Я помню, в старой квартире, где я родился, была кухня. И там было окно. Еще там был магнитофон, который хрипел Талькова, пока я делал уроки, и тюль, пожухло-желтого цвета, сквозь которую проходил ночной свет и свежий воздух оттуда, извне.
Со временем ностальгия, если нахлынет, то - сильнее и больнее прежнего. Наверное, это нормально. Наверное, так и должно быть. А может быть, да даже и наверняка! оттого это, что разница огромна: дети совсем по-другому воспринимают и мир и себя. Научиться ли мне так? Пожалуй, уже нет.
Пофигизм - распространенная защита от внешних воздействий. Эдакая корка. Случайно еще иногда выплеснет какая-нито искренность, детскость. А с платформы говорят: эээ, поостынь, малец. И просто улыбаешься и говоришь: да мне пофих, гы.

И идешь домой, а там - дети. Вот где жизнь. А все остальное - только слова:-).

И вместо Талькова теперь слушается Высоцкий.

Час зачатья я помню неточно —
Значит память моя однобока,
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе:
Девять месяцев — это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе —
Ничего там хорошего нет.

Спасибо вам, святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали

В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.

Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.

Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседочкою
Баловались водочкой.

Все жили вровень, скромно так —
Система коридорная:
На тридцать восемь комнаток —
Всего одна уборная.

Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почём она — копеечка.

...Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я, здоровый трёхлетка,
На воздушную эту тревогу!

Да не всё то, что сверху, — от Бога,
И народ "зажигалки" тушил;
И как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

И било солнце в три луча,
На чердаке рассеяно,
На Евдоким Кириллыча
И Гисю Моисеевну.

Она ему: "Как сыновья?" —
"Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья —
Вы тоже пострадавшие!

Вы тоже — пострадавшие,
А значит — обрусевшие:
Мои — без вести павшие,
Твои — безвинно севшие".

...Я ушёл от пелёнок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен,
Но дразнили меня "недоносок",
Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам — по своим да чужим...

У тёти Зины кофточка
С разводами да змеями —
То у Попова Вовчика
Отец пришёл с трофеями.

Трофейная Япония,
Трофейная Германия...
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!

Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации
Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились — потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: "Зачем?" — он в ответ:
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет!

Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешем —
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушёл.

Ну, он всегда был спорщиком,
Припрут к стене — откажется...
Прошёл он коридорчиком —
И кончил "стенкой", кажется.

Но у отцов — свои умы,
А что до нас касательно —
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —
"Толковищу" вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле,
В "ремеслухе" — живи да тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть... Но рискнули
Из напильников делать ножи.

Они воткнутся в лёгкие
От никотина чёрные
По рукоятки — лёгкие
Трёхцветные наборные...

Вели дела обменные
Сопливые острожники —
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.

Сперва играли в "фантики",
В "пристенок" с крохоборами,
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.

...Спекулянтка была номер перший —
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей
Пересветова тётя Маруся.

У Маруси за стенкой говели,
И она там втихую пила...
А упала она возле двери —
Некрасиво так, зло умерла.

И было всё обыденно:
Заглянет кто — расстроится.
Особенно обидело
Богатство метростроевца —

Он дом сломал, а нам сказал:
"У вас носы не вытерты,
А я — за что я воевал?!" —
И разные эпитеты.

Нажива — как наркотика.
Не выдержала этого
Богатенькая тётенька
Маруся Пересветова.

...Было время — и были подвалы,
Было надо — и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров
Вниз сподручней им было, чем ввысь.