'Я ничего не чувствую' было самым точным моментом, именно тем, на котором надо было закончить первую часть. Я боюсь второй — она разобьет всю романтику, которая родилась во время этого просмотра, и я уверена, что разобьет, иначе бы Шарлотта не лежала в подворотне, избитая и не чувствующая. Возраст так же абсолютно бьет юность, и вот я уже не иду к подъезду, невыспавшаяся и пересказывающая текст в мыслях — я уже чья-то мать, и я знаю, что однажды, умерев, оставлю своих детей одних, переживая из-за плохо пропекшегося печенья, которое потом еще и засохнет на сквозняке. А сейчас почему-то ни дети, ни печенье не вызывают такого идиотского чувства внутри, что именно так и будет. Сейчас одно и то же 'именно так и есть', ведь так и было. Это мне надо, это меня заводит, эта борьба умов. Даже без задней мысли, давайте признаемся, что мы всегда действуем вопреки-для, а не для-ради или — ну ооочень редко — ради-вопреки. Ты — её или она — тебя или он — тебя или ты — его - это всё разные вещи, имеющие одинаковый исход, но разные пути. Так получается, что я выбираю самый ебанутый. Как сказала Джо, что она всегда начинает стричь ногти с левой руки, только потом переходит на правую, таким образом, выбирая удовольствие сначала, а долги - в конце. В конце концов, когда удовольствие заканчивается, единственным приятным вариантом остается состричь ногти на правой руке, исполнить то, что должна. Поэтому я не могу избавиться от того, как он, покусывая, облизывает сосок, и нитка слюны, повиснув в воздухе на секунду, падает на припухшую раскрасневшуюся кожу, обратно падает, вслед за губами. Как он спускается на бедра, как приоткрывает рот, чуть усмехаясь, не давая поцеловать, посасывает язык и, господи, что еще? Спрашивает 'что не так?', когда вдруг до нее доходит, что она ничего не чувствует.