— Не надо, я скоро буду в городе, а вечером приеду... Ты как — не против?
— Я? Против?..
Святослав Григорин,
Татьяна Косинская.