чем ближе долгожданная любовь под названием июнь,
тем отважнее должны становится вы когда будете щелкать на левую кнопку мыши
или вдарять по этому...как его..ну тачпаду.
Наверное, стоит написать, что я намеревался это подредактировать, но
увы, так и не нашел нужных слов.
Мне так не нравится писать кусками, но я не умею по-другому.
и по делу: это как бэ будущее+ кусочек прошлого. Да и вообще сказки всё это.
- Вы помните что-нибудь такое, что действительно заставляет вас краснеть?
- Мммм… дайте подумать… А тот факт, что меня хотят миллионы человек считается?- я засмеялся как-то неловко и как всегда один.
- Ладно, Мэттью, итак вот последний вопрос и тоже от наших читателей: как вы себя ощущаете в этом мире?
- В смысле? Боюсь, люди предполагают, что сейчас я кинусь орать, что правительство не дает нам и шагу ступить и мы должны опасаться нашествия с планеты Плутон, но, мне кажется, что я уже вышел из этого возраста. Сколько мне лет? 36. Уже. А где-то в глубине я все ещё чувствую себя каким-то сопляком. Наверное, это всё, что я могу сообщить. Вы же понимаете, родился в Англии, все дела…Но, могу сказать, что здесь был один очень откровенный намек, если вы понимаете о чем я.
Моё время истекло и, попрощавшись в сотрудниками журнала, я вышел из здания редакции. Боже, сколько недоговоренности в последнее время появилось в интервью, данных мной. Но почему-то я не чувствую за собой этого, ну то есть пока я пафосно бормочу эти слова, вылетающие из моего не в меру словоохотливого рта, я думаю, что изъясняюсь вполне конкретно, не затуманивая фразы лишним. Но, увы, наоборот.
Хотя в некоторых случаях это даже необходимо. Пока я шел, чтобы встретиться с Крисом в каком-то баре после этого допроса, мне вспомнилось то, от чего я даже не покраснел, нет. Я, всего лишь, целиком превратился во что-то цвета помидора, и от меня повеяло жаром. Настолько стыдно мне не было уже, по моим подсчетам, лет пять. Знаете, память- вещь весьма капризная и странная. Как-то это ненормально вспоминать что-то, что датировано каким-то лохматым 94 годом, а может даже и 93, тем более такого содержания.
Заприметив недалеко от себя автобусную остановку, я торопливо дошел туда и сел на холодный немного влажный металл. От меня валил пар, готов поклясться. Дыхание сбилось к черту, перекрытый доступ кислорода напрочь лишил меня возможности сопротивляться картинкам, с завидной четкостью появляющимся перед глазами. Я просто не мог остановить себя.
… Мне четырнадцать лет…примерно. Я настолько неловкий, хрупкий и малорослый, что все всегда давали мне лет двенадцать максимум. Торопясь и задыхаясь, в огромном и толстом шерстяном шарфе я бегу по обледеневшим улицам, снежинки тают от пара, исходящего из моего полуоткрытого рта. Я опаздываю уже на полтора часа, но все ещё продолжаю зажимать в пальцах маленький подарок. Крошечный. Всего лишь смятый обрывок бумаги с моим стихом…Какие-то мысли, прерванные режущей болью в горле и легких, а потом я уже вхожу к нему в дом…
Мне уже холодно сидеть и спокойно ждать пока только начавшийся дождь промочит меня до костей, но мне не дают подняться.
…Дом задул все пятнадцать свечек на пироге, который ему испекла его мама, и теперь стоит, загадывая желание. Могу себе представить… «Я хочу, чтобы все девчонки в моем классе сохли по мне». Я, все ещё замотанный в этот гигантский шарф со счастливой улыбкой и щеками клубничного цвета, наблюдаю, как Дом мучается в попытках разрезать свой своеобразный торт…
…Мы деремся подушками. Небольшая свалка из, примерно, пяти человек, орет музыка, его родители снимают нас на видеокамеру…
… Какие-то старинные часы отбили десять часов вечера, а завтра нам надо идти в школу. Бабушка разрешила мне остаться у него, когда я спросил об этом перед уходом, поэтому в ту ночь я ночевал вместе с Домом. Но нас таких, нуждающихся в приюте, было целых трое. Роли и кровати разобрали и мне, как всегда, не досталось ничего.
-Ну и ладно… Мэтт будет спать со мной, хорошо?
-Эмм…ну давай.
-Отлично, мальчики. Всем живо спать - завтра рано вставать.
Вытирая капли с лица, я горько усмехнулся собственной руке. Наверное, е й сейчас все равно.
…Я, раздетый и приготовленный ко сну, сижу на кровати и жду, когда уже вернется Дом, помогавший убрать все со стола. Он осторожно входит, думая, что я уже сплю. В руке у него мой листочек.
- Ну и что ты думаешь?
- Это здорово.
- Правда? Подойдет для нашей новой песни?
- Вполне.
Он зевает, даже не пытаясь прикрыть рот рукой. Ловко стянув с себя штаны, он одновременно выключает свет и на ощупь двигается к кровати, попутно снимая футболку. Я ничего не вижу, но ощущаю какую-то приятную ноющую боль где-то в животе.
…Мы оба едва прикрыты одеялом из-за того, что ютимся на разных концах, и из-за отсутствия тепла мы никак не можем уснуть.
- Ты спишь?
- Неа.
- Делись одеялом.
- Ну ты поближе подвинься, тогда тебе тоже хватит.
Повернувшись к нему лицом, я немного придвигаюсь и с жадностью хватаю маленький кусочек одеяла, попавшийся под руку. Продолжая перетягивать его на себя, я случайно задеваю руку Дома.
- Блин, почему у тебя такая рука ледяная?
Вместо ответа я бессознательно, обвив его талию своей мертвенно холодной ладонью, приближаю его к себе так, что теперь между нами лишь пара сантиметров.
- Что ты делаешь?
- Мне так нравится.
- Ммм..это странно, нет?
Его голос звенит у меня в ухе, несмотря на то, что он еле-еле произносит слова вслух. Получается, я дышу ему в шею. Располагая только лишь одной рукой на его слегка липкой коже и красочным воображением, я представляю моё костлявое непримечательное тело, обвивающее его слегка припухлое, но такое здоровое. Минуту назад я замерзал, а теперь я словно посреди углей.
- Я не знаю. Можно?
- Что можно?
Мне не осталось ничего, кроме как впервые прикоснуться к нему, к его феноменально раскаленной и пахнущей чем-то сладким шее. Это ощущение близости было прервано грубым толчком в живот.
- аау…за что?
- Совсем офигел, да?
Он отвернулся, а я, сжавшись в калачик, почти целиком под душным покровом одеяла, сразу же заснул.
Я стряхиваю капли с лица, торопливо бегущие по моим щекам. Слава Богу, что я об этом никогда прежде не вспоминал. Мне так стыдно за то, что было после его дня рождения. Ещё хуже то, что я до сих пор не знаю, как он ко мне относится, и как отношусь к нему я. Мне никогда этого не понять. Ни на этой остановке, ни в номере, ни под дождем, ни при ярком солнце.
…- Просыпайся давай.
Я слышу сердитое бурчание на подушке. Секунду спустя, меня обнаружили под одеялом. Я плохо раньше вставал по утрам, но его неожиданный, совсем детский поцелуй прямо в губы, привел меня в состояние полной боевой готовности. Я, не контролируя себя, опрокинул его обратно на подушку, шепча:
- Ты не можешь меня так оставить. Мы теперь всегда вместе.
Мои ребра давят на него, но я просто не в силах оторваться от человека, бывшего для меня на тот период самым ценным в этой жизни. Мне наплевать, что через сорок минут начинался первый урок. Я могу проходить физику самостоятельно. Всякое действие имеет противодействие.
- Ты больной что ли? Что случилось?
- Мы разве не… я тебе не нужен?
- Мне нужно, чтобы твои кости не вдавливали меня в матрас, иначе я стану одним гигантским синяком. Но твой потенциал меня поражает.- он как всегда тепло улыбнулся мне и, аккуратно взяв за плечо, подвинул в сторону, чтобы встать.
Сейчас я просто смеюсь над своим бешенством, над этой притворной страстью, детскими переживаниями, а тогда я даже вроде оскорбился. Я не разговаривал с ним неделю и, по-видимому, вскоре забыл о том, в чем имел честь участвовать. У меня больше не было таких порывов, но разве только пару раз моя рука оказывалась на его колене, но это всегда выходило абсолютно случайно. Мы были обычными лучшими друзьями, каких миллионы, но, я уверен, что он тоже часто задает тот же вопрос что и я. Кем мы были друг другу? Звучит убого, я знаю, но мне, за все те двадцать лет, что мы общаемся, никогда не удавалось даже приблизиться к более или менее правильному ответу. Это взаимодействие не меняли ни отношения, ни тот мир, в котором мы вертимся по сей день. А что если мы что-то упустили или перепутали? А может быть эта странная и отвратительная вещь, переполненная безрассудством и недопониманием, называется той самой любовью? Занятная вещица, но я вряд ли когда-нибудь выращу ее в себе.
Капля дождя сорвалась с моего указательного пальца и с удовольствием впиталась в землю, солнце начало медленно резать воздушную серую пену облаков.
Наверное, мне не стоило тогда поддаваться и послушно плестись вместе с ним к физическому классу. Надо было, конечно, отвести его за угол и врезать костяшками по скуле так, чтобы он съехал вниз по стенке, а у меня была разбита рука. Затем поднять его за воротник рубашки и рассказать, глядя в прямо в глаза, что бы я мог с ним сделать. Надо было, хотя, видимо, не особенно, раз я так не сделал. Нет нужды уже корить себя за то, что случилось миллион лет назад, особенно потому, что все это может повториться.
Да уж, господа вопрошающие, вы умеете задавать вопросы. Мне теперь действительно ужасно стыдно. Да и всегда было. Всю свою жизнь умирать от стыда только из-за того, что ты это ты. Дом, ну тебе очень не повезло со мной. Помнится, он сам уже сто раз говорил мне эту фразу.
