Я просто очень люблю ошибаться в людях. Это определённо мой особенный заскок. Все мы ошибаемся. Одни больше, другие всегда. Я всегда думала, что когда человек уходит из твоей жизни навсегда – он умирает. Смерть приходит неожиданно: тебе не позвонят и не пришлют смс, сообщая, что завтра увидешь её на пороге. Он не умер, но ушёл из моей жизни навсегда. Об этом меня и забыли предупредить. Если я ещё когда-нибудь потеряю бдительность и привяжусь к человеку – пристрелите меня сразу. А то понимаешь, что произошло, когда уже стоишь посреди этой гребанной жизни в одиночестве с приахреневшими глазами и абсолютно не знаешь, что дальше делать. И… Я слишком дорожу жизнью, чтобы из-за кого - то страдать. Я приучила себя смотреть вперёд и ни о чём не сожалеть. И пусть у меня теперь появились другие люди, с которыми я не сплю по полночи, разговариваю по телефону сутками и смеюсь до икоты, я скучаю по нему. Иногда даже очень.
Я не люблю одиночество. Просто теперь не завожу лишних знакомств, чтобы в людях лишний раз не разочаровываться. Меньше всего нужны мне его comeback'и. Достаточно просто того, что он был со мной всю эту затяжную зиму. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Люди всегда разрушают то, что любят сильнее всего, но нет ничего более страшного для нас, чем другой человек, которому нет до нас никакого дела.
Мы все звёзды. Просто иногда мы попадаем не в свои созвездия. Все очаровательные люди испорчены, в этом - то и есть секрет их привлекательности.
Поэтому, девушки… Цветы должны быть без повода... Счастье должно быть неповторимым... Дом - теплым... Погода - а без разницы какая погода Любовь должна быть взаимной... Мужчина должен быть любимым, единственным и обязательно твоим!...

Бывают такие дни в жизни, когда просыпаешься утром, идешь, ничего не соображая на кухню, чтобы уже наконец заварить этот долбанный чай и понимаешь, что все окончательно рухнуло.

Все что выстраивалось и собиралось по частям теперь нахуй не нужно.

Все в мусорное ведро.

Сегодня такой день.

Внесу немного грустинки в это утро, можно? вот такая тема-
Жить с женщиной, которую не любишь...
Это, конечно, намного комфортнее, спокойнее и проще, чем с той, к которой пылаешь всеми цветами радуги. Все капризы нелюбимой тебя волнуют мало. Ты не чувствуешь себя виноватым, когда вместо того, чтоб вслушиваться в ее рассказ о работе, ты ловишь ухом новости по ТV за ее спиной. Ее обиды тебя почти не задевают, поэтому виниться и мириться ей приходится самой. Ведь примирения всегда ищет не тот, кто виноват, а тот, чьи чувства задеты сильнее. Ты не боишься ее потерять и становишься сразу сильнее, не завися от вашего будущего. Ты не ревнуешь, и если кто-то ей оказывает знаки внимания, то ты, лишь холодно наблюдаешь, «экзаменуя» ее нравственность. И горе ей, если она его пройдет недостаточно уверенно. «Ревновать» на холодную голову изысканное искусство и удовольствие. Вам комфортно вдвоем, вам всегда есть о чем поговорить, вы так мало ссоритесь. Так можно жить годами. Но иногда тебе вдруг сдавливает горло ощущение бессмысленности и тупика. И, глядя в ее глаза, хочется крикнуть: «Остановись! Не трать свою жизнь на меня! Я не плохой, не враг…я просто не люблю тебя!.... Но в ее глазах нет ужаса, она не слышит крик, она тебе верит.... И ты молчишь! ..... и вы продолжаете тупо тратить друг на друга вашу бесценную и единственную жизнь.....изощренно обманывая самих себя...И лишая друг друга уникальной возможности - быть счастливыми....

Я не умею плакать. Когда мне плохо - я реву. Просто чтобы стало легче, а не потому что больно. Я кричу, бью кулаками стены, но .... не плачу... Рыдать и плакать - разные вещи. Плачут люди искренне. Плачут из за каких то чувств. А рыдают люди в истерике... Рыдают только сильные люди, которые не позволят себе искренне плакать, показывая свои чуства. Они будут рыдать дома в гордом одиночестве.

А плакать я буду в конце грустных фильмов. На 100% искренне...

Итак, вашему вниманию рассуждение, по всей видимости, НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ, знающего толк в НАСТОЯЩИХ ЖЕНЩИНАХ.

Мне нравятся женщины...За свою уникальность...За непосредственность и сентиментальность..За то, что они говорят "НЕТ!", а это означает-"ДА!"..)..За то, что в любом возрасте им хочется сказать:-"..Моя маленькая девочка..)".., а они в ответ изображают "сильную", "уверенную", "самодостаточную", "успешную" даму и умиляться, как забавно у них это получается...)...За то, что им тяжело даются слова любви, нежности и тоски..и "произносят" они их губами.., глазами.., руками и всем чем угодно, но только не словами...)..За то, что у них меняется походка.когда чувствуют на себе мужской взгляд..)...За то, что они могут, за 20 метров разглядеть волос "чужой блондинки" у тебя на плече и тут же придумать "страшную историю измены.." со "всеми вытекающими..."...)...За то, что лучше умереть сразу, чем идти с ними в магазин "Одежда"...)...За беспомощное выражение лица спросонья..и это лицо очень хочется расцеловать...)...За то, что всю свою жизнь, они ходят по одним и тем же "граблям", и достаточно комфортно себя чувствуют.., а если эти "грабли" их бьют, то они находят виновного...и если не находят, то они ЕГО назначают...)...За одухотворённое выражение лица.когда они разглядывая карту Москвы, начинают крутить её вместе с головой, пытаясь определить нужный им конечный пункт...)..За то, что они красят губы, глядя в зеркало заднего вида и путают педали в авто.)...За то, что они плачут по пустякам и этим, заставляют мужчин проникнуться и стать, хоть немного добрее...)...

Почему мои носки под креслом - это катастрофа, а твои использованные ватные диски по всей квартире - элемент интерьера?

Почему оставленная в холодильнике пустая тарелка тебя удивляет, но ты считаешь совершенно нормальным перелить суп из большой кастрюли сначала в среднюю, потом в маленькую, и, наконец, в мисочку?

Почему ты просишь, чтобы я взял тебя на встречу с моими друзьями, а потом ноешь, что тебе скучно, ты устала и хочешь домой?

Откуда взялась твоя уверенность, что у меня с рождения диплом электрика и слесаря-сантехника?

Почему ты презрительно фыркаешь, увидев Сигала на экране и смертельно обижаешься, что я не хочу с тобой смотреть какие-нибудь очередные "Девять и пять десятых недель"?

Почему ты так раздражаешься, когда я заглядываю в кастрюли, и так злишься, если я не интересуюсь твоей кулинарией?

Скажи, почему я тоже должен восхищаться Анджелиной Джоли, хотя мне больше нравится Памела Андерсон, которую ты терпеть не можешь?

Объясни, почему мужчина, жалующийся на недомогание вызывает у тебя нескончаемый поток саркастических замечаний и, подавая ему пример, с температурой 39 затеваешь генеральную уборку?

Почему, истратив остатки геля для бритья на зону бикини, ты так ревностно бережешь свой шампунь от посягательств?

Почему выбросив что-то из моих вещей, невинно хлопаешь глазками и говоришь, что понятия не имеешь о чем речь, ты тут не при чем и я сам должен следить за своим барахлом, но каждое утро требуешь, чтобы я вместе с тобой метался по квартире в поисках твоей расчески?

Почему перед выходом проводишь час у зеркала, а потом заявляешь, что меня вечно нужно ждать?

Почему ты недовольна скомканным полотенцем, хотя на его законном месте в ванной всегда сохнут твои трусики и лифчик?

Почему приходишь в бешенство, обнаружив ногти на половике, а волосы в кастрюле борща для тебя вполне нормальное явление?

Почему ты жалуешься, что для меня покупка зимней резины на машину важнее, чем покупка новых сапог для жены, хотя тебе самой становится дурно от словосочетания "общественный транспорт"?

Почему свои носки ты стираешь с белыми рубашками, а мои с половыми тряпками?

Почему ты стесняешься покупать презервативы, а меня каждый месяц отправляешь в супермаркет за прокладками?

Почему ты так свято уверена, что забрызганное в ванной зеркало исключительно моя заслуга?

Почему ты ластишься и прижимаешься ко мне, а потом оказывается, что ты хотела, чтобы тебе только почесали спинку?

Почему ты требуешь, чтобы я немедленно избавился от гантелей, о которые ты вечно спотыкаешься, потому что они занимают уйму места, а сама ни за что не хочешь расстаться с заржавевшей швейной машинкой, хотя шила в последний раз на уроках труда в 7 классе?

Почему тебе нужно полночи обсуждать наши отношения, а когда я утром прошу приготовить мне завтрак, называешь извергом, не дающим тебе выспаться?

Почему по два часа в день жалуешься подруге по телефону, что ты ужасно поправилась, а на спортзал времени совершенно нет?

Почему третий месяц ты изводишь меня какой-то полочкой, если сама еще не решила, куда ее повесить?

Почему ждешь, что я проявлю изобретательность при выборе подарка, а сама уже который год даришь мне парфюмерный набор "Оld Sрiсе"?

Почему сначала говоришь, что тебя возбуждает щетина, а потом - "Уйди, ты колешься"?

Почему если ты отдаешь распоряжение (например починить проводку, передвинуть пианино, просверлить стены перфоратором) и через пять минут оно еще не выполняется, ты демонстративно засучиваешь рукава и сама берешься за дело?

Почему когда я звоню из магазина и спрашиваю, что купить, ты отвечаешь "ничего не нужно", а когда прихожу домой, вдруг обнаруживаешь, что у нас нет ни картошки, ни хлеба, ни стирального порошка?

P.S: Боже-боже… как же узнаваемо…
Эх, мущщщины... и за что вы нас только любите?
( из инета)

.........нас много..ОЧЕНЬ много...сильных красивых самодостаточных,молодых(и плевать,сколько написано в паспорте) женщин...но при этом очень и очень одиноких,дети ,да они есть ,но это дети и любим мы их по- иному и они любят нас ,просто,как маму.

А ведь нам необходима совсем другая любовь. Нас обманывают ,а мы верим снова и снова...мы уже готовы быть вновь обманутыми...лишь бы ненадолго испытать чувство влюбленности ...Мы"воровки"...потому,что воруем крошки счастья от чужого пирога...по той простой причине,что тоже до боли ой как хочется быть счастливой. Выходя из дома одеваем независимость и неприступность,как одежду...пусть все думают,что у нас все отлично,а придя домой...смыв косметику становимся самыми обычным...немного уставшими..женщинами с грустью в глазах . Тупо смотрим в экран телевизора..,до бесконечности пьем кофе и много курим.........

Ведь признайтесь,найдите в себе силы,что до тошноты надоело ложиться спать одной. Ведь хочется забраться под одеяло и прижаться...ткнуться носом в плечо и пожаловаться,что устала,как собака и не чуешь ног и рук,что спина просто разламывается от усталости и начальник последняя скотина. Это совершенно не для того,чтоб к нам не приставали (это мужчины так думают),а просто,чтоб погладили,как ребенка...поцеловали...да какая разница куда...куда попало..хоть в ухо.и просто пожалели...нам ведь так мало надо. чуть-чуть поскулить ..похлюпать носом. Не надо,не говорите,что Вы другие и ВАм этого не нужно...(сама такая) Мы одинаковые! И нам надоело быть "подкидышами" в чужой постели... А теперь скажите...права ли я?

Отношения - это что? Это когда он звонит тебе, если ты задерживаешься в кафе с подругой, а ты не слышишь звонка, и по возвращении получаешь маленькую семейную сцену, потому что ему важно знать, где и с кем ты была.Это когда ему в контакте пишет какая-то баба, и ты ревниво интересуешься: кто это, вместо того, чтобы демонстративно отвернуться от монитора, потому что ну могут же у него быть просто знакомые девушки, а вообще это не твое дело, и если бы он спросил - кто пишет, ты бы тоже не сказала. Это когда ты можешь придти домой и расплакаться, потому что тебя все заебало, а он будет обнимать и говорить - моя маленькая, и ты действительно почувствуешь себя маленькой девочкой, и зажмешь его палец в кулачок, и будешь реветь дальше, но не потому, что все так плохо, а потому, что тебе нравится, как он тебя утешает. Это когда он сам приезжает за тобой на другой конец города вместо "вызови себе такси, я заплачу". Это когда он храпит ночью, а ты больно пихаешь его в бок локтем. Это когда ты красишь ногти на ногах, а он кричит, что лак воняет, и как можно собираться два с половиной часа, а сам все еще в трусах. Это когда ты в субботу специально встаешь на десять минут пораньше, чтобы успеть сварить кофе, пока он еще не проснулся. Это когда он приходит из магазина и говорит - "посмотри, я купил тебе твой любимый йогурт", и его обязательно нужно похвалить. Это когда он играет в фифа 2009, а ты садишься рядом и спрашиваешь: "а твои какие - красненькие или синенькие? а что бывает, если угловой? а что я такого сказала?" это когда ты идешь в душ, а он рядом чистит зубы и щиплет тебя за попу через занавеску. это когда ты спрашиваешь - а почему? а он отвечает - потому, что я так сказал, и ты затыкаешься, потому что он мужчина и ему виднее.

"Все меняется, и мы меняемся, и наша жизнь. Если бы расстались тогда, когда встречались, я бы остался в ее памяти самым лучшим парнем на земле, который исписал перед домом все тротуары ее именем, который горланил под гитару песни о ней, который уносил на мотоцикле навстречу ветру и мечте, и целую ночь упивался ее телом.

Черт, кто знает, что лучше? Остаться бы вот такой светлой, заветной несбывшейся мечтой или шагнуть вместе в ту часть жизни, которую никогда не описывают в сказках, и стать тем, который не..., не..., не..., не купил таблетки."

Мелкие кусочки битого стекла блестели на кухонном полу. Можно было бы радоваться этой красоте, только, словно кровожадные пираньи, они норовили вцепиться ногу.
- Это была моя любимая мечта, - глядя на случившееся, всхлипнула Она.

Он сел на стул и глядел на мусор под ногами.
- Ничего, новая будет, - буркнул и оперся спиной о стену.

Она залилась слезами и сквозь всхлипы промолвила:
- Какой ты стал равнодушный… Ты жестокий.
- Да никакой я не жестокий, - возмутился Он, - каким был, таким и остался.



- Хм, хм… Нет, я помню, ты был другим.
- Что за ерунду говоришь… И вообще, таких слов нет в сценарии, да и этих капризов тоже, - возмутился Он, - и меня давно достало то, что ты постоянно импровизируешь.
- Ничего я не импровизирую, я слабая женщина, которой нужно сильное плечо, нужно в него плакаться, нужно, чтобы обо мне заботились.
- Так я, что, против? - повышая голос, сказал Он, - заботиться я и забочусь, но плакаться постоянно на моих плечах и устраивать стервозные сцены - это отсебятина.
- Никакая не отсебятина, - Она уселась на кухонный стол, свесив красивые ножки, - просто ты давно не брал сценарий в руки.

Он встал со стула и направился в комнату:
- Сейчас принесу, и почитаем, - произнес он и тут же вскрикнув, сказал, - черт, порезался.

Капелька несбывшихся надежд показалась на его теле, порезавшемся об осколок ее мечты.

Она смотрела на свои ножки, периодически вытирая платочком носик. Всхлипнула. На пороге, сотрясая сценарий, нарисовался Он.
- Вот, пожалуйста, покажи мне, где здесь есть эта галиматья?! - листы общей тетради шуршали в его ладонях.
- Дай сюда, - протянула она руку, - дай покажу.
- Пожалуйста, я отлично знаю сценарий нашей семейной жизни.

Она взяла в руки сценарий и про себя отметила, какой не красивый у него вид: "Не семейная жизнь, а затертая тетрадь какая-то". Он молчал и смотрел, как она пытается разобраться в его почерке. Ее выражение лица становилось удивленным.
- Ну что там? - чуть возмущаясь, спросил Он.
- В том то и дело, что ничего! - воскликнула Она, - это не тот сценарий.
- Как не тот?
- Вот так, - Она спрыгнула, бросила на стол возле него тетрадь и, переступая через осколки, аккуратно вышла в комнату.

Он гадал, за чем это Она побрела. Ждать пришлось недолго. В ее руках была книжечка в розовом переплете.
- Вот сценарий нашей любви, - произнесла Она, протягивая ему.

В сильных мужских руках это издание с разноцветными картинками, вставленными романтичными фотографиями, текстами попсовых песен выглядело не гармонично.
- Что это ты дала?
- Это сценарий, а то, что ты мне дал, напоминает засаленную записную тетрадь автолюбителя.
- Бред, какой-то! Я эту розовую книжку первый раз вижу, - сказал Он и, подняв к ней глаза, добавил, - где ты ее взяла?
- Как это где! Она у нас в комнате все время лежит, и по этому сценарию я играю.
- Нет, ты меня извини, но это не сценарий моей жизни . . .

. . .

Шум на кухне не предвещал скорого прихода ночи. Пол в лучах люстры все больше начинал блестеть осколками. Таких оттенков радуги не видели даже ювелиры у бриллиантов. И кто знает, какие неожиданные красоты еще появятся.. .

- ... Давайте представим две ситуации, в которых проявляется два вида любви. В первом случае у тебя есть красивый, породистый, редкий пес, замечательная умница, доставляющий тебе радость и наслаждение. И ты его любишь - за то, что он такой красивый, такой редкий, такой породистый и такой замечательный.

И, если быть точнее, то ты испытываешь некие чувства. Чувства, разумеется, приятные. Но какие же? Гордость - посмотрите-ка, что у меня за пес, я могу себе позволить такую собаку. Радость - какой ты у меня, песик, хороший, как ты преданно меня приветствуешь, ну, знаю-знаю, как ты меня любишь, это тешит мое самолюбие. Тщеславие - эвон какая у меня грозная боевая единица, один вид которой повергает в уважительный трепет прохожих, а мне служит и подчиняется. Удовольствие - а как он хорош собой, какой ум в глазах светится, да мордочкой как мило тычется, когда чувствует, что я печален или устал.... ну и так далее. Посмотрим, что у нас получится - гордость, радость, самолюбие, тщеславие, удовольствие. А где же любовь?

- А может быть, из всего этого и складывается любовь?

- Любовь ни из чего не складывается! И ни на что не раскладывается! Она просто есть. Или ее просто нет.

- На примере этой собачки вы показали весьма типичную картину человеческих взаимоотношений. Ведь что получается: 'Я люблю свою жену за то, что она красивая, добрая, сексапильная', 'Я люблю своего мужа за то, что он умный, сильный, богатый, щедрый'.

- Верно... Назовем условно ту сумму эмоций по отношению к породистому псу Любовью Номер Один, или положительным личностным отношением.

...

Вторая ситуация, тоже на собачью тему. Ты идешь по улице и вдруг замечаешь безродную, беспородную шавку. И у тебя появляется совершенно бездумный, стихийный импульс - накормить ее, и ты бросаешь ей какую-то еду. И ты ее любишь. Не за то, что она красивая, породистая или ласково помахивает тебе хвостиком. А просто за то, что она сеть. Тебе от нее ничего не надо. Не она тебе дает. Ты ей даешь. И не думаешь об этом. Это и есть любовь. И в нашей системе назовем ее Любовью Номер Два. А если взять, к примеру, семейную жизнь, то идеальным сочетанием получится следующее - одна часть Любви Номер Один и две части Любви Номер Два. Независимо от того, о ком идет речь - ребенке, муже, жене или родителях.

- Это в идеальном случае. А в оптимальном?

- Что значит, в оптимальном?

- Ну я имею в виду золотую середину.

- В семье?

- Да.

- В семье золотой середины быть не может. В семье любовь либо есть, либо ее нет. Если любовь есть, то есть и семья, а если любви нет, то есть лишь совместное проживание двух или более тел под одной крышей.

О да… вот так всегда… Я могу решить все проблемы, кроме собственных…

Она была у меня сегодня утром. Мы пили кофе. Она рассказывала о том, что снова счастлива. Она благодарила. Я молчала о том, насколько мне сейчас не гуд. Я просто искренне радовалась за нее и не хотела омрачать счастливо сияющее лицо своими историями.
А недели две назад она сидела точно так же у меня на кухне. Она заикалась и захлебывалась слезами. Она говорила о том, что Он от нее уходит, что Он сказал, ему скучно, ему с ней никак и он больше так не может. Я долго терпеливо ей рассказывала о том, что любовь и отношения – это не статика, а динамика. Напоминала, как мы ходили с ней на выставки, в театры, кино, клубы, как страдали фигней, сколько было впечатлений.

Ей тогда было чем с Ним поделиться. Она следила за новостями, она была в курсе и была интересна. Но прошло чуть больше года. В Ее жизни остался только один маршрут: работа-дом… туда и обратно. И все было хорошо, и была любовь, но только Он менялся, а Она… Она застыла в любви к нему. Ему больше не надо было Ее завоевывать, Ей, впрочем, тоже казалось, что Его больше не надо постоянно завлекать. Но гармоничные отношения – это не только борщи и обмен поцелуями, это еще и контакт двух душ, двух интеллектов…словом, двух личностей… Я вообще много тогда всего ей наговорила. Она сидела, кулачками размазывая тушь по скулам, и молча кивала. На следующий день я сделала им подарок – служба доставки появилась в их квартире и вручила два билета в кино, к которым прилагалась карточка с наилучшими пожеланиями и неприятием отказа. После кино они решили, что готовить ужин неохота и заехали в пиццерию… Моя подруга девушка сообразительная, она поняла, что и как.

И снова жизнь прекрасна. Она завоевывает любимого каждый день, впрочем, и его активность резко возросла;). Ее друзья безмерно счастливы снова Ее видеть. Отношения с коллегами улучшились, стали более теплыми… теперь то вместо ее привычного отказа от послерабочих посиделок: «Меня ждут», они слышат обрывок телефонного разговора: «Милый я тебя обожаю, сегодня немножко задержусь, но зато когда приеду…». Милый снова заинтересован, заинтригован и занят поиском развлечений на двоих, а так же закупкой конфет, букетов и прочих приятностей…

Такая вот история;)

"Ага, - скажете вы, - довольствуйся, терпи и надейся! А как же тогда вечная традиция покорения женских сердец с помощью самых экстравагантных и широких жестов? Как же тогда с этим вечным "капризная, упрямая, вы сотканы из роз!"?

Ну, эта "песня" для самых молодых. Насмотревшись сериалов, наслушавшись легенд времен бабушкиной молодости, они зачастую именно такой меркой начинают измерять глубину чувств своих поклонников. Девушкам это свойственно во все времена. Чем и пользуются коварные соблазнительницы всех мастей.

Вообще, эта идея (чтоб послужил поклонник до того, как получит жену) весьма стара. "А поди-ка туда, не знаю куда... А принеси-ка ты то, не знаю что..." Что-то вроде духовного, а иногда и материального калыма. Боюсь, что мужчины эту традицию воспринимают тоже традиционно: я тебе послужил, а теперь твоя очередь настала!

А вдруг вы перестарались с капризами, вдруг он затаил чего? Да ладно, шучу. Не стоит так уж доверять песенным текстам и дамским романам, все-таки не затем их писали, чтобы жизнь по ним делать.

Каприз украшает девушку, как легкий завиток прическу, как зелень - жаркое, как картуз - Жириновского. Но только украшает, ибо главное - то, что под ним. К тому же, умение остановиться главное достоинство для посетителя казино и девицы на выданье.

Задумывались ли вы над тем, что неумеренные аппетиты губят тонкость восприятия еды? И тонкость отношений тоже.

Инга влюбилась. Удачно так влюбилась: рост метр девяносто, глаза карие, банковский счет, свое дело в Америке. Истосковавшийся в чужих краях по поэтичности, Евгений писал Инге письма, преподносил орхидеи... Гуляли они по старинным паркам и обнимались на фоне прелестных пейзажей. Говорили о любви, играли в сложную игру легких душевных прикосновений.

Тут и начали родственнички Ингу подзуживать: что это, мол, за подарки? А где кольца с бриллиантами?

Семья у Инги самая простая, и родителям казалось, что если человек богат, то должен это богатство демонстрировать. Инга о шикарной жизни только фильмы смотрела, и ей тоже было интересно: какая она, эта шикарная жизнь?

И она стала намекать Евгению, что ей тоже материальное не чуждо. Но поскольку профессионально капризничать она не умела, тон взяла неверный, оскорбительный. На красивую жизнь, а точнее - на чей-то отдых, она посмотреть успела. И кольцо с бриллиантом получила, и кучу платьев, и всякое другое. Но вот из их отношений с Евгением что-то безвозвратно ушло. Не то чтобы он был жаден и не хотел сделать ей приятные подарки, просто ему казалось, что она - не такая, как другие. Для него исчезла из их встреч та особая легкость и несовременная тонкость общения.

Может быть, своими требованиями Инга напомнила Жене что-то из его прошлого, не слишком для него приятное. Как бы там ни было, их роман сошел на нет.

Да, редкая женщина обладает стойкостью булгаковской Маргариты: "Никогда ничего не просите". Ждать, когда сами все дадут? А вдруг не дадут?

Ребенком Люсечка была необычайно трогательна: маленькая, хрупкая, с огромными фиалковыми глазами, она всем своим видом вызывала желание обнять и плакать. Она росла в благополучной и состоятельной семье. Любой каприз, даже самый невероятный, ее родители бросались выполнять сломя голову. И в школе слабенькая Люсечка с железным терпением добивалась всего, чего хотела, но умиление вызывала по-прежнему. Замуж Люся вышла рано. Муж вынес Люсечку из дверей загса на руках и уже не позволил ступить ее ножкам на грешную землю. Стоило ей вздохнуть, что шубка "колется", как появлялась новенькая, помягче. Стоило печально протянуть: "На солнышко хочется...", как появлялись билеты на самолет, и противное межсезонье Люсечка пересиживала где-нибудь на Кипре. Шурша ресницами и вздыхая, она желала еще и еще чего-то и не задумывалась, откуда оно берется. Ее муж Алеша стал хозяином маленького, но прибыльного предприятия. Но грянул гром. Времена переменились, и Алеша в них не вписался. Он провел несколько поспешных и рискованных сделок (ведь Люсечка так хотела свой домик в сосновом бору!) и влез в долги. Но сказать об этом обожаемой жене - никогда! Он нес бремя в одиночку и, в конце концов, свалился с тяжелым заболеванием. Вот тут кстати была бы мораль сей басни: неприспособленная к жизни Люсечка вынуждена была идти на улицу торговать газетами. Но вышла она не на улицу, а в прогорающее мужнино предприятие. И кто знает, что сыграло решающую роль - Люсечкина цепкость или ее умение взмахнуть ресницами в нужный момент, но фирму она спасла. Муж поправился, но с работы Люсечка не ушла, а стала директором. По-прежнему слышится ее воркованье: "Хочется чего-нибудь японского..." Но теперь она точно знает, откуда берутся деньги на поездку к Фудзияме.

Особенно очаровательна женская ипостась - женщина-ребенок, женщина-кукла, женщина-дитя. Они самые разорительные любовницы и жены. Им приятно потакать, их радостно баловать. Но при этом очаровательная малышка не может быть хозяйкой в доме, с ней не советуются, ее не посвящают во взрослые дела. Ей многое не позволяют. Даже дельный совет женщины-куклы воспринимается с иронией. А главное жизнь не всегда имеет лицо любящего родителя, есть у нее и иные выражения физиономии.

Капризы малыша очаровательны до тех пор, пока они не мешают важным и насущным делам взрослых. И мужчины либо вынуждены рано или поздно пресечь эти претензии, либо, угождая и потакая, попадают в зависимость от неумного и неопытного существа. И всякая маленькая или большая "бэби" должна об этом помнить. Иначе ей грозит перспектива оказаться у разбитого корыта.

Но оставим их, вечных Лолит, с их резвым топаньем ножкой. А вот почему мы, разумные и опытные, ответственные и уравновешенные, переходим границы, хотя точно их знаем? Чего это мы, словно в дурном сне, требуем и вопим, провоцируем и заставляем? Источник вечного раздражения "Комплекс" - славное словечко, за ним может скрываться все что угодно: легонький садизм, тяжелая неуверенность в себе, неудовлетворенная чувственность...

Очень часто наши комплексы выливаются в желание: "Я хочу, чтобы ты..." Я хочу, чтобы ты доказал мне и окружающим, что я - самая красивая. самая благополучная, самая желанная. Но, увы, доказательства такого рода помогают редко, ибо только сам человек способен себя исцелить. Душевные травмы бездонны. Заполнять их можно бесконечно. И суть здесь чаше всего не в самих требованиях (купи или сделай), а в сладкой возможности кем-то распоряжаться, кого- то третировать. Стоит ли говорить, что это - самый верный путъ к разрушению союза с любящим тебя человеком. Более того, это еще и самый короткий путь к разрушению самой себя.

Примеры у всех на виду. Безобразные сцены в магазинах и на улицах, громкие скандалы, жалкие ссоры... Тяжелая артиллерия семейного шантажа: либо ты сделаешь, как я хочу. либо... Ах. сколь плачевны итоги. А ведь можно было остановиться, взять себя в руки. Ведь в глазах, что напротив, вы постепенно превращаетесь в источник вечного раздражения, в противного идола, требующего все новых и новых приношений.

А не кажется ли вам, что ваши требования заведомо невыполнимы, подсознательно завышены? Потому что вам доставляет удовольствие видеть мужчину униженным. В таком случае визита к психологу не избежать. И часики от Картье вас не спасут. Только анализ собственных желаний и действий поможет вам не увидеть дно этого пресловутого деревянного корыта.

Спальню уютно освещает ночничок. Бабушка читает сказку, и перед глазами внучки возникают картинки:золотая рыбка, похожая на вуалехвоста в детсадовском аквариуме, синее море, разбитое корыто... Девочка задумчиво говорит: "Вот капризная старуха! Неужели она не знала, что надо вовремя остановиться?"

Действительно, почему мы иногда не можем вовремя остановиться?

Пройдет немало лет, девочка превратится в красивую женщину. В пылу семейной ссоры она, мимоходом взглянув в зеркало, не заподозрит в себе ни малейшего сходства со старухой из сказки...

Хотеть не вредно?

По-моему, хотеть полезно. Вот просыпаетесь вы утром, открываете глаза, и... никаких желаний! Что бы это значило? Одно из трех: либо вы вчера отмечали свое столетие, либо вы завтра уходите в монастырь, либо вам срочно необходимо к психиатру Ну что это за жизнь, если в ней не осталось места для желания?!

В начале любого свершения, любой карьеры лежит некая претензия, какое-то наше "хочу".

Хочу стать, хочу сделать... И не важно, что на пути к свершению всех этих "хочу" порой вырастает препятствие в виде любимого мужчины.

Главное - женщина хочет! Она хочет, чтобы он ухаживал красиво, чтобы дом построил, чтобы утюг купил... И мужчины ухаживают, строят, покупают... Каприз - средство управления мужем, каприз - козырная карта семейной игры, каприз - выхлопная труба вашего двухместного автомобиля.

И все же на свете встречаются мужчины, которые не считают капризы законным правом женщины. Более того, крамольные мысли насчет неумеренности требований посещают облысевшие головы самых покладистых мужей.

Один мой приятель с возмущением повторял любимую фразу своей тогдашней девушки: "Я хочу, чтобы ты...'' Он декламировал цитату на все лады и шипел, как рассерженный кот. "Ты подумай, - возмущался он, - хочет она, но должен-то сделать я!" Он полагал, что ежели его девушка чего-то хочет, то это еще не означает, что ей позволительно переадресовывать свое желание ему. У него же есть и свои собственные!

Поэтому так ли безобидны легкий каприз, милое упрямство, прелестный скандальчик? Почему желание способно отравить жизнь всей семье? По какой причине женщина не останавливает себя, хотя видит, что действует во вред?

Почему мы так страстно их любим
За эту восхитительную ямку на плече, в которую можно, как в колыбель, уложить голову во время сна.
За то, что они проявляют энтузиазм в отношении наших тел. Даже в тех случаях, когда мы не испытываем аналогичного чувства.
За то, что они всегда не прочь заняться сексом. Правда, не всегда бывают к этому готовы.
За то, что им требуется раскачка, чтобы влюбиться. Но когда они влюбляются, эти “раскачивания” напоминают землетрясение.
За волосы на груди и на руках и за чисто выбритые щеки.
За их отвагу при встречах со змеями, жуками, летучими мышами и при необходимости вкрутить лампочку.
За их страстное желание вонзить зубы в бифштекс или в шоколадный торт.
За их умение одним махом попытаться решить все проблемы.
За взгляд, который они дарят, когда на макушке красуется бейсбольная кепка козырьком назад.
За то, какими нежными они становятся, когда плачут, и за то, что они это делают крайне редко.
За предметы их мужской гордости — такие конструкции мы бы сами не выдумали.
За то, что делами они возмещают упущенное на словах.
За то, что они становятся незаменимыми компаньонами во время езды по неизвестной дороге и прогулки по темной аллее.
За то, как они любят своих матерей.
За то, что они напоминают нам наших отцов.
За то, что они никогда не откажутся отправиться с женщиной на прием или в ресторан, даже если она похожа на кинозвезду, а сами они тянут в лучшем случае лишь на шофера.
За их неистощимое желание разговаривать о еде, работе и деньгах причем в последнем случае наши накопления приплюсовываются к их собственным.
За отвагу, с которой они принимаются прочищать забившиеся туалеты, чинить плитки и забивать гвозди.
За то, что они никогда не обращают внимания на гороскопы.
За то, что они редко врут по поводу их возраста, роста и размера.
За благоговение, которое они испытывают перед домашней пищей.
За то, как сексуально они выглядят в джинсах.
За то, как сексуально выглядят их пальцы в обручальных кольцах.

За то, что они так сильно любят нас.

Все это я называю любовью
Все это… Неизбежность и незащищенность от этого состояния, будоражащий страх. Бешеное желание. Смех по утрам в постели. Щенячий восторг и нескрываемая улыбка






. Боль в сердце, не заглушаемая ничем. Ощущение всего себя – живым. Всплеск неконтролируемых эмоций. Прощение и пощада. Спокойствие, просто тихое, безмятежное чувство. Нежность глаз, поглаживание пальцами, легкое прикосновение губами. Взгляд, полный чем-то необъяснимым и понятный без слов, который говорит большее, чем могут прошептать влажные губы. Слова, срывающиеся в порывах между вдохами, взволнованные слова о чувствах. Слезы, слезы от счастья, что он рядом, что ты под его защитой. Слезы от маленьких разлук, скучания по его запаху, телу, голосу. Ощущение, что ты вся принадлежишь только ему, и только он знает твои маленькие родинки, только он чувствует, как ты вздрагиваешь от его поцелуев. Сладкие стоны, громкие крики, неконтролируемые звуки. Влажные завитки волос на шее, дрожание в ногах, участившийся пульс. Его сильные руки, сжимающие твою талию и не дающие извиваться от захлестнувшей волны удовольствия. Гордость оттого, что именно ты с ним рядом, и именно он рядом с тобой. Беспокойство за его здоровье, день, работу, его родных, друзей. Боль оттого, что не все в жизни может быть вечно, и его чувства к тебе тоже, но, чтобы ни случилось, эти мгновения будешь помнить всю жизнь.

Все это…

Это и есть любовь.

Он повесил свою огромную сумку на плечо и повернулся к ней спиной.
Кинулся на поиски контролера.
Она видела, как он убрал билет в бумажник и помахал ей рукой...

И "Евростар" побежал от нее прочь.
И она заплакала, глупая гусыня.
А он маячил вдали крошечной серой точкой...

У нее зазвонил мобильник.
– Это я.
– Знаю, номер высветился...
– Уверен, ты там сейчас изображаешь романтическую героиню, разнюнилась, захлебываешься слезами и соплями... Уверен, стоишь одна в конце платформы, как в кино, и оплакиваешь любовь, исчезнувшую с облачком белого дыма...

Она улыбнулась сквозь слезы.
– Вовсе... Вовсе нет, – наконец выговорила она, – я... Я как раз выхожу с вокзала...
– Врушка, – произнес голос у нее за спиной.

Она упала в его объятия и прижалась к нему крепко-крепко-крепко-крепко. До хруста в костях.
Она плакала.

Неизвестно, куда целились минометчики, но снаряды попали в детский приют в маленькой вьетнамской деревушке, которым заведовала группа миссионеров. Все миссионеры и один или два ребенка были сразу убиты, а еще несколько детей были ранены, в том числе одна восьмилетняя девочка.

Деревенские жители запросили медицинскую помощь из соседнего города, в котором была радиосвязь с американскими войсками. Наконец, приехали военный доктор и медсестра с комплектом медицинских инструментов. Они обнаружили, что положение девочки наиболее критическое. Если не принять немедленные меры, она умрет от шока или от потери крови.
Для переливания крови им срочно требовался донор с той же группой, что и у девочки. Быстро проведя анализы, врач обнаружил, что ни один из американцев не подходит, однако нужная кровь есть у нескольких сирот, которые не были ранены. Врач говорил на вьетнамском вперемешку с английским, а медсестра немного изучала французский в институте. Изъясняясь на этой смеси языков, а также помогая себе жестами, они попытались объяснить напуганным малышам, что если они не возместят девочке потерю крови, она непременно умрет. Затем они спросили, кто хочет помочь ей и дать свою кровь.
В ответ на эту просьбу дети широко открыли глаза и замолчали. Прошло несколько томительных мгновений, пока, наконец, маленькая дрожащая ручка поднялась вверх, быстро опустилась и снова поднялась.
- Спасибо, - сказала по-французски медсестра, - как тебя зовут?
- Хань, - ответил мальчик.
Ханя быстро положили на кушетку, смазали руку спиртом и ввели в вену иглу. Во время этой процедуры Хань лежал, не двигаясь, и молчал. Но через секунду он друг сдавленно всхлипнул, быстро закрыв лицо свободной рукой.
- Тебе больно, Хань? - спросил доктор.
Хань покачал головой, однако через несколько секунд снова всхлипнул и снова попытался сдержать свой плач. Доктор еще раз спросил, не больно ли ему, но Хань отрицательно покачал головой.
Но вскоре редкие всхлипывания превратились в равномерный тихий плач. Мальчик крепко зажмурился и сунул кулак в рот, чтобы сдержать рыдания.
Врач забеспокоился. Что-то было не так. В этот момент на помощь подоспела медсестра-вьетнамка. Увидев страдания мальчика, она быстро спросила его о чем-то по-вьетнамски, выслушала его и сказала ему в ответ что-то успокаивающим тоном. В ту же секунду мальчик перестал плакать и вопросительно посмотрел на вьетнамку. Она кивнула ему, и выражение облегчения появилось на его лице.
Подняв глаза, медсестра тихо сказала американцам: "Он думал, что он умирает. Он не понял вас. Он подумал, что вы просили его отдать всю свою кровь, чтобы девочка могла жить".
- Но почему же тогда он согласился на это? - спросила американская медсестра. Вьетнамка повторила вопрос мальчику, и он просто сказал:
- Мы - друзья...

Спасибо всем за поздравления. Правда приятно! Приятно вдвойне, учитывая, как редко в последнее время я здесь появляюсь. НО! Не в обиду будет сказано, самый лучший подарок я получила от дядечки милиционера, который подарил мне 4 месяца езды за рулем. А так бы опять без прав осталась)

Вы когда-нибудь мечтали об идеальном партнере?
Я да… До недавнего времени…
Я, конечно, не могу с полной уверенностью сказать, что в моем больном сознании четко сформировался образ этого эфемерного создания, но желание чего-то более полноценного, чем имеющийся материал, возникало все чаще и чаще.

Женщины, по-моему разумению, вообще делятся на три вида.
Первый, и более многочисленный, это Ассоли. Ждут они принца с алыми парусами, ждут, представляют брюнета с голубыми глазами или блондина с карими – не столь важно, а приковыляет к ним черт с малиновыми рогами, и начинают они его переделывать под свой идеал. Не зря ж 20 лет геморрой насиживали. Только вот черт бычится, рожками их бодает, хвостом по спине прохаживается, и тут уж два выхода, либо с чертом жить, либо волком выть, но без энтого черта, разумеется.
Второй, менее многочисленный, но все более разрастающийся, это Душечки ( с Чеховым, я думаю, все знакомы). У них не жизнь, а малина! Уж какой бы экземплярчик не попался им в лапки, всяк хорош. А не хорош, так привыкнем. Себя на изнанку вывернем, а пристроимся, потому как на десять девчонок по статистике девять ребят, а из них три алкаша, два блядуна, и три нетрадиционной ориентации. А вон, он - девятый, на диванчике валяется, свой, родной, пусть и плохонький, но свой.
Третий тип, занесен в красную книгу, потому как вид редкий и вымирающий. Эти с рождения к мечтам не привыкшие, поэтому довольствуются, чем есть, наивно полагая, что с милым рай и в шалаше. И только изредка представляют себя, занимающихся любовью с ….. ( подставьте любое имя), после чего, любят своего суженного еще больше! Есть и подвид этого вида, не имеющий названия, потому как он больше узнаваем нам с вами, как НЛО. Эти действительно, находят свой, как им кажется, идеал, и живут долго и счастливо и умирают в один день.

И к чему это я?
Да к тому, что если б идеалы сидели бы сейчас у нас на кухне и чай попивали, сбежали бы мы, девки, через неделю к неидеальным, потому, как жить с ними скучно, придраться не к чему (когда все хорошо, тоже не хорошо), пожаловаться не на кого ( а раз пожаловаться не на кого, значит про посиделки с подружками вообще забыть можно), да и чувствовать вы себя будете совершенным ничтожеством, потому как женщин идеальных вообще не существует, а рядом с ТАКИМ должна быть совершенно другая, более достойная.
Да…. если бы они существовали, то жизнь наша, бабоньки, была б не жизнь, а сплошная черная полоса, потому как заняться нам с вами было бы совершенно нечем!

Если ты родилась женщиной, ты обязана быть богиней.

А когда на встрече бывшие однокурстницы обсуждают твои груди и губы, это значит, что с ними что-то не так или им просто завидно?
Терпеть не могу такие сборища, за исключением нескольких человек общаться там не с кем, а с этими людьми я и так вижусь. Все разговоры носят обычно такой характер:
- Ты родила?
- Давно?
- А так потолстела, надо же!




- А кто это тебя п овожал?
- А где Леша?
- Развелась?
- А мы вот заграницу с мужем летали...



- У тебя такая прическа классная!
- Как раз все прыщи закрывает!


- Ой, новое колечко!
- Красивое!
- Ему сколько?
- Да нет, я думала лет 60, раз такой раритет дарит....



- А вы заметили, у Люски нос длиннее стал!
- Что?
- А у тебя шею совсем пропала.
- А, это все пиджак! А я думала, это панцирь...



И все в этом духе! Я в шоке, какие же мы бабы стервы!

Человеку свойственно стремиться к удовольствию и бежать от страдания, только это стремление и вложила в него природа - все остальное придумано людьми для того, чтобы подчинить себе ругих людей...

В своем романе «Анна Каренина» Толстой писал:
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, но каждая несчастная семья несчастна по-своему». И в этих словах, бесспорно, есть доля истины.

Что вообще представляет собой счастливая семейная жизнь?
Жизнь с любимым человеком, в материальном достатке и полном взаимопонимании?
Может быть. Но, даже имея все это, не всегда чувствуешь себя по-настоящему счастливым человеком. Нам свойственно быть постоянно в поиске чего-то, чего всегда не достает для достижения полной гармонии. Одновременно мы старательно ищем то, что может стать впоследствии проблемой номер один.

Прожив с мужем 8 лет, я стала задумываться о том, что все эти годы прошли, как караван по безжизненной пустыне. Мне нечего вспомнить, чтобы посмеяться, мне нечего рассказывать за столом среди друзей. Я с тоской осознавала, что нет больше той любви к спокойному мужу, все чувства угасли, и осталась только пыль.

Нет, мы никогда не ссорились, домой он всегда приходил вовремя, дарил подарки на каждый праздник. Он любит гостей, всегда улыбался и был в хорошем настроении.
Единственным, что удерживало меня рядом с этим чужим мне человеком, это моя дочь. Наша дочь.

Но с каждым днем его правильность и положительность меня все больше раздражала. Я специально перестала гладить его рубашки, ссылаясь на боль в спине, перестала хорошо готовить, все больше задерживалась на работе. Удивляло и бесило то, что он не устраивал скандалов, молча и понимающе кивал на очередной выкинутый мною номер. Я стала думать, ну что еще сделать, чтобы он понял, что я не могу находиться рядом с ним? Завести любовника я себе не могла, это было не в моих правилах, при всей моей ненависти к мужу, черту верности я переступать не собиралась.

Как-то я попросила совета у близкой подруги, объяснила ей ситуацию, рассказа ей о том, что угнетало на тот момент. Но, увы, она меня не поняла. Она не понимала, как я могу быть несчастна, как я могу жаловаться, когда подо мной Lexus, когда у меня двухэтажный дом за городом, когда рядом любящий муж и красавица дочь.

«С жиру бесишься», - резюмировала она.

Поэтому после этого я предпочитала молчать. Молчала я довольно долго, но в конце концов мои нервы дали маху. Я стала плакать и кричать, требовала от него развода, сказала, что меня бесят его безразличие ко мне и чрезмерное спокойствие, что я устала от этой серой жизни. Что мне хочется хотя бы иногда пойти прогуляться по выходным с мужем. Просто так, без шикарных ресторанов, без дурацких светских мероприятий, от которых реально тошнило. Хотелось пройтись с ним в парке, хотелось посидеть и поговорить о всяких глупостях. Нет, у него же нет времени на такую ерунду! А я хотела жить как все нормальные люди.

Он сначала опешил, потом стал ходить из угла в угол и спрашивал: «Что с тобой? Чего тебе не хватает? Ты сошла с ума!»
После долгого выяснения отношений я поставила точку своим воплем: «Я тебя не люблю!!! Я вышла замуж за твои деньги, и мне надоело так жить!!! Я тебя ненавижу! И хочу развода!»
Он упал на стул и тихим голосом ответил: «Хорошо».

Я пожалела о сказанном, ведь это было не так, на самом деле я никогда не гонялась за его состоянием, любила искренне, поэтому согласилась выйти за него. Просто по-другому добиться его согласия на развод я бы не смогла.

Все документы были оформлены, и я с дочерью перебралась на новую квартиру. Раз в месяц шофер забирал девочку, и она уезжала к отцу. Я же с полным энтузиазмом окунулась в работу. Карьера шла в гору, а в душе медленно рос какой-то комочек горечи, который не давал мне покоя. По ночам я вспоминала эти разочарованные глаза мужа и плакала. Плакала, сама не зная почему. Мне было больно осознавать, что я совершила роковую ошибку - по глупости разбила сердце человеку, и самое страшное то, что всю свою жизнь буду жалеть об этом. Теперь, когда я всего добилась сама, я потеряла стимул для дальнейшей жизни. Наверное, если бы не дочка, мое единственное сокровище и радость, я давно бы покончила с собой.

Внезапно у меня появилась надежда на то, что я могу все вернуть. Я была уверена, что он меня все еще любит, поэтому поймет меня.

«Нет, я должна его вернуть! - решительно сказала я себе. - Мы снова будем вместе!»
Эта мысль прибавляла мне силы, я ждала удобного момента, чтобы встретиться с ним и поговорить.

Но совсем недавно мне на работу пришел конверт. Я раскрыла его и вытащила красивую блестящую открытку, которая оказалась приглашением на свадьбу. Свадьбу моего уже бывшего супруга и его будущей жены.

Сколько бы родных и близких ни было у человека, наедине с природой он пронзительно одинок.

Мы чаще легко отказываемся от тех, кто нас любит и беспокоится за нас, и с одержимостью безумца остаемся рядом с теми, кто каждодневно монотонно уничтожает нас своим равнодушием и, еще хуже, ненавистью. Парадокс.

Варя сидела за столиком, потягивала коктейль и мечтала о доме. О том, чтобы вернуться наконец в свою квартиру, снять каблуки, надеть плюшевые тапки и любимую пижаму. Выпить теплого чая с медом и завалиться спать. А тут пришлось идти на день рождения к старому институтскому другу. Народу собралось много, все больше бывшие однокурсники. Варя была рада повидаться, но время двигалось к полуночи и очень хотелось спать. Да. Тишины и покоя хотелось тоже. Однако праздник был в разгаре. Откланиваться первой Варя считала дурным тоном. За первым, как правило, тут же тянется второй, а там и третий вспоминает, что завтра рабочий день, и все остальные потихонечку разбредаются по домам. Хозяин огорченно кивает на прощание. В общем, уходить первой Варя не любила.

- Прекрасный вечер! - развязный молодой человек отодвинул стул и сел напротив Вари.
Варя даже не посмотрела в его сторону.
- Да, да, да, - засмеялся он, - конечно, конечно! Как это на нас похоже. Включаем презрение!

Варвара смерила нахала убийственным взглядом. По идее он тут же должен был рассыпаться в прах. Однако тот и не думал.

- Между тем, если бы на моем месте был мужчина мечты, твой суженый, или как там? Половинка, вот. Пусть даже он немножко выпил, мы ведь не в консерватории. Так, вот если бы он был на моем месте, ты бы уже давно испепелила его своим высокомерием. И он бы отползал зализывать раны с растоптанным эго и порушенной психикой.
- Надо меньше пить, - отозвалась Варя.
- Это верно, - кивнул юноша,- тут не поспоришь. Ты вообще у нас девушка правильная. Безупречная, можно сказать.
- У нас? - возмутилась Варя.
- Угу, - кивнул юноша, - у нас с тобой.

Варя огляделась по сторонам. Именинник Валера пытался танцевать сальсу. Получалось смешно. Варя помахала ему рукой. Сейчас он придет и избавит ее от этого нахала. Однако тот не торопился. Валера улыбнулся Варе и помахал в ответ. И все. Продолжал резвиться на танцполе. Что-то не так!

- Ничего не выйдет, подруга, - сказал молодой человек, - я твой глюк.
Он щелкнул пальцами, и музыка стала тише. Будто бы вокруг приглушили звук, как у телевизора.
- Шумно тут, - юноша потер виски.

«Доигралась, - подумала Варя, - какой кошмар! А ведь мне еще так мало лет!»
- А что ты хотела? - тут же влез неуемный собеседник, - недосып, кофе литрами на завтрак, в обед и вечером. Тоннами шоколадки! Ты вообще слышала про здоровое питание что-нибудь? Часами сидишь в пробках и дышишь говном.

Варя посмотрела на него внимательно. На вид не больше двадцати пяти. Белокурые волосы, голубые глаза. Хорошее, приятное лицо. Внешность такая, ангельская.
Модно одет и причесан. Дорогой костюм, белая рубашка. Но все это будто бы его стесняло, будто было ему непривычно, будто не его.

«Я просто напилась, - схватилась Варя за спасительную мысль, - я высплюсь, и все снова будет хорошо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не сумасшедший дом!»

- О чем это я?- спросил он. - Ах да… Знаешь, мне иногда кажется, что большой ошибкой было подарить людям любовь. Уж очень хлопотное это дело. Так было бы хорошо, если бы люди могли счастливо проживать в одиночестве, занимаясь общественно полезным трудом или, скажем, сельским хозяйством. Ты представляешь, какой бы был коэффициент полезного действия? Офигительный! Уровень жизни там, и всякое такое. Так нет же! Надо было придумать все эти томления, страдания, метания, поиски любви. Почему человек может быть счастлив только вдвоем, знаешь?

Варя помотала головой.
- Вот именно, - вздохнул он, - так, ну ладно…
Он взглянул на часы.
- У меня всего-то полчаса на земле, а мы еще ни о чем не договорились! Я, между тем, мечтал забацать пару танцев. Так вот, дорогуша, я устал. Устал о тебе заботиться, потому что ты дура. Влюбляешься в идиотов, а нормальных мужчин не видишь в упор.

Варя наконец решила прояснить ситуацию.
- А вы кто? - спросила она робко.
- Я? - засмеялся юноша, - а тебе как нравится? Мне, например, нравится имя Леопольд. Такое величественное и гордое. Я буду Леопольд, договорились? Можешь называть меня Лео. Хотя нет. Лео не называй. Это пошло.
- А, это… - начала Варя.
- Я знаю о тебе все, красавица моя, - поведал Леопольд страшным голосом, - я рядом с тобой с того чудесного момента, когда ты делала свой первый вздох. Я первый обнял тебе на этом свете, имей это в виду!
Варя недоверчиво хмыкнула. Леопольд выглядел слишком молодым. Даже юным.

- Я верил в тебя, дорогая,- продолжал он, - я радовался, когда ты хорошо училась и получала медальки на фигурном катании. И когда ты читала книжки ночи напролет, я тоже был чрезвычайно доволен. Когда ты закончила институт с красным дипломом, я гордился. Хотя, положа руку на сердце, не понимал, почему ты упиралась именно в красный? «Все ли у нее в порядке?» - тогда впервые задумался я. В смысле, с головой? С приоритетами? Но когда ты поплелась писать эту дурацкую диссертацию, мне это дело стало надоедать. Все должно быть в меру, дорогая, не правда ли? А потом ты вышла замуж за этого нарцисса Андрея в то время, когда у тебя был нормальный, адекватный Валера. Я обалдел! «Ну ладно, - расстроился я, - люди должны совершать ошибки» Ты как будто специально выбираешь идиотов. Петров с его изнурительной интимофобией. Сколько слез ты из-за него пролила? Чего стоил твой Димочка? Бухарь, хам и бабник, но ты вцепилась в него, как репей, придумав, непонятно почему, что он лучший на земле.

- Я… - хотела возразить Варя.
- Можешь не продолжать, - остановил ее Леопольд, - я знаю эту песню. Он добрый, хороший и очень мужественный. Варя, где твои глаза? Где разум? Между тем, я буквально за руку подвожу к тебе мужчин, с которыми ты могла бы быть счастлива. Помнишь, ты летела в Рим и вылила на соседа чашку кофе? По-моему, было весело. Но когда он завел с тобой непринужденную беседу, ты вжалась в кресло, сделала каменное лицо и отвечала односложно, как на допросе. Прошлым летом у тебя заглохла машина , и когда достойнейший мужчина предложил тебе помощь, ты как реагировала?
- Он противно кокетничал, - вставила Варя, - вел себя, как старый ловелас.
- Много ты понимаешь, - скривился Леопольд, - да, он немножко старше тебя. Но он всю жизнь бы сдувал с тебя пылинки и носил на руках. Так нет! Нам этого не надо. Нам нужны трудности, чтобы их мужественно преодолевать. Мне досталась умалишенная!
- Что значит досталась? У вас там что, лотерея?
- Типа того, подруга. Очередь.
- Значит, о главном, - продолжал Леопольд, - действовать будем таким образом…
И тут перед глазами у Вари все поплыло, и она стала стремительно проваливаться в темноту.

- Эй, Варвара, просыпайся.
Варя открыла глаза. Рядом сидел Валера.
- Ну ты даешь, мать! - улыбнулся он, - До чего ты себя довела? Уснула на дискотеке! На дискотеке!!! Кому рассказать, не поверят.

- А поехали, - оживился Валера, - со мной на дачу в пятницу? Будешь лежать в гамаке, смотреть в небо, а я буду за тобой ухаживать.
Варя огляделась по сторонам. Кажется, она действительно заснула.
- Пойдем, я отвезу тебя домой,- поднялся Валера.
- Нет, нет, - горячо возразила Варя, - у тебя же день рождения. Я сама доберусь, вызову такси.
- Не спорь, - сказал Валера, - пошли.

Всю дорогу Валера рассуждал о том, что себя надо беречь, больше отдыхать, дышать свежим воздухом, высыпаться. Потом он завел речь о том, что всех денег не заработаешь, карьерная гонка до добра не доведет, тому миллион примеров. К тому же Варя уже многого добилась для своих лет, и пора немножко если не остановиться, то хотя бы притормозить.
Варя угукала и кивала.

- А поехали, - оживился Валера, - со мной на дачу в пятницу? Будешь лежать в гамаке, смотреть в небо, а я буду за тобой ухаживать.

Варя улыбнулась. Раньше они часто ездили на дачу всей гурьбой. Жили в большом старом деревянном доме, который построил еще Валерин прадедушка. Варя любила забираться на чердак и смотреть на мир в маленькое окошко. Как это было давно! Однако в выходные нужно было наконец заняться хозяйством. Убраться дома, разобрать счета, соотнести расходы, доходы и прочее. Да, надо еще за гараж заплатить.
- Спасибо, но я… - начала было Варя и тут почувствовала, будто кто-то толкнул ее в бок.

Варя запнулась. Как там было, в том дурацком сне? «Буквально за руку подвожу к тебе мужчин, с которыми ты могла бы быть счастлива»? Так? Варя посмотрела на Валеру. Когда-то, на первом курсе, между ними витало такое неуловимое «может быть». Потом Варя засобиралась замуж, Валера горячо полюбил сначала Машу, потом Сашу, потом еще кого-то, Варя не помнила. Но сейчас все изменилось. И может быть, действительно.

- Я поеду, - сказала Варя решительно, - с удовольствием.
- Вот и отлично, - улыбнулся Валера, - обещаю тебе незабываемые выходные.

Я не люблю дороги. Долгие. Мучительные. Пыльные. Они приносят мне боль и слезы. Хотя... Да, это было давным-давно, когда я пешком под стол ходила и назойливо просила дедулю, чтобы он взял меня с собой на станцию встречать поезд. Не было предела детской радости, наивной и беззаботной, когда меня сбивал с ног мощный, обжигающий поток ветра, сопровождающий поезд, который с грохотом пролетал мимо меня. Это было Счастье. Детское Счастье.

Я смотрела на людей, выглядывающих из окон вагонов, и думала: «Как им хорошо!» Для меня счастьем являлся мир дорог, немного дикий и необыкновенный, заставляющий биться сердце совершенно не по-детски, зовущий в большой мир (разве я тогда знала, что законы этого мира так жестоки?!)

Теперь я не люблю дороги. Они слишком далеко увели меня от родного очага, от моего маленького мира беззаботной радости и родительской любви, безграничной, горячей, которой была пропитана каждая клеточка моего тела, каждая частичка моей ранимой души (которая сейчас скрывается за маской хладнокровия. Трудно. Больно. Невыносимо. Но...).

Я не люблю дороги. Они украли у меня Его, оставляя кровавый след на первом робком снегу. Я плачу. И я не люблю эти дороги. Долгие. Мучительные. Как ни больно, но начинаешь понимать, что вся наша жизнь - дороги, а мы робкие или решительные путники, которым приходится искать свою дорогу.

Кто-то думает, налево идти или направо повернуть, а кто-то идет прямо (им бывает труднее всех, ибо именно они первопроходцы и первооткрыватели). Иди. И пусть колючий ветер рвет тебя. Ты идешь, а значит ты живешь. И не стесняйся слез. Слез горя или радости. Это Госпожа Жизнь!

Она тонкая, как ивовый прутик. В профиль - чистая бритва. Он мешковатый, медлительный; солнце поцеловало его в нос, и теперь там живет россыпь ненавистных ему золотистых веснушек.

- Ну, Сереж, что ты как пень, пойдем в бадминтон?
Она тянет его за рукав олимпийки, без которой бабушка ни за что не выпустила бы его гулять. Он перехватывает ее тонкую руку и неожиданно целует, глядя ей в глаза, точь-в-точь как смотрел Боярский-д'Артаньян на Констанцию-Алферову. Она вздрагивает, краснея:
- Ты что, сдурел?
А он вдруг принимается неистово хохотать:
- Маринка, ты, когда злишься, похожа на пинчера!
Она вскакивает, заносит над головой жилистые кулачки:
- Не смей меня дразнить!!!
Они проводят бок о бок третье лето; родители вместе пьют чай и шутят про неминуемую свадьбу. Хотя как оно там будет...Любовь в пятнадцать сильна, но вечна ли?
Мгновение - и он мешком падает с лавки, неуклюже бежит к дому, хохоча; она настигает его и лупит по спине, пока сама не валится от приступа хохота в траву.
Он с трудом доедает завтрак - так спешит. Маринка уже на площадке. Ну, конечно, на выходные из Москвы приехали Витька и Слава, и она теперь козырится перед ними своим умением отбивать даже самые невероятные, крученые удары. Сережка в восхищении смотрит, как легко она движется, а потом будто пробуждается от окрика:
- Эй, толстый, волан кинь, что оглох?

Он оборачивается и понимает, что это кричат ему. Наверное, вид у него совершенно дурацкий, да еще и уши начали чесаться - значит, он опять предательски краснеет - так, как умеют краснеть лишь рыжие люди. Слава глядит с легким презрением; под футболкой поигрывают мышцы. Сережка обводит всех взглядом, точно затравленный волчонок. Пусть дразнят, наплевать, но почему улыбается и Маринка? Как она может?

- Ну, давай, лезь в крапиву. Хоть толк от тебя будет! - Слава смачно сплевывает.
Он собирается с духом, чтобы кинуть в лицо Славке что-нибудь резкое, но видит, как Маринка сама летит к крапивным зарослям, и кидается наперерез.
- Уйди! - почему-то зло отталкивает она его и лезет вперед, раздвигая тонкими руками колючие стебли.
«Ей стыдно, что я неловкий и толстый», - вдруг понимает он. И бежит неизвестно куда. Неизвестно зачем. Главное - бежать прочь, подальше от этих улыбающихся лиц. И даже от нее, если она его стыдится.
***

- Скажите, как проехать в Крюково? Двадцать лет тут не был.
- Второй поворот направо. Там эстакада теперь, - милиционер махнул рукой.
- Спасибо, командир.
«Красивая «морда» у мужика, - невольно отметил командир, провожая глазами джип. - Артист, наверное».

* * *

- Почему ты не дружишь больше с Мариной?
Зачем мама все время задает вопрос, на который нет ответа? Как объяснить, что он чувствовал, когда говорил ей гадости? Он разорвал эти отношения, потому что... Потому что так проще ему. Ничего не надо менять. Потому что так проще, и ей не надо больше его стыдиться. «Ты отступился», - сказала как-то мама. Да, может быть. Но так он решил.

Она вроде встречается теперь со Славой. Говорят, они ходили в кино. Ну и пусть. Он ненавидит теперь дачу. И Маринку ненавидит. И эти глупые мамины цветы, и клубнику, и яблони, и их старый дом, на который активно наступает строящийся Зеленоград: вот-вот он поглотит поселок, переварит его домишки и расплюет жителей в разные стороны, точно арбузные семечки. И пусть расплюет. Ему все равно.

Ближе к осени они случайно сталкиваются на площадке. Он потом понял: она увидела, что он идет туда, и пришла. Сама.

- Ну почему ты не общаешься со мной? Злишься на меня из-за Славки? Между нами ничего нет. Мне плохо без...
- Мне без разницы.
- Врешь.
- Не. Не вру.
- Ты разозлился, что тебя обзывали. Но это ведь правда. Лицо у Маринки строгое; бритва и есть бритва.
- Что правда? Что я жирный?
- Да, ты полноват. И ленив. Не обижайся. Но я все равно...
- А мне плевать, что там тебе все равно! - багровый, он вскакивает с лавочки и еле сдерживается, чтобы не ударить ее по губам, произносящим такие обидные, хотя и справедливые, если честно, слова.
- Что, ударишь, может?!
На минуту на земле отключается звук и прекращается движение. Потом планета начинает медленно, туго вращаться. Он опускает руку, идет прочь.
- Ну и пожалуйста, уходи! - закричала она вслед.
Уж не голос ли у нее задрожал? Ну и пусть.

* * *

Он сидел на лавочке, рассматривая морщинистый асфальт под ногами. Двор-колодец, уставленный детскими горками и песочницами, наполнен детскими голосами. Даже не верится, что тут когда-то были дачи. Но об этом уже ничто не напоминало, разве лишь чудом сохранившаяся неохватная, огромная ива посреди двора - точно такая росла возле их бадминтонной площадки.

Двадцать лет прошло. Нет, двадцать два. Надо же. А все помнится как вчера. Какой же он был все-таки дурак. Гордый? Или глупый? Ведь все свершения, достижения, успехи - все это, включая доведенное бесконечными тренировками до совершенства тело, он складывал на алтарь своей неугасаемой то ли любви, то ли ненависти. Год от года, достигая все больших высот, он обращался к единственной по-настоящему любимой женщине, которая никогда ему не принадлежала. Надеясь, что наступит момент, когда они все же встретятся. И она, увидев, каким он стал, оценит его, и...

Что будет после этого «и», он не знал. Чувствовал лишь, что что-то должно случиться. И это было не так важно. Главное - он жил именно ради этого «и». Не совсем осознавая это, но...

На следующий год после их ссоры дачи снесли. Они получили по папиной линии другую дачу, на Минском шоссе, Маринкиной семье дали квартиру в Зеленограде; мать сначала созванивалась с ее родителями, потом общение само собой сошло на нет. Их было пытались примирить, но он уперся рогом. Можно ли оценить степень юношеского максимализма?

Уши начали предательски багроветь - значит, он опять краснел. Надо же, не разучился. Воспоминания нахлынули на него мощной, сбивающей с ног волной. Во рту появился привкус черноплодки: вспоминать было сладко и терпко.

Она так хороша, что перехватывает дыхание, но он с деланным равнодушием ворошит палкой дышащие красным жаром угли.
Вот костер в конце дачного сезона; все уже разошлись, Слава уехал; они случайно остались вдвоем. Говорить не о чем. Она так хороша, что перехватывает дыхание, но он с деланным равнодушием ворошит палкой дышащие красным жаром угли. Она сидит на другом конце бревна, что-то пишет на листке бумаги, затем запихивает свернутый листок в горлышко бутылки из-под выпитого кем-то вина и с усилием вбивает в него тут же валяющуюся пробку.

- Про любовь к Славке пишешь? Или письмо потомкам зарыть собралась? - прерывает он тишину. - Или про меня? Что я толстый урод?
- Да, равнодушно кивает она. - Что-то вроде этого.
- Отдай.
- Догони.

Легкая, воздушная, она в мгновение ока оказывается с другой стороны костра и, засунув бутылку в карман, хватается руками за ветку ивы, подтягивается и ловко залезает на дерево.

Он и не пытается повторить этот трюк. Знает, что ни за что не поднимется так, как она. А Маринка забирается все выше.

- Слезь, обезьяна! - кричит он ей зло, а сердце сжимается от страха - а вдруг упадет! А она уже на самом верху, в темноте ее фигурка еле различима.
- Ой, а тут, кажется, дупло!

Через минуту она уже внизу стоит, отряхивая руки, и смеется:
- Я письмо потомкам в дупле оставила. Захочешь прочесть, достанешь.
- Я не Дубровский, да и ты не Маша, - чеканит он и уходит, чуть не плача от злости.

* * *

Сергей стал малиновым, вспоминая, как пытался ночью штурмовать проклятую иву при помощи стремянки и как смог-таки добраться до второй ветки, но слетел с нее и чуть не сломал руку.

Он закурил, посмеиваясь над остротой переживаемых заново ощущений, но вдруг подавился дымом: старая ива, чудом не пострадавшая во время строительства, задумчиво шевелила длинными листочками. Мгновение - и он скинул пиджак, затем подтянулся на нижней ветке, легко перебросил тело выше. Шершавая кора оставила на белой рубашке серо-зеленый след; он взлетал с ветки на ветку так легко, будто шел по знакомой дороге.

Он аккуратно развернул газету и вытянул из-под осколков листок бумаги, кисло и пряно пахнувший прошлогодней листвой.
Вершина. Неужели? Быть не может - дупло! Оно было небольшим, внутри тепло-влажным; погрузив в него руку, он ощутил запах прели и вздрогнул, наткнувшись на что-то холодное и твердое. Бутылка темного стекла, засыпанная истлевшей древесной, бережно хранила лист бумаги. Мгновение - и он был уже внизу, где толпились изумленные дети, и какая-то то ли бабушка, то ли няня встретила его гневной речью - мол, «фулюганют-тут-всякие-на-деревьях-пьют-уже-с-ума-посходили».

Он что-то пробормотал, извиняясь неизвестно за что, и почти бегом кинулся к машине. Пробка раскрошилась под пальцами, ее остатки он протолкнул внутрь; листок же никак не хотел вылезать - Сергею даже казалось, что он как-то специально уперся, не желая показываться, цепляясь за стекло. Отчаявшись, он завернул бутылку в газету, ту, где на первой полосе была его огромная фотография - как-никак, президент банка. Сверток положил на асфальт и с силой ударил по нему монтировкой. И почему для него так важно, что когда-то написала эта девочка?! Ведь даже черты ее лица почти стерлись уже в его памяти, неизменным оставалось лишь ощущение, что рядом с ней тепло.

Он аккуратно развернул газету и вытянул из-под осколков листок бумаги, кисло и пряно пахнувший прошлогодней листвой.

«Глупый ты, Сережа. Я очень люблю тебя такого, какой ты есть. И всегда буду любить. Потому что ты лучший. Для меня. Наверное, это неправильно - хотеть, чтобы ты был еще лучше. Ну, прости меня за это. Твоя М.»

Он набрал матери на домашний с сотового.
- Мама, ты знаешь что-нибудь про Николаевых, про Маринкину семью?
- Чего это ты вспомнил? - по-старушечьи заворчала мать. - Маринки уж два года как нет, машина сбила. Я тебе все пыталась сказать, ты руками махал - и слышать ничего не хочу, забыл? Вот. Сына ее, Сережу, родители вроде растят. А ты на часы смотрел? Обещал же Маринку из садика сегодня забрать?

Короткие гудки казались очень громкими. Но выключить телефон не было сил. Он сидел, нелепо согнувшись, физически ощущая, как безумно тяжела была сжигающая его всю жизнь нелепая ненависть, так и не заглушившая любовь.

P.S. Автор неизвестен... Просто... люди иногда такие эгоисты...

Ты начинаешь задумываться о своем месте в жизни. Просто одним весенним утром ты понимаешь: что-то пора менять. Прислушиваясь к себе, ты убеждаешься, что полумеры не для тебя. Тебя перестала забавлять обыденная жизнь, и каждый новый день рождает в тебе новые потребности, мечты о необычайной, заветной жизни.
И ты делаешь первый шаг. Такой робкий, неуверенный, ступаешь с оглядкой назад, а во взгляде еще таится надежда на чудо, что вдруг все исполнится по щучьему велению, по твоему хотению, но, увы, при первых же трудностях ты понимаешь, что рассчитывать придется теперь только на себя.
И начинается первая рутинная работа: прежде всего над собой. Преодолевая детскую неуверенность, комплексы, боязнь неудачи, ты ступаешь к своей мечте. Конечно, ты бы могла попытаться жить как большинство - довольствуясь малым, но понимаешь, что вся огромная сила, живущая внутри просто разорвет тебя, если не найдет выплеска наружу. И ты начинаешь движение, упершись лбом в стену нового этапа. И, не успевая оглянуться, перепрыгиваешь на вторую ступеньку. И появляется новое чувство: чувство ответственности за проделанную работу, ты просто уже не можешь подвести. Ведь самое страшное вроде бы позади.
Все знакомые, случайные встречные восхищаются твоим характером, умением находить решения в безвыходных ситуациях.
Изо дня в день твоя жизнь превращается в стремление к большему. Ты понимаешь, что это, скорее всего, только начало. Из твоей жизни навсегда исчезают беззаботность, юношеский максимализм. Зато появляется уверенность в себе, умение говорить «нет» и скрывать чувства.
Весь маленький городок, в котором ты выросла, знает тебя, и каждый слагает историю вашего знакомства. Ты приезжаешь туда крайне редко, только когда мама начинает сниться каждую ночь. И заходя в квартиру, где ты всегда маленькая девочка, выросшая одинокой матерью, которая до сих пор смотрит телевизор «Горизонт», хотя в соседней комнате стоит дорогущая видеосистема, подаренная тобой на очередной день рождения, ты превращаешься сама в себя.
Здесь, хлюпая вкусным маминым чаем, ты узнаешь о соседке Люсе, к которой дети вообще не приезжают, о том, что твоя одноклассница Вера родила уже четвертого малыша при пьющем муже, и другие значительные новости этого маленького мира. Мама до сих пор носит халат, который ты помнишь еще с детства, и на все твои попытки его выкинуть отвечает отказом. Ей не нужны ни деньги, которых ты добилась великим трудом, ни дорогие подарки, которые ты привозишь каждый раз, желая обрадовать, она просто гладит тебе по плечу и любит.
Когда мама уходит спать, ты, еще сидя на кухне, сглатываешь комок в горле. Только рядом с мамой тебе тепло и уютно, и одна мысль, что когда-то ты приедешь в пустую квартиру, повергает тебя в немыслимый ужас. И ты понимаешь, что маленький ребенок внутри тебя никуда не делся, просто необходимость идти вперед загнала его глубоко в уголки души. Тебе не у кого было просить помощи, и ты научилась справляться сама. И осознаешь, что тебя никто не любит, кроме мамы, даже ты сама не пытаешься любить себя, не умея прощать себе слабости, стремясь к вершинам, даже перешагивая через себя. Ты не научилась строить отношения с мужчинами, каждый раз выдвигая свои условия, ты так привыкла. Но это мало кому нравится, а те, кто подчиняется, вызывают у тебя антипатию.
Ритм твоей жизни диктует определенные условия: за все надо платить. Твой день никогда не заканчивается, ты всегда должна быть начеку. Ты проходишь по жизни семимильными шагами, оглядываясь назад, только когда приезжаешь к маме. И видишь, что другие счастливы, даже живя в общаге и добираясь на работу на велосипедах. Они располагают собой и живут в гармонии. Только тебя так не научили. Ты все время движешься вперед, постигая новые ступеньки, забывая наслаждаться уже завоеванными вершинами.
Засыпая, ты чувствуешь опустошающее одиночество.

Но за окном задается новый день, и уже утром от прежней меланхолии нет и следа. Ты смотришь в зеркало и видишь там уверенную женщину. И случайное появление маленького ребенка вчера кажется немыслимым. Ты целуешь маму и обещаешь звонить каждый день. Но уже через десять минут включаешь мобильник и окунаешься в решение проблем, накопившихся за вчерашний вечер.
И такой ты будешь до тех пор, пока мама опять не начнет приходить к тебе во сне так часто, что ты решишь навестить ее, или пока её дом не опустеет навсегда. Но даже тогда мама все простит, потому что она однажды сама преодолела множество ступеней, воспитывая дочь.

Тонкие струйки быстро стекали, искажая серый мир по ту сторону стекла. Из-под колес машин веером летели брызги. Водитель «волги» неистово сигналил преградившему его путь «форду». Незадачливые пешеходы прятались под зонтами. Жизнь шла своим чередом, и даже мелкая неприятность в виде дождя не могла смыть суету с высокомерного лика мегаполиса.
Полчаса назад я укрылась в этой уютной кофейне - мягкие кресла, улыбчивые официанты, столик у окна и горячий шоколад с панини. Чашка опустела, лишь потемневшие стенки свидетельствовали об источнике моего умиротворения. Внутренне спокойствие подтачивалось тоской, чувствовать несчастье доставляло мазохистское наслаждение. Изредка приходя сюда, чтобы посидеть в компании одиночества, я доставала небольшой серый блокнот и делилась с ним своими воспоминаниями.
Помню, как он шел по тротуару - прямая осанка, открытое дождю лицо. Он посмотрел на меня, и во взгляде было столько доброжелательной уверенности, что я не могла отвести глаза.
Когда он покинул стихию дождя, проникнув в царство приветливого кофейного запаха, я подозвала официанта и попросила двойной шоколад. Зазвонил мобильный. Проклиная женскую сумку, где вечно умещается куча ненужных вещей, наконец-то отыскала на дне телефон и выключила его.
- Ваш шоколад.
- Спасибо.
- Не хотите разговаривать?
Передо мной стоял тот самый незнакомец, что шел по тротуару. Тонкие линии лица подчеркивали уверенность, исходившую от него. Бледность придавала благородство. Тонкие губы растянулись в грустной улыбке. Светлые глаза сканировали мое нутро.
- Почему?
- Выключили мобильный. Вас обидели?
- Нет, просто у меня свидание с одиночеством, и мне хотелось, чтобы нам никто не мешал.
- Я тоже иногда приглашаю его посидеть тет-а-тет, - незнакомец испытующе посмотрел на меня.
«У него глаза цвета лунного света», - решила я. Предстояло сделать выбор - либо пригласить его за свой столик, либо покинуть кофейню.
- Присаживайтесь, оно уже ушло.
- Понимаю, что помешал, но все же воспользуюсь любезным предложением.
Я взглянула за окно. Дождь, взявший нас в плен, не собирался смилостивиться. На лужах взбухали пузыри, а струйки образовали цельное полотно из воды.
Мы молчали. Незнакомец, прикрыв глаза, потягивал через соломинку коктейль. Поставив бокал на стол, он обмакнул губы, приветливо улыбнулся, будто только что заметил меня.
- А вы знаете, что такое любовь?
- Вопрос, который мусолят на любом женском форуме. Странно слышать его от мужчины.
- И что говорят на форумах?
- Ерунду. Про любовь говорить можно только глупости, потому что ничего умного про нее не скажешь.
- Но вы же становились хоть раз ее жертвой, не так ли?
- Не раз, впрочем, не жертвой, а соучастником.
- Больно?
- Не понимаю.
- Больно быть соучастником?
- Нет, приятно, хотя воспоминания притупились.
- Не хотите вспоминать, понимаю.
- Наверно, - я сделала последний глоток. - Мне пора.
Он кивнул, и я увидела, что седина немного осветлила его черные густые волосы.
- Я тут бываю каждую неделю, в среду с семи до девяти. Приходите, если захотите вспомнить.
Я улыбнулась и вышла в моросящую темноту.
Неделя пролетела быстро. Время вообще неосязаемо стремительно. Его не хватает, даже когда оно тянется до бесконечности.
В среду я, не понимая зачем, открыла дверь кофейни.
Незнакомец уже сидел за моим столиком.
- Здравствуйте, - весело сказала я.
- Рад видеть.
Принесли шоколад.
- Вспомнили?
- Нет, стало любопытно: кто вы - жертва или соучастник?
- Зритель, я любуюсь ею. Влад. А вас как величать?
- Полина. Любуетесь любовью, не участвуя?
- Нет. Боюсь боли.
- Зря, любовь делает больно, но это не смертельно и даже стоит того.
- Возможно, но я-то не знаю, каков будет конец. Неведение заставляет стоять в стороне и просто смотреть.
Наш разговор тек плавно, убаюкивая разум. Я впитывала каждое слово Влада. Я его понимала, поражаясь простоте, честности и чувственности суждений человека с глазами цвета лунного света.
В девять часов я поднялась.
- Не смею задерживать вас, - произнесла я, смутно надеясь, что меня остановят. Этого не произошло. Дав себе слово, что переступаю порог кофейни последний раз, я ушла.
Но каждую неделю я приходила, и мы беседовали о любви, только о ней, вплетая некоторые биографические крупицы в разговор. Я молчала о муже, а он не говорил о своей спутнице. Мы рассуждали о любви с первого взгляда, о возрасте, когда она невозможна, об измене
- Что ты думаешь об измене? - его глаза чуть потемнели. Они всегда темнели, когда его что-то волновало.
- Это лишь форма лжи.
- Ты презираешь ложь?
- В какой-то степени, но ведь иногда хочется солгать для собственного спокойствия, чтобы не разбивать чувства других.
Прошла весна, душное лето близилось к концу.
- Приглашаю тебя отдохнуть вдвоем, - Влад произнес эту фразу почти равнодушно, когда стрелки сошлись на цифре девять. Он смотрел в упор.
- Куда?
- На озеро. Я там родился.
- У меня есть неделя, - я хотела ответить ему в тон, но голос дрогнул. Вспомнился муж. Первый раз во время наших встреч с Владом я подумала о муже.
- У меня тоже. Хочу стать соучастником прямо сейчас. Я провожу тебя, куда скажешь.
- Ты боишься боли. Подумай хорошенько, мне терять нечего, - сказала я и осеклась.
«Так ли нечего?» - комок подкатил к горлу. Захотелось плакать, но желание побывать с Владом неделю на озере было гораздо сильнее.
- Я боюсь, что дверь за тобой закроется последний раз, а я так и останусь зрителем.
Я не ответила.
Первый день мы провели на озере, купались, загорали. На обратном пути Влад познакомил меня с соседкой-старушкой, которая зазвала нас в гости.
Бабушка рассказывала Владу про общих знакомых, давно покинувших деревню. Про своих детей, внуков.
- А ты что ж, развелся? - спросила она немного смущенно.
- Да, баба Агафья.
Она понимающе закивала, добродушно рассматривая меня. Так я узнала, что у Влада была жена.
Вечером, мы сидели на берегу и смотрели на тонущее в воде солнце, попивая из одноразовых стаканчиков вино. Я чувствовала себя младенцем, который только что родился и познает первые явления этого прекрасного мира.
Уснула я под стрекот кузнечиков, укрытая запахом травы.
Мне не снилось ничего, а проснулась я счастливой. Влад уже что-то делал, были слышны его легкие шаги и позвякивание металла.
Я готовила завтрак и стояла спиной к входной двери, когда он вошел, поставил ведра с водой на пол. Его взгляд медленно полз по моему позвоночнику.
Ситуация была вполне предсказуемой. Хотя мне казалось, что это произойдет ночью, в темноте. Потому что украсть, пока все спят, гораздо проще. Но мы не стали прятаться, мы открыто познавали друг друга, каждую клеточку, каждую родинку с немого согласия солнца, тепло которого придавало нежности нашей тайне.
В этот день мы так и не покинули дом. А утром шел дождь, такой же, как в тот вечер, когда я впервые увидела его, бесстрашно шагающего навстречу стихии. Мы вернулись к разговорам о любви. Беседа иногда прерывалась, и мы продолжали изучать друг друга, читать наши тела, как новую увлекательную книгу.
- Вставай, лежебока! - он потрепал меня по щеке и поцеловал в шею. - Собирайся, мы идем смотреть местные достопримечательности!
Съев по бутерброду и запив его парным молоком, мы отправились в лесную чащу. Сосны расступались перед нами, березы приветливо шелестели листьями.
- Вон смотри белка!
- Да, их здесь много.
Мы вышли на небольшую полянку.
- Ну что, будем собирать грибы?
- Если честно, я не любительница.
- Тогда устраивайся здесь, я буду неподалеку.
Я сбросила платье, не стыдясь наготы, и улеглась в траву на маленькое покрывало, предусмотрительно захваченное Владом. Если бы я могла описать то, что переживала в те мгновения, лежа раскинув руки, смотря в голубое небо, куда стремились верхушки деревьев, и слушая переливные голоса многочисленных пернатых жителей, я бы смогла дать определение слову счастье.
Влад сел рядом и поставил у ног корзину полную коричневых шляпок.
- Хочешь еще здесь побыть?
- Да.
Он водил по моей спине указательным пальцем. Я мурлыкала от удовольствия.
- Пойдем, покажу кое-что?
Мы пошли вглубь ельника.
- Присядь. Смотри сколько тут ее.
Перед нами были целые заросли черники. Я, отмахиваясь от мошек, начала собирать ягодки в ладонь. Потом мы еще долго гуляли по лесу.
Прошел еще один день, а затем еще. Я чувствовала себя дикаркой. Забыла про город, работу, мужа. Озеро, лес, баба Агафья и огонь в печи стали моим прекрасным, завораживающим миром.
В последний вечер мы сидели на берегу и смотрели на тонущее красное солнце. Мне отчаянно хотелось спасти его и вернуть обратно на небо, чтобы завтра не наступило никогда. В ту ночь мои стоны таили больше тоски, чем наслаждения, слезы выступали от необратимости бытия.
Машина подъезжала к кольцу, душившему мегаполис. Всю дорогу мы преодолели молча, понимая, что предстоит честно признаться себе, что есть наша любовь, и кто мы в ней: зрители, соучастники или жертвы.
«Чудно, я не знаю ни его телефона, ни адреса, ни имя жены», - подумалось мне.
В среду следующей недели я вошла в кофейню. За столиком никого не было. Внутри все сжалось.
«Давненько не пила шоколада», - мелькнула мысль, и я схватилась за нее, как умирающий за руку врача. Сделав заказ, я стала искать в сумке зеркальце, решив, что из-за невольной слезы потекла тушь.
- Ваш шоколад.
- Спасибо.
- А вы знаете, что такое любовь?
Я подняла глаза. И мне показалось, что я все же спасла тонущее солнце и смогла вернуть его обратно на небо.

Во всей вселенной нет замечательнее места, чем рай с дурманящим туманом над рекой, в котором нет никого. И только бессмертные души, молящие о пощаде. Их не простит никто, ведь рай для мифа создан грешником, мечтающим о сладкой жизни после смерти.
Автор цитаты неизвестен
***
Как приятно все-таки проснуться в теплых объятиях любимого человека, когда ты, полусонная, бредешь на кухню готовить ему крепкий кофе, когда видишь, как ему не хочется уходить. Хоть раз в жизни каждый должен непременно это испытать! Иначе просто не понимаешь смысла жизни, смысла слова «люблю».
Вот и сегодня у меня именно такое утро. Он, такой теплый, рядом тихонько посапывает. Наверное, ему снится что-то приятное.
Все утро мы, как маленькие дети, бегаем по квартире, а потом… потом ему звонит жена. Я молчу. Сейчас нельзя ничего говорить, чтоб не выдать, как именно проходит его командировка.
- Ева, мне нужно…
- Конечно, иди.
Это все тот же рай, просто рай для грешников.
Вечером он обязательно пришлет доброе и ласковое смс.
Жизнь всегда все представляет не так, как хотелось бы, не так, как вроде должно быть, и все принцы достались другим. И ты оправдываешь это тем, что теперь не судьба все решает, теперь ты решаешь и одалживаешь у той, другой, ее принца.
Это вполне равносильный обмен. Он получает с тобой то, что с ней не может получить. И глупо верить, что любит, и глупо надеяться, что он твой. Он твой на время, на сейчас, на эту ночь. А она получает спокойствие за свою семью, этого я у нее не отниму.
Это я получаю дорогие подарки, это я получаю просто так, без повода, цветы…
Раньше я часто слышала о себе какие-то некрасивые слова, определения моего места в жизни. Но я, как настоящий оптимист, списываю это на зависть. Людей мучает боязнь того, что их чем-то обделили, раз ты имеешь все.
Хотите спросить, не мучает ли меня совесть? Нет. Она каждый раз найдет мне оправдание.
***
Еще один звонок - и я уже мчусь на другой конец города к своей старой избитой любви. Ему сегодня плохо. Я - средство от депрессии и проблем. Он смотрит на меня своими кошаче-зелеными глазами, и мне не нужно ничего говорить, он понимает меня без слов.
Он не спрашивает, в чьей постели я сегодня проснулась, он не ищет мне определений. Это он научил меня так жить, это он объяснил мне, что в этом нет ничего страшного, это с ним я в первый раз попала в этот грешный рай. Он - единственный человек, которого я по-настоящему любила, люблю...
***
Мой день рождения. Светлый праздник. Я сижу в дорогом платье, в дорогих украшениях за столом со свечами, накрытом на шесть персон. Но мои гости не придут. Я это знаю. У моей избитой любви день рождения сына. А еще одна любовь уехал на выходные с семьей за город. И напрасно я смотрю на телефон. Этот праздник только мой, потому что семейный.
Сегодня в раю выходной, смолкли фанфары.
***
Вы думаете, я несчастлива? Я счастлива, я сама выбрала эту жизнь.
Думаете, я одинока? Разве можно назвать одиночеством жизнь, где тебя окружают столько мужчин.
Когда-нибудь я все изменю в своем раю, когда-нибудь… А сейчас я просто поживу, как умею. Мне ведь только 21 год. Еще столько всего впереди.
P.S. Всем, кого люблю, посвящается...

Меня всегда поражало, как Полина разговаривала с мамой. Хамским, резким голосом отдавала распоряжения, с оттенком превосходства читала морали и учила жизни. Мне было неприятно наблюдать, как ее мама, милая, немного наивная женщина, с обожанием смотрела на Полину, вопрошая: «Полиночка, так? Полиночка, это правильно?»
Мне хотелось плакать, когда после очередной гневной отповеди Полинина мама лишь тихо вздыхала и забивалась в уголок, не споря, не возмущаясь. Не раз и не два я делала Полине намеки, что так нельзя, что жизнь - как бумеранг: как ты относишься к матери, так дети будут относиться к тебе. Она предпочитала ничего не замечать. Я не настаивала, так как была не вправе вмешиваться в чужие отношения. Тем более, если не считать этого аспекта, все остальное меня устраивало.
Полинка была умной, энергичной девушкой, с активной жизненной позицией, с массой интересов, с широкими взглядами на жизнь. Она была хорошей подругой, с ней никогда не приходилось скучать. Мы познакомились в студенческие годы, сразу нашли общий язык, зацементировали дружбу совместным отдыхом за границей и с тех пор по праву считались лучшими подругами. Ссорились мы с ней редко и как-то неохотно, причем примирение обычно происходило на следующий же день.
Полина, благодаря уму и жизненной цепкости, быстро пошла вверх по карьерной лестнице, и наши с ней встречи стали реже в связи с нехваткой свободного времени. Несмотря на занятость, мы по-прежнему перезванивались каждый вечер, сообщали друг другу последние новости, делились впечатлениями, советовались. Царапинкой на блестящей поверхности наших отношений был лишь Полинкин тон общения с мамой. Мою подругу как подменяли. Она становилась грубой, капризной и властной.
- Полин, - не выдержала я однажды, когда она в очередной раз прикрикнула на мать, и та, понурившись, вышла из комнаты. - Не обижайся, конечно, но мы с тобой не один пуд соли вместе съели, так что я решусь задать щекотливый вопрос. Чем перед тобой провинилась Татьяна Алексеевна, что ты так с ней разговариваешь?
- Как разговариваю? - глаза подруги сузились, превратились в осколочки, готовые вонзиться в меня при малейшем неосторожном движении.
Я вздохнула и решилась сказать то, что вот уже несколько лет вертелось на языке.
- По-хамски.
- Аня, - жёсткий взгляд, жёсткий голос, - не лезь не в свои дела. И не учи меня жизни.
Сказала как отрезала. Тема была закрыта, а мне хотелось многое добавить. Полина, словно заметив мое желание продолжить разговор, демонстративно бросила взгляд на часы.
- Спасибо, что зашла, Анют. Я побежала, у меня через полчаса встреча.
Я ушла с тяжелым сердцем, но, рассудив, что свои скелеты в шкафу есть у каждого, не стала держать зла на подругу за резкий тон и нежелание откровенничать.
Весть о Полинином несчастье принес бывший одногруппник. Вечером, когда я собиралась принять ванну, раздался телефонный звонок.
- Але? - я зажала трубку между подбородком и плечом и включила воду, дабы наполнить ванну.
- Ань, привет, это Павел. Мы учились вместе, помнишь? Ань, извини, что так поздно, но я только что узнал о Полине. Хотел бы выразить свое сочувствие, но не знаю, в какой форме. Может, подскажешь?
Я так и застыла каменным изваянием, одна рука регулирует горячую воду, другая - стискивает пачку с солью для ванн. Только сейчас запоздало мелькнула мысль, что мы не разговаривали с Полей уже пару дней.
- Паш, ты меня извини, звучит довольно глупо, - пролепетала я, - но обстоятельства сложились таким образом, что мы не общались дня два. Не мог бы ты…
- У нее умерла мама. Инфаркт, - последовал ответ. Я уронила аппарат в наполненную до половины ванну.
Я лихорадочно накинула пальто, схватила сумочку и, даже не переобувшись, помчалась к Полине. Дверь открыла не моя любимая подруга - эта девушка в Поськином костюме и тапочках была тенью, призраком настоящей Полинки. Растрепанные волосы, заплаканные глаза, зеленоватого оттенка лицо, свежие царапины на щеках, обломанные ногти. Моё сердце ухнуло куда-то вниз.
- Полинка!
Полина кивнула мне, прошла в комнату, села в кресло, подтянув ноги к подбородку. Неподвижным взглядом уставилась за окно, словно забыв о моем присутствии. Я опустилась на колени, взяла руки подруги в свои. Некоторое время мы обе молчали, не в силах нарушить священную тишину.
- Какой гадиной я была, - хрипло прошептала Полинка и взглянула мне прямо в глаза. - Как ужасно я с ней обращалась.
- Ты преувеличиваешь, - сказала я и запнулась. Подруга яростно мотнула головой, опровергая мои слова.
- Нет, не преувеличиваю. Я была плохой дочерью, потому что мне казалось, она была плохой матерью, - ее руки задрожали, на щеках выступил лихорадочный румянец. - Я росла без отца. Отец изменил ей, а она не смогла его простить. Ее гордость не желала мириться с предательством, ей было стыдно перед соседями, которые исподтишка бросали сочувственные взгляды. Она подала на развод. Мне казалось тогда, что она не имела никакого права так поступать, не посоветовавшись со мной. Не имела права лишать меня отца. Не имела права разрушать семью. Я хотела доказать, что все равно буду общаться с папой, ей назло. Я звонила отцу, приходила в его новый дом, и однажды мне ясно указали на дверь. Я была не нужна. Во мне поселилась уверенность, что папина внезапная нелюбовь - результат маминого поступка. И тогда я стала ее чуть-чуть ненавидеть. Знаешь, как это бывает, когда думаешь, что во всех твоих бедах виноват один-единственный человек? А потом… Потом…
Полинка сглотнула, вцепилась ногтями в щеки, раздирая нежную кожу.
- Мне было шестнадцать, Виктору двадцать один. Наш роман был феерическим, сказочным, но закончился очень быстро, когда я поняла, что беременна. Виктор не желал брать на себя груз ответственности, поэтому просто исчез из моей жизни. Она плакала, говорила, что не сможет прокормить нас троих, что я не готова к роли матери: слишком молода. Она настояла, чтобы я пошла на аборт. Но аборт - какое ужасное, мерзкое слово - сделали неудачно. Приговор врачей - да, Анют, они именно приговаривают - был однозначен, обжалованию не подлежал: у меня никогда не будет детей. Я никогда не смогу создать полноценную семью. Я возненавидела ее. По-настоящему. Мне казалось, она разрушила мою жизнь до основания, - Полина рыдала, вздрагивая всем телом.
Я, пораженная, пыталась прийти в себя. Печальные мысли вертелись в моей голове. Свинцовый груз носила на сердце Полинина мама все эти годы, безмерно страдала, глядя на несчастье дочери, источником которого она невольно стала. Мучилась и сама Полина: хотела простить и не могла. Смерть расставила все по своим местам.

Мама - самый дорогой человек на свете, и стоит ли дожидаться ухода близкого человека, чтобы простить? Подойти, обнять и сказать: «Родная, дороже тебя у меня никого нет. Не кори себя, никто ни в чем не виноват».

Десертная ложка с рассыпчатым звоном ударилась о чашку, подпрыгнула и полетела на пол, оставив на рукаве Тамары Егоровны предательскую тропинку из сметаны. От неожиданности все вздрогнули. Людмила как раз зачерпнула из банки смородиновое варенье, чтобы полить им Анюткины оладьи. На белую скатерть шлёпнулась безобразная клякса.
- Ой, - мать Людмилы испуганно сжалась и спрятала под стол ходящие ходуном руки, - извините.
Пятилетняя Анютка заливисто засмеялась. Она обожала такие маленькие недоразумения, привносящие в семейную трапезу некоторое разнообразие. Девочка ткнула пухленьким пальчиком в сторону бабушки и, заходясь от смеха, констатировала:
- У бабули на платье сметановая сосулька!
Людмила испуганно глянула на мужа. Его пальцы нервно сжали вилку. На лицо легла непроницаемая чёрная туча. Людмила поспешно принялась вытирать салфеткой лужицу варенья на скатерти и размазала её до совсем уж неприличных размеров. Анютка болтала ногами и звонко хохотала.
Виктор резко двинул стулом, порывисто встал и вышел, не сказав ни слова. Казалось, от него во все стороны разлетались шаровые молнии. В кухне вибрировало наэлектризованное напряжение, нелепо разбавляемое беспечным детским смехом.
- Ей-богу, мама! - Людмила взметнулась на мать. - Неужели нельзя ложку крепче держать?!
Тамара Егоровна не поднимала глаза, её губы вздрагивали. Такие эксцессы за столом происходили всё чаще. Участковая только руками разводила - возрастное. Руки в старости тряслись и у матери Тамары Егоровны, и у бабушки. Наследственность. А какие носочки она вывязывала ещё три года назад маленькой Анютке! А рукавички! Всем на диво. Старость не радость.
- Я не собираюсь жить в этом свинарнике! - по скулам Виктора перекатывались желваки. - Я что, многого требую? Я хочу просто спокойно пообедать!
- Витенька, я понимаю, - Людмила побаивалась своего взрывного мужа. Он был педантичен и чрезвычайно чистоплотен. Приходя на обед, всякий раз менял белоснежную рубашку на новую. Накрахмаленная до хруста скатерть на столе оставалась непременным условием многие годы их супружества.
- Я найду, где и с кем поесть, если ты будешь и дальше вынуждать меня терпеть этот Содом с Гоморрой. Пусть твоя мать ест отдельно, если у неё всё валится из рук.
Виктор смерил холодным взглядом пришибленную фигурку жены и вышел.
- А почему бабушка с нами не кушает? - Анютка смотрела на мать широко открытыми от недоумения глазами. Ей было грустно, никаких непредвиденных ситуаций не ожидалось.
- Не горбись, - Виктор строго посмотрел на дочь.
Поздний ребёнок, долгожданный. Когда Анютка родилась, Людмиле было уже под сорок. Его единственная наследница должна стать настоящей леди. Иного его статус не позволял. Анютка выпрямила спину и вздёрнула подбородок. Ей очень хотелось, чтобы папа был ею доволен.
Людмила сосредоточенно пилила отбивную тупым (зато серебряным!) столовым ножом.
- Ну, так почему? - не унималась Анютка.
- Бабушка кушает в своей комнате, - Людмила судорожно пыталась подать нововведение максимально доступно для пятилетнего ребёнка. - Она старенькая, ей хочется тишины и покоя.
- Мы ей мешали? - глаза девочки подёрнулись печалью. - Это потому, что я болтала ногами, да?
Нагоняи от папы за несанкционированные телодвижения за трапезой Анютка получала регулярно. Но ведь болтать ногами под столом так весело! Иногда она нечаянно задевала туфелькой бабушкину ногу, и они хитро переглядывались. Это было их маленькой тайной. Откуда же она могла знать, что бабуле это не нравилось.
- Бабушке там удобнее, - ответил Виктор и аккуратно сложил салфетку треугольником, сняв её с колен. - Спасибо, дорогая, всё было очень вкусно, - чмокнув жену в макушку, он погрозил дочери пальцем: - Веди себя хорошо!
- Я буду хорошо, - Анюта напрягла спину ещё сильнее, авось папа да похвалит.
Но папа торопился на работу и поэтому не заметил, как она старалась. Когда он вышел, Анютка принялась качать под столом одной ногой, чтобы немного улучшить настроение. Без бабули даже сладкий десерт есть было не так интересно.
Людмила уселась на пушистый ковёр рядом с дочерью.
- Во что играешь?
- В «дочки-матери», - Анюта с готовностью потеснилась, чтобы маме было вольготно и она не вздумала уйти. Играть с мамой намного веселей, чем одной. Анюта поспешно принялась вводить мать в курс дела. - Я мама, Миша - папа, - она ткнула в косматого медведя, подаренного ей на пятилетие, - а это наши дети. Маша - дочка, а Кондрат - сыночек.
Разряженная в пух и перья кукла Маша стеклянным взором смотрела в потолок. Сыночек Кондрат явно не вписывался в видовые рамки, поскольку был уродливым, бесчисленное количество раз стиранным, но любимым Анюткой зайцем.
- Всё ясно, - сердце Людмилы сжалось сладостной истомой материнской безрассудной любви. Её дочура сама была похожа на чудесного куклёнка со светло-русыми кудряшками на лбу и чистыми, как капель, глазами. От бурлящей нежности Людмила сжала зубы. Дочку хотелось схватить на руки, тискать и целовать, как когда-то её саму тискала мать. Сейчас Людмила её понимала, тем более что сама была поздним ребёнком.
А когда-то в далёком детстве неуёмные ласки матери казались ей чересчур навязчивыми. Особенно смущало, когда мама сажала её при гостях на колени и целовала, целовала, целовала в затылок, виски, щёки. Было, конечно, тепло, уютно и надёжно, по телу бежали сладостные мурашки, но ведь ей было уже пять! Она взрослая! Обычно Людмилка выворачивалась из мягких материнских рук и убегала. Анютка росла такой же. Рассудительная, строгая, не терпящая телячьих нежностей.
- А кем буду я?
Анютка немного снисходительно посмотрела на непутёвую мать. Не понимает таких простых вещей!
- Ты будешь их бабушкой, - она указала на сидящих за столом Машу и Кондрата.
- А, поняла! - Людмила рассмеялась. - Что мы будем делать?
- Сейчас мы будем варить обед.
Порывшись в тяжёлом ящике с игрушками, Анютка выудила оттуда коробку с пластиковыми овощами, фруктами и рыбёшками.
- Чур, я буду жарить рыбу! - Людмила обожала эти часы безмятежной игры с дочуркой.
- Ладно, - девочка притворно вздохнула.
Жарить пластмассовую рыбу намного скучнее, чем варить суп. Рыбу надо просто положить на маленькую сковородку, а суп… Суп - это настоящее произведение искусства! В кастрюльку необходимо сложить разную еду: свёклу, лук, картошку. Интересно, а можно туда же бросить и яркий, похожий на солнышко, апельсин? Главное, чтобы всё было красиво. Вот картошка и лук - это некрасиво, потому что они коричневые. А если добавить туда оранжевую морковку и бордовую свёклу, получается просто загляденье.
Анютка, прикусив от усердия кончик языка, колдовала над кастрюлей с супом для своего игрушечного семейства. Людмила раздумывала, чем бы украсить маленьких разноцветных рыбёшек, чтобы заслужить одобрение дочки. Можно, пожалуй, даже пожертвовать веточкой настоящего укропа. Лишь бы в глазёнках Анюты засветилась радость.
- У меня всё готово! - сообщила Анюта и продемонстрировала кастрюлю, полную разноцветных ингредиентов. - Сейчас будем обедать, - девочка встала и покровительственно посмотрела на членов семьи. Хозяйка! - И чтобы всё съели, а то не вырастете большими.
Анюта, нахмурив светлые бровки, раскладывала суп по тарелкам.
- Здесь только четыре порции, - подсказала Людмила. Ещё одна возможность в игре напомнить дочке про счёт до десяти. - А сколько нас вместе?
- А, да! - Анюта подбежала к своему шкафу и извлекла из него ещё одну тарелку. Нагрузив туда свой гастрономический шедевр, протянула матери. - На, мамочка!
- Спасибо, - Людмила улыбнулась и придвинулась к общему столу, за которым расположились её внуки и зять Миша.
- Нет! - Анютка помотала шелковистыми кудряшками. - Ты же старенькая, иди кушать в свою комнату.
Рука с игрушечной тарелкой замерла в воздухе, дрогнула. Пластмассовые овощи с гулким стуком посыпались на пол.
- Ей-богу, мама! - Анютка всплеснула руками, точь-в-точь, как делала сама Людмила, и кинулась вытирать несуществующую лужу супа.
Что-то неотвратимое и душное заставило Людмилу подняться. Она прижала к груди пластмассовую тарелку и, точно оглушённая, пошла из комнаты. Руки отяжелели, ноги стали ватными.
- Ты куда? - Анютка кинулась вслед за матерью. Догнала, вцепилась в подол платья, прижалась лицом к бедру. - Неужели игра закончилась, не успев даже начаться?!
- Но ты же сказала.
- Нет, чур, не считается! - девочка бросилась к кровати и шустрым колобком нырнула под неё. Под кровать отправлялись сломанные или просто надоевшие игрушки. Она долго возилась там, гремела чем-то и, наконец, выбралась, держа в руках маленький столик с отломанной ножкой. Нам без тебя будет неинтересно обедать!
Анюта беспомощно огляделась в поисках чего-нибудь, что могло бы заменить отсутствующую ножку. Нашла кубик со стёртой на нём картинкой. Подставила. Столик накренился, водружённая на него тарелка съехала на пол. Анюта собрала раскатившиеся овощи, сложила их обратно и подсунула ещё один кубик. Расписанный под хохлому, но уже изрядно обшарпанный предмет мебели стоял криво, но тарелка на нём удержалась.
- Вот, - хозяйка игрушечной семейки удовлетворённо надула щёки. - Это будет твой стол. Отдельный. Чтобы мы тебе не мешали. Садись.
Людмила смотрела на два разных стола: большой, новый, за которым седели молодые члены семьи, и отдельный, с парой кубиков вместо ножки. Между ними было расстояние сантиметров в двадцать, но оно казалось непреодолимым. Нехороший холодок пополз по спине.
- Мама, иди обедать! - Людмила сунула голову в маленькую, пахнущую лавандой и нафталином комнатку. - Всё готово, только тебя ждём.
Тамара Егоровна удивлённо посмотрела на дочь. Глаза у неё были как две капли воды похожи на Анюткины. Она засуетилась и уронила из рук плюшевого щенка Васюка, которому пыталась приклеить оторванный нос.
- Иду, иду.
Анютка заболтала ногами под столом и почувствовала, как носок туфельки коснулся бабушкиной ноги. Девочка ойкнула и посмотрела на Тамару Егоровну. Та лукаво прищурилась. Обе заговорщически захихикали.

-Уходи, пожалуйста, - попросила она, и глаза ее наполнились слезами, - уходи.Я больше не могу...
Я смотрел на нее, и все внутри меня переворачивалось от нежности и любви. Хотелось плакать.
Я помню, как впервые ее увидел. Наши общие друзья устроили нам свидание вслепую. Несколько месяцев назад закончился мой последний роман, и я немного заскучал. К предстоящему мероприятию я относился с известной долей скептицизма. Мне казалось, что все нормальные женщины востребованы, и им ни к чему такие специальные знакомства. Но все же было интересно рискнуть.
Я стоял рядом с ее подъездом и смотрел, как она выходит. Смотрел, смотрел и понимал, что все не зря.
Когда я был совсем еще ребенок, мне казалось, что моя будущая жизнь должна складываться очень просто. Я встречу девушку, женюсь на ней, у нас родятся дети, и мы будем очень счастливы. Девушек было встречено немало. И вот к своим двадцати девяти годам я подошел со страстным желанием иметь семью - с одной стороны, и со стопроцентной уверенностью, что ничего из этого не получится, - с другой. И вот она выходит. Внешне - совершенно не мой тип. Брюнетка с карими глазами. Меня такие не привлекали никогда. Но я тут же понял я: хочу быть с этой женщиной рядом. Очень хочу! Хотя бы попробовать. Она очаровывала вот как. Было бы неправильно с моей стороны надеяться на первое произведенное мной впечатление, не такой уж я красавец, и поэтому я старался изо всех сил. Шутил, остроумничал, разговаривал без конца, не давал скучать. Мы сидели в кондитерской, пили кофе, до самого закрытия.
- Чем ты будешь заниматься завтра? - спросил я, прощаясь.
Она ответила что-то невразумительное.
- Давай встретимся вечером, - предложил я, - поужинаем где-нибудь.
Она согласилась. Наверное, я ей понравился. Не зря старался. Хорошо.
Через две недели я забрал ее к себе. Точнее я сказал, что нужно поехать к ней домой и забрать ее вещи, потому что глупо бегать каждое утро, переодеваться. Она сказала: «Хорошо», и мы поехали. Я освободил ей полку в своем шкафу, в ванной появилось ее полотенце и куча всяких женских штучек, в коридоре - тапки. И все это мне ужасно нравилось. Казалось, это именно то, что я давно хотел. Моя квартирка будто бы ожила. Мне было приятно и интересно туда возвращаться. Она готовила ужасную еду: пересаливала картошку, пережаривала котлеты. Я горестно вздыхал, сердился. Она виновато вздыхала и уходила на кухню переживать. Я ей кричал:
- Ты что там делаешь? Иди сюда!
Она приходила ко мне в пушистых тапках, залезала на диван и укладывалась мне под бок. Такой тихой мышью. Мы смотрели телевизор. И это было здорово. Просто лежать вдвоем и просто смотреть ерунду. Это было правильно, вот как.
Мне кажется, у меня никогда раньше не было такой девушки. Будто бы ее лепили специально для меня. Она чувствовала мои настроения, как никто. Но самое главное - она трогательная, смешная, и мне с ней весело. И умная, как это ни странно. Я ей гордился. Хотелось всем показывать, хвалиться. Поэтому ее бытовую безалаберность я готов был терпеть. Через полгода я заскучал. К хорошему привыкаешь быстро, и начинает казаться, что это навсегда. Что бы я ни делал, каждый вечер она будет ждать меня дома, высматривая в окно мою машину, на плите будет греться ужин и завтра, и послезавтра, и годы спустя.
В одной книжке я прочитал, что страсть - это когда хочется человека съесть. А любовь - когда понимаешь, что он тоже человек.
Когда мужчина изменяет, женщине кажется, что он перестал ее любить. Ерунда. Одно к другому совершенно не имеет отношения. Я просто хотел немножко развлечься. Добавить жизни огня. Я был уверен, никому не будет хуже, потому что никто ничего не узнает. Это главное.
Но, возможно, дело было не только в этом. Бывает, привязываешься к человеку всем сердцем. И однажды понимаешь, что этот человек играет в твоей жизни очень важную роль. Что ты почти не мыслишь себя отдельно. И тогда становишься слишком зависимым, слишком уязвимым. И сам этого пугаешься. Начинаешь делать глупости. Я знаю, что так бывает. Так бывает даже чаще, чем мы думаем. Мужчины никогда не признаются в этом. Им удобнее думать, что они полигамны, и прочую чушь. На самом деле все просто. Все дело в трусости.
Большая часть измен происходит случайно. Поэтому, когда начинаешь целенаправленно этим заниматься, ничего не получается. В общем, она узнала. Устроила скандал, собрала вещи. Я с трудом уговорил ее остаться. Я твердил ей:
- Ничего не было!
А она повторяла:
- Но ты хотел.
Разговор глухого с немым.
Я вздыхал, опускал глаза, обещал невыполнимое.
- Ты накосячил, - сказала она напоследок.
Фраза прозвучала угрожающе. Это значило, что счет открыт.
И тут началось. Раздавались какие-то непонятные звонки, она разговаривала сладким голосом, я спрашивал: «Это кто?», она отвечала: «С работы».
Она стала задерживаться, уезжать в командировки, и я был уверен, что все это не просто так. Я ссорился с ней, скандалил. Она смотрела на меня с презрением, приподнимая бровь:
- Ничего не было, дорогой! Ты все выдумываешь!
Однажды мне надоело, и я ее выгнал. Она сложила вещи и ушла. Первые два дня я упивался своей правотой. На третий день я заметил ее книжки на подоконнике, и сердце болезненно сжалось. На четвертый, возвращаясь домой, я с надеждой взглянул на свои окна. Вдруг горит свет? На пятый я осознал, что мне одиноко. На седьмой я чувствовал, будто живу в Антарктиде. И на километры вокруг - снежная пустота. Потом я затосковал. Потом стал думать, что скорее всего сам делал что-то не так. Потом я ей позвонил. Мне не пришлось долго уговаривать. Она ко мне вернулась. Но вернулась как-то не до конца. Она не оставляла у меня дома свои вещи, не перевозила одежду, будто бы не оставляла следов. Будто бы каждый раз она готова была исчезнуть. Мне было очень тяжело. Я хотел бы вернуть наше прежнее, безмятежное время, но я ничего не мог сделать. Я не знал как. Случается, делаешь что-то сдуру. А потом эта твоя, в общем-то, пустяковая ошибка начинает расти как снежный ком и тянет за собой всю твою жизнь. Самое ужасное, что ничего нельзя вернуть. Ничего. Как бы тебе этого ни хотелось.
Но есть другой способ. Надо начать сначала. Вот какой супервыход я для нас нашел. Остался, в общем-то, пустяк. Придумать, как это сделать.
Однажды я совершенно случайно, переключая каналы, попал на какое-то новое ток шоу. Разумеется, как настоящий мужчина, я такие передачи не смотрю. На этот раз разговор шел о супружеских отношениях. Я заинтересовался. Высказывался психолог. Совсем молодой парень. Сейчас быть психологом модно. Куда ни плюнь, одни психологи, юристы и писатели. Так вот, он сказал, что брак, это когда люди не строят свои отношения по принципу: я тебе, а ты мне, или ты мне, ты мне, ты мне, а когда живут в контексте: я тебе, я тебе, я тебе. Обоюдно. И им от этого классно. Вот тогда что-нибудь получается. Это и был ответ на мои вопросы. Жизнь в самом деле устроена чудесно. Она все время дает подсказки, бывает самыми странными и неожиданными способами. Ведет в правильном направлении. Надо только слушать.
Иногда бывает так: Бог дает тебе шанс, а ты думаешь, что нашел золотую жилу.
Не сказать, чтобы все легко налаживалось. Исправлять в сто раз труднее, чем строить. Время от времени у меня опускались руки. Но однажды я пришел домой и почувствовал, что я своего добился. Добился! Всегда есть второй шанс, вот что теперь я знаю. По поводу третьего и четвертого - сомневаюсь, но второй точно есть всегда.
С тех пор прошло уже два года.
- Уходи, пожалуйста, - повторила она.
- Нет, - ответил я твердо.
- Тогда я сейчас перестану рожать, - заявила она.
Я посмотрел на врача. Врач абсолютно непроницаем.
- Она может? - уточнил я на всякий случай.
- Ваша может, - хмыкнув, отозвался он.
- Хорошо, - вздохнул я, - если что, я рядом.
Поцеловал ее и ушел.
Дверь родовой закрылась, я опустился на скамейку. Мы рожаем уже четвертый час, я опустошен, измотан и практически раздавлен. Ей больно, а рядом стою совершенно здоровый, сильный мужик и ничем, ничем, ничем не могу помочь. Сто раз уже малодушно пожалел о том, что меня понесло на роды, как прогрессивного отца. Тем более что она была против. Но я считал ее доводы неубедительными. Это некрасиво - вот что она повторяла в разных вариациях. Но я, в конце концов, я - глава семьи, и сам знаю, что мне делать.
И тут я услышал требовательный и пронзительный плачь. Он поднимался и набирал силу, разлетаясь над всем отделением. Да что там, весь мир, казалось мне, должен был его услышать. Наверное, он звал меня. Это родился мой мальчик. Мой, елки-палки, сын!

Я часто ее вспоминаю, мой талисман, мой луч света. Она кажется мне невесомым перышком на пульсирующем теле жизни. Белым перышком с золотистой каймой, если такие существуют на свете. Но, в конце концов, она и сама была необычной. И имя ей дали редкое, романтичное - Анжелика.
Анжелика появилась на свет чуть раньше положенного срока - ее мать возвращалась домой с поздней прогулки и испугалась огромной собаки, выскочившей из-за угла. Внезапный шок спровоцировал преждевременные роды.
Мать и дочь выписали довольно быстро. Дома малышка не чувствовала спокойствия. Она кричала как заведенная сутки напролет, пока всполошившиеся родители не вызвали врача. Диагноз поставили быстро - пупочная грыжа. После грыжи Анжелика переболела простудой, ветрянкой и краснухой. Мать была в отчаянии и без устали повторяла, что родила больного ребенка. Предчувствовало ли материнское сердце беду, или несчастная женщина отчаялась и обессилела от беременности, родов и первых треволнений материнства - но только страхи оказались верными. Девочка была больна.
Первые признаки странного поведения Анжелики проявились еще в раннем возрасте. Малышка не реагировала на яркие игрушки, не интересовалась окружающим миром. Она лежала в кроватке и, казалось, думала о вещах, что были выше человеческого понимания.
- Может быть, она глухая или плохо видит, - волновалась мать. Но нет - Анжелика прекрасно слышала и обладала нормальным зрением.
Ребенок развивался медленно. Девочка не смотрела мультики, не интересовалась подвижными играми. Обычно она сидела в сторонке и водила пальчиком по стеклу или о чем-то думала, смешно наморщив лобик. Когда малышке исполнилось шесть лет, худшие опасения матери подтвердились.
- Умственная неполноценность, - стараясь смягчить удар, сказал врач. Молодая женщина без сил опустилась на стул.
Анжелика поздно начала задавать типичные детские вопросы.
- Мама, а почему утки плавают? - наивно вопрошала десятилетняя девчушка, хлопая белесыми ресницами. - А почему дождь круглый? А почему медведи не живут в нашем парке?
Чистые глаза заглядывали в душу, искренность пронизывала каждое слово, и лучистая, бескорыстная доброта сквозила в жестах, словах и поступках девочки.
- Дяденьке плохо. Ножки его не несут, - говорила она матери, тыча пальцем в горького пьяницу.
- Сумка у тетеньки тяжелая. Я помогу, - бросалась она к незнакомой женщине.
Поступки, вызывающие улыбку в детские годы, перестали казаться милыми в отрочестве и стали раздражать родных, когда Анжелика перешагнула рубеж восемнадцатилетия. Мать выходила из себя, кричала и в сердцах нередко проклинала судьбу за неполноценную дочь. Отец отмахивался от наивных вопросов, ссылаясь на усталость. Младший брат, любимец родителей, разговаривал с сестрой свысока и нередко - с презрением. Друзей у Анжелики не было.
Вечный ребенок! Она несла доброту в сердце и щедро раздаривала ее недостойным людям, не обижаясь, не озлобляясь, когда в ответ получала зло.
Я познакомился с Анжеликой мартовским утром. Она выскочила наперерез моей машине, и я едва успел затормозить.
- Ты что, ослепла?! - в гневе крикнул я. Хотел было поехать дальше, но девушка стояла поперек дороги и не двигалась. Я выскочил из машины, грубо схватил незнакомку за руку.
- Отойди с дороги, слышишь?!
Из ее глаз вдруг хлынули слезы и ручейками заструились по щекам. Мне стало неловко, раздражение в душе само собой улеглось.
- Ну что ты! - я не знал, что сказать, и растерянно смотрел на странную девушку, а она поразила меня еще больше - бросилась на шею.
- Сумасшедшая, что ли?! - отцепившись от нее, сердито буркнул я.
- Что это за слово, дяденька? Почему все меня так называют? Меня зовут Анжелика…
Может быть, мною руководила одна только жалость, а может и нет. Помню, как утешал рыдающую навзрыд девушку, неловко вытирал салфеткой зареванное лицо. Давно меня не захлестывали такие сострадание и тепло по отношению к другому человеку - с тех пор, как рухнула моя семейная жизнь, и я превратился в закоснелого трудоголика. Мне очень хотелось, чтобы Анжелика перестала плакать, и я подарил ей плюшевого зайку, с незапамятных пор лежавшего на заднем сидении машины. Прием сработал - она успокоилась и заулыбалась, прижимая к груди мягкого калеку: от старости у зайки одна лапка держалась всего на двух нитках.
- Хочешь, провожу тебя до дома? - предложил я, присев перед ней на карточки, как перед ребенком. - Ты где живешь?
- В белом доме с трещинками, вон там, - доверчиво ответила она.
- Надо же, соседи. Не замечал тебя раньше.
Со дня необычного знакомства во мне произошла какая-то метаморфоза - мне стало важно, чем живет эта девчушка, как видит мир. Никогда в жизни я не сталкивался с умалишенными близко. Даже был уверен, что если и встречу сумасшедшего, единственным чувством к нему будет брезгливость. Анжелика, сама того не подозревая, полностью опровергла моё убеждение. Чистота, искренность, доброта сплетались в ее характере причудливыми узорами и притягивали, как магнит, мою грешную душу.
Друзьями в полном смысле слова мы не стали, но я дал Анжелике свой номер мобильного и велел звонить, когда она захочет со мной пообщаться. И она звонила. Сначала неуверенными, робкими были ее звонки. Потом - настойчивыми, частыми. Она рассказывала обо всем: о дожде за окном, о птице с переломанным крылом, о невкусном обеде - обо всем, что поражало ее искреннее, доброе сердечко. Я слушал звонкий голос, и во мне оживали доброта и сострадание - добродетели, о которых я почти забыл в жестоком мире реальности.
Порой, долгими ночами, глотая терпкий кофе, я думал, что Бог послал мне во спасение ангела, и этот ангел очищает мою душу, непостижимым образом растворяет скопившийся негатив и наполняет ее чистым светом. Само имя, казалось, подчеркивало необычное предназначение этой удивительной девушки. Все чаще и чаще я жалел, что она не моя дочь, что я сам не могу заниматься ее воспитанием. Видимо, тоска была данью приближающейся старости - так сокрушаться мог человек, преклонные годы которого нашептывали на ухо сказ об одиночестве. Я познакомился с семьей Анжелики, узнал подробности ее недолгой жизни.
Умерла Анжелика нелепо. Бежала в магазин по поручению матери и выскочила наперерез стремительной иномарке. Водитель той машины не успел затормозить…
После ее смерти я не мог найти себе места. Свет ушел из моей жизни. У меня осталась лишь фотокарточка, где Анжелика стоит, обняв березу, и улыбается. И я, стряхивая пепел с кончика сигареты и глядя на фото, думал, зачем Бог дал этому невинному созданию жизнь, если так жестоко, быстро и нелепо ее забрал. И в серый рассветный час, когда не осталось ни сигарет, ни надежды понять, меня осенило. Мысль была донельзя простой и естественной - как сама Анжелика.
На следующий день я собрал музыкальные диски, фарфоровые статуэтки, оставшиеся в квартире после развода, накупил плюшевых игрушек и поехал в приют для умственно отсталых детей. К вещам я приложил денежную сумму и свою визитку.
Два раза в год, в день смерти Анжелики и в день нашей с ней первой встречи, я повторяю свое нехитрое путешествие. И мне кажется, что Анжелика видит это с небес и искренне улыбается, как в тот мартовский день плюшевому зайцу-калеке.

Мальчик… Мальчик или уже не мальчик? Как правильно называть человека, когда ему 18 лет? Я бы, пожалуй, назвала его мужчиной, но что-то мешает, ой как мешает. Неужели эти его нежные щечки? Или неуклюжие, несуразные движения? Вот он сидит на стуле и не знает, куда деть руки – то ерзает ладонями в карманах, то поправляет прическу, то заламывает пальцы… Мальчик. Мой мальчик.
Ему восемнадцать, мне тридцать восемь. Я ему не мать – вовсе нет! Я ему - любимая.
- Любимая моя, любимая, любимая… - так он шептал накануне, говорил мне прямо в ухо, горячо, непрерывно, на одном дыхании: любимая, любимая, любимая… Мы прятались от дождя, залихватского летнего ливня, прятались под крышей автобусной остановки, далеко-далеко от цивилизации, между лесом и полем и еще одним лесом.
- Мальчик мой, хороший мой, миленький, не надо, прошу тебя, не надо! Я ведь старая, я ведь теперь даже в сестры не гожусь – только в матери, - сопротивлялась я. Зачем? Ведь я знала, что надо, ведь я знала, что не старая, что гожусь не только в матери… А он целовал мои слипшиеся, мокрые волосы и еще сильнее прижимал к себе. Любимая…
Этот мальчик, этот восемнадцатилетний мужчина, вошел в мою жизнь вместе с первым урожаем клубники. Я сидела на корточках, руки в ягодах, ноги босые, а спина – голая, когда услышала голос:
- Эй, хозяюшка! Помощь не нужна?
Из-за деревянных зубьев забора на меня смотрела то ли мужская, то ли мальчишечья голова. Темные волосы, смешная прическа-ежик, футболка с разорванным воротом… «Хулиган какой-то! Или вор. Или еще того хуже – насильник», - что еще думаешь в такой ситуации?
Оказалось – студент. Внук недавно почившей бабы Ираиды, жившей на краю деревни. Приехал отдохнуть, но не тут-то было: родители денег не дают, надо зарабатывать самому. Большой уже – восемнадцать лет.
- Кирилл, - представилась темная голова. – Если вам чем помочь нужно – вы меня позовите. Я не задорого сделаю. А то что же вы тут совсем одна… - и голова укоризненно закачалась из стороны в сторону.
Кирилл… Вот забавно: а я как раз думала над тем, что я не справляюсь, что устала, что опостылели мне эти грядки, эта рыхлая земля и этот скрипучий деревянный дом, где по ночам я верю в привидения. Злая на мужа, злая на дочку за то, что бросили меня в этой глуши одну, я пришла к Кириллу на следующий день.
- Здравствуйте, вы ко мне? – обрадовался он, нелепо, по-мальчишечьи, по-деревенски.
Я помешала ему – он рубил дрова, одним махом расчленяя упругие деревянные телеса.
В одних штанах, без верха, блестя мускулистым торсом, сжимая в руке топор, он подошел ко мне. «Ничего себе мальчик!», - подумала я. «Богатырь, настоящий богатырь! И красивый…» Сегодня он был совсем не похож на хулигана, на оборванца или бездельника. Сегодня он был…
- Надежда Николаевна, а почему вы живете здесь одна? Где ваша семья? – спросил он, взмахивая топором уже за моим забором.
- Дочка учится, работает… Муж просто работает… А мне вот пока нельзя. У меня мигрени очень сильные, летом в городе находиться не могу – от духоты все время в обморок падаю.
- Так вот вы какая нежная барышня, Надежда Николаевна! – засмеялся Кирилл.
- А ты почему здесь один? Друзей бы пригласил, что ли, или девушку…
- Нет у меня девушки, - и он ударил по полену настолько сильно, настолько сгоряча, что оно взорвалось, рассыпалось на мелкие сухие деревяшки.
- Ай, ай, ай! Как больно! – закричала я. Прямо из моего плеча, как копье, торчал толстенный деревянный обрубок.
- Надежда Николаевна, простите, простите меня пожалуйста! Я щас, минутку! – и он кинулся ко мне.
Я ойкала от боли, а он в несколько этапов вытащил эту большую занозу.
- Ну вот, кровь идет. Надо продезинфицировать, чтобы заражения не было, - прокомментировала я свое ранение.
- Позвольте мне, - и тут произошло неожиданное, непредвиденное, непредсказуемое. Кирилл взял ранку в свои губы и, медленно водя язычком, начал слизывать кровь.
- Эй, прекрати, что ты делаешь!
- Ха, испугались? Думали, что я вампир? – Кирилл хитро смотрел на мое опешившее лицо.
- Да успокойтесь вы, Надежда Николаевна! Клин клином выбивают, шок – лучшее лекарство от боли. Рассмешить вас хотел!
Полоумный? Клоун? Извращенец?
Нет, сегодня Кирилл не был похож на оборванца или насильника. И даже на обычного восемнадцатилетнего мальчика не был похож. Сегодня он был моим другом.
А на следующий день… А на следующий день мы подружились еще сильнее. Я даже не знаю, как так случилось, что я выложила перед этим мальчишкой всю свою жизнь. Я говорила, говорила, говорила… И про свою первую любовь, и про работу, и про дочку, и про вероятные измены мужа… А он кивал и рубил дрова, кивал и пропалывал грядки, кивал и таскал воду из колодца…
За обедом, на десерт, я поставила на стол тарелку, полную клубники. Мы сидели, глотали одну за другой душистые ягоды, кидали зеленую, несъедобную часть, прямо на стол и молчали. Каждый думал о своем… Я – о том, как все это странно: я чувствую себя легко и естественно с неуклюжим пацаненком, едва вылупившимся из родительского дома студентиком. О том, что не хочется, чтобы он уходил, что хорошо, что у него здесь нет ни друзей, ни девушки… Неужели все дело в том, что я всегда хотела сына? И что сейчас, глядя на Кирилла, я вижу своего возможного, повзрослевшего ребенка, с которым мне не хочется расставаться?
Мой ребенок? Нежные щечки, несуразные движения, сильное, мускулистое тело – он был таким трогательным, таким молодым и при этом таким мужественным. Глаза озорные, карие, губы горячие, спелые, голос с баском, еще не мужской, но уже не юношеский – Кирилл! Этот мальчик, этот мужчина, этот человек - нравился мне, дурманил меня, лишал всякого смысла мое одиночество. Я…
- Надежда Николаевна, вы очень красивая женщина. Ваш муж дурак, что оставил вас здесь одну, – сказал мне Кирилл как-то вечером.
Воздух пах ночными фиалками, кострами, квакал лягушками, заливался соловьем. Мы были одни, на крыльце моего дома, наблюдая, как на небе робко, неуверенно проклевываются первые звезды… И тут – такое!
Я красивая женщина? Да, да, безусловно, красивая. Но не думала, что это еще замечают мужчины. Да что там: я сама с тех пор, как вышла замуж, перестала замечать мужчин… Но Кирилл… Разве он мужчина? Он же еще мальчик! Или..?
Мальчик… Я не знаю, как это случилось. Я не знаю почему. Я не знаю, как так произошло, что клубничные грядки, рыхлая земля стали мне такими родными, такими моими, а по ночам деревянный дом наскрипывал мне удивительные, волшебные сны… Я не знаю, не знаю, не знаю… Просто однажды утром мне невероятно захотелось жить! Дышать, летать… Я пришла к Кириллу сама, не дождавшись, пришла в ситцевом платье на голое тело, в удобных кожаных босоножках. Пришла и за руку вытащила его на улицу, в поля, к речке, в заповедные места, куда я раньше ходила только с мужем…
Все произошло, когда грянул гром. Незнамо откуда, из почти голубого неба, посыпался проливной, залихватский летний дождь.
- Кирилл, бежим! Мы промокнем!!
Мы прятались от дождя под крышей автобусной остановки, далеко-далеко от цивилизации, между лесом и полем и еще одним лесом. Гром сотрясал землю, я вздрагивала от каждого удара, а Кирилл прижимал меня к себе, целовал в мокрые, слипшиеся от дождя волосы и шептал: «Любимая, любимая моя»…
Мальчик… Мой милый мальчик. Ты сидишь передо мной на стуле и не знаешь, куда деть руки – то ерзаешь ладонями в карманах, то поправляешь прическу, то заламываешь пальцы… Мальчик, завтра приезжает мой муж, моя дочка… Мальчик, ты должен уйти, прошу тебя, уходи… Я виновата, я знаю. Прости. А сейчас уходи, прошу тебя, уходи…

Солнце мое, начался новый день, и он будет особенным для тебя, ведь ты многое можешь, ты очень талантлива, нужно только верить в чудо. Я, например, верю, что сегодня обязательно зазвонит телефон. Это будет нечто необычное, и твоя жизнь изменится к лучшему, уверяю тебя. Например, позвонит знаменитый режиссер, случайно увидевший тебя на улице или на дискотеке, ну прямо как Клаудиу Шиффер. Он предложит сногсшибательный контракт на съемку в Голливуде! Хотя, нет. Ты не тщеславна, я забыла.
Тогда объявится какой-нибудь богатый до невозможности красавчик, ах, ты же терпеть не можешь красавчиков. Ну хорошо, пусть будет «кандидат в …». И ты будешь женой «кандидата в …» здесь, в России. И будешь знаменита.
Впрочем, знаменитость небезопасна. Поэтому тебе позвонит твой работодатель, я точно знаю, и объявит внеплановый выходной. И тогда мы обязательно сходим вместе в театр, например, чтобы посмотреть что-то из сюрреалистичного Сартра или Камю. Мы так давно не виделись, хоть и живем в одном городе. Непростительная роскошь в наши дни - частые встречи… К сожалению. А ведь когда-то мы были не разлей вода, да и знакомы почти 100 лет, страшно сказать.
А, пожалуй, пойдем в кафе, поговорим о смысле жизни, как любили раньше, еще учась в университете. Знаешь, а я с согласна с Ницше. Вернее, именно сейчас я в полной мере приняла по крайней мере одну его фразу о том, что «искусство нам дано, чтобы не умереть от истины». Потому что истина, куда от нее ни беги, все равно перед глазами: ты уезжаешь.
Она уезжала на рассвете в далекую-далекую страну н а в с е г д а. На другой конец земного шара, в Америку, и не знала, по большому счету, что ждет ее там. В этом был весь ужас и вся дрожь ситуации, все ее до предела сгустившиеся нервы, все ее худенькое тельце, казалось, было не способно на то, что выдавали мозг и сердце. Но факт оставался фактом: она выходила замуж - ситуация вполне ожидаемая и обыкновенная в ее возрасте двадцати с хвостиком, в сущности, одно из главных событий в жизни женщины, однако не совсем типичное хотя бы потому, что ее выбор пал на иностранца.
Крис и Оксана познакомились в Интернете, но не на сайте знакомств, а случайно, в «болтушке». Оксана заканчивала романо-германский факультет университета и практиковалась как можно больше при любом удобном случае.
«Привет, как дела, ты откуда», - летели английские буквы в просторы всемирной паутины. Аргентина, Канада, Куба, Ямайка, США. Оксана всегда напоминала золушку из сказки. Ее жизнь текла тихо: школа, музыкалка, универ. Минимум косметики, максимум знаний и умений. Коса до пояса, большие голубые глаза, веснушки, худоба, скромный гардероб, словом, вся атрибутика примерной девушки, родившейся еще в Советском Союзе и носившей когда-то пионерский галстук. Еще неполная семья.
Мы с Оксаной были самыми незаметными, «занюханными» отличниками в классе. Нас дразнили и высмеивали все, кому не лень. Учеба - это все, что нам было дозволено строгими родителями. А в универе по привычке, но теперь уже с интересом грызли науку, избегая типичных студенческих увеселений.
И вот однажды на меня и на всех сваливается известие: завтра прилетает Крис. То есть кто? То есть как? То есть из А м е р и к и ? Той самой? Крис оказался 28-летним блондином, высоким, симпатичным. По-русски ни слова. Белозубая улыбка от уха до уха - вот-вот разорвется неестественно большой рот. Космос под названием «Америка» на нашей постперестроечной земле. Трудно представлялось, как можно этого «гуманоида» почувствовать, понять, да еще и полюбить. Он походил чем-то на кактус, которых много на его родине, в Колорадо, как он говорил.
А вот у нас кактусы не растут совсем, только в горшках.
Помню смешной эпизод: как-то вместе мы ехали ко мне на ужин в трамвае. На одной из площадей города трамвай вдруг встал, подпертый со всех сторон машинами. А Крис заметался по вагону в ужасе, мол, сейчас же будет авария! Мы только посмеялись в ответ - Россия, здесь родиться надо, чтобы привыкнуть к нашему упорядоченному беспорядку! Все остальное время Крис оставался безупречно веселым и невозмутимо-радостным подобно восковому манекену. Американец, что с него взять. Они сняли квартиру на все две недели его пребывания в нашей стране. Оксана смущалась при наших встречах: она быстро и внезапно повзрослела, их отношения с Крисом развивались стремительно, однако тогда никто не мог и предположить всей серьезности последствий этой «языковой практики», как оказалось, длиною в жизнь.
Когда Крис улетал, я провожала его в аэропорту вместе с Оксаной и ее мамой. После того, как Крис скрылся из глаз, Оксана приблизилась к нам, стоявшим чуть поодаль. Ее глаза были полны слез. Она сказала нам только одну фразу, оказавшуюся впоследствии судьбоносной:
- Он улетел, и моё сердце улетело вслед за ним.
Оказалось, что именно в тот момент она приняла решение, убившее ее мать и потрясшее меня до глубины души своей смелостью и силой.
Она уезжала, и все обрывалось, становилось по-другому. Теплый дождь зимой, как теплые слезы - одинаково оксюморонно, но очевидно, как и то, что наступит завтра, и, Солнце моё, обязательно зазвонит телефон. Я буду ждать твоего звонка. Звони, днем ли, ночью, я буду ждать, и этот звонок станет самым желанным из всех. И пусть Господь поможет тебе и всем нам! Ведь все мы желаем одного - счастья.
Я желаю тебе столько Счастья, чтобы не унести.., чтобы этот унылый зимний дождик смыл с твоего почти святого лица усталость, тревогу, грусть, но сохранил мягкую, только твою улыбку. Наконец, хочу, чтобы южный ветер стал для тебя ветром перемен к лучшему, однако не улетай навсегда! Да сохранит тебя Господь.
В суете сует каждый день - великое чудо, а каждое мгновение - событие. У тебя началась совершенно новая жизнь! Проживай ее, проживай, как дар, как чудо. Бери от жизни максимум. Неиспользованные шансы - вот о чем мы пожалеем в будущем с горечью. Твой шанс, кажется, наступил. Он в твоих хрупких, но крепких и смелых руках. Неожиданно. Невероятно. Восхитительно. Страшно.
С желтой фотографии в окно льется и льется желтое солнце, солнце нашего совместного с Ксюшкой прошлого, пробежавшего по нашей жизни босыми ногами детства и юношества слишком быстро. С тех пор прошло пять лет.
Брак Оксаны Милликен оказался удачным, а первая любовь стала любовью на всю жизнь. Ксюша получила американское гражданство. У них родилось двое детей (и это только начало)-американцев, почти совсем не знающих русского языка в силу объективных причин. В школе они говорят, что их мама русская, и это любопытно.
Жизнь этих детей, несомненно, будет интересна хотя бы потому, что однажды они наверняка посетят совершенно чужую для них страну - Россию, в которой и случилась та самая Большая Любовь. Быть может, гены приведут их в русскую науку или культуру, а может быть, даже заставят вернуться на прародину. Кто знает! Удивительно все это наблюдать.
И каждый раз в телефонном разговоре, в мыслях, в открытках, я не перестаю задаваться вопросом:
- Как может быть такое совпадение? Как могли они так счастливо, с первого раза найти друг друга, русская и американец, и соединиться?
И тогда в ответ всегда звучит одно и то же:
- Помнишь, там, в аэропорту? Когда он улетал, я поняла, что за ним улетело мое сердце?! Вот и всё. Всему свое место и свой срок, это я давно поняла. Точно так же, как и то, что ты была, есть и будешь моей лучшей подругой, почти сестрой. Ведь наша жизнь еще не пройдена, у нас тоже все впереди, и мы еще увидимся. Однажды. И в этот день обязательно будет светить желтое-желтое, только наше солнце.
Конечно, Оксаночка, разумеется, мое Солнце!

Эпилог.
- Какой интересный снимок! Ваш??
- Нет. Это сделал один знакомый, но он больше не фотографирует. Это моя любимая фотография.
- Жалко. Отличная работа, согласен с Вами. Настоящий Художник. Он чувствовал объект съёмки и неплохо выбирал ракурс. Может, чересчур претенциозно, но характер, свет, фактура схвачены мастерски. Намертво!
- Вы знаете, для него каждый кадр был как предмет искусства. Слияние Будущего и Настоящего. Высокой прыжок из боли в радость. Многообещающе, чем одинокое существование в клетке панельного склепа. Будучи замурованным, он всегда хотел на воздух - "навсегда"... Мы называли его "русская рулетка во плоти". Скажите, правда, какое Верное слово: "навсегда"?!
И девушка привычным жестом поиграла кисточкой ярко алого шарфа. Словно поставила точку.

Проснулся от того, что меня поцеловали.
- Слушай, в ранней молодости ты никогда не прыгал с моста, ради какой-нибудь девицы?
- Похоже, что прыгал?
- Похоже, - улыбнулась она, - я видела твои фотографии, сплошные понты. Уж очень любишь пыль в глаза пускать.
- Некоторые вещи просто нуждаются в ретуши. Но это скорее издержка профессии.
- Бывают и такие, в которых уже ничего нельзя исправить, - заявила она.
- Ретушь - необходимый элемент чистой правды, для убедительной пафосности лживого орнамента? "Бумага-судьба" стерпит всё? - усмехнулся я. – Главное - знать чувство меры и быть реалистичным во всём.
- А толку? Всё уже давно расписано "там", наверху, и, как ни старайся всё начать сначала, заметая следы, "там" ты все равно никого не обманешь. А рядом живущим до тебя нет никакого дела. Ты всего лишь маленькая деталь в огромной шестерёнке вечного двигателя.
Мой зоркий глаз четко улавливал резкие перемены в её лице. Это был настоящий карнавал масок, с потайными уголками узких венецианских улиц, хранящих все тайны мира за крепкими замками вечности зеркал зрачков. «Интересно, есть ли у неё муж? - невзначай подумал я. - Такие лица вдохновляют: и верность, и измену - на жизнь и на смерть».
Похоже, её часто мучают те же демоны, что и меня.




Исчезла она так же загадочно, как и появилась. И казалась даже плодом моего воображения. Я как бы вытянул её из небытия собственного подсознания. Доказательством лишь были чёрно-белые фотографии, разбросанные по всему номеру. Так кладут коробок в детстве перед особо любопытными детьми. И, строго грозя пальцем, приказывают: не смей даже трогать.
На улице занималось утро. Плотный алебастровый туман сковал все предметы, и сам же, устав от собственной мёртвой хватки, с нетерпением ожидал восхода. Когда можно было перегрызть себе правую лапу первым лучом и вырваться из капкана слепоты. Я быстро собрался и поспешил на обрыв.
В голове у меня застыл воображаемый кадр последнего снимка. Только бы не подвела натура! Успел я почти вовремя, за минуту до рассвета. Пропасть, заколдованная туманом, была похожа на глянцевый чистый лист. На который попал пока робкий первый луч. Пока не было солнца, от него отскакивали все эмоции: страсть, ненависть, отчаяние, боль... настоящее и будущее.
Я установил фотоаппарат на треногу и навел фокус. Это будет моя самая лучшая работа.
Я, наверное, смог бы Её полюбить навсегда.
Если бы у меня было чуть больше времени.
Если бы у Неё было чуть больше времени.
Все мои мысли всегда существовали отдельно от слов, которые я когда-либо говорил. Самый лучший кадр! Ей бы это понравилось наверняка. Самое длинное утро в моей жизни началось. Только мгновение нас разделяет! Привычным жестом поставил фотоаппарат на автоматический режим. Сделал в голове маленький математический расчёт. Отступил несколько шагов от бездны. Разбежался, подпрыгнул и прыжком для взятия высот "перемахнул" бездну. Из сумерок к солнцу.
Последнее, что я слышал, был сухой щелчок никогда не подводившего меня верного спутника - фотоаппарата.

Больше всего я любил фотографировать природу.
Командировка по заданию редакции, на три дня, вдали от городской суеты. Буду наслаждаться тишиной, полностью растворяясь в творчестве.
Народ, шумно отпраздновав череду новогодних праздников, разъехался по домам. Погода стояла солнечная и морозная. Накануне выпал пушистый снег. Руки просто тянулись к фотоаппарату, вдохновение не давало покоя и гнало меня в поисках необычных кадров, подальше от людского жилища. Приходил в номер только ночевать. Сон дарил мне заслуженное облегчение и успокоение. Работа - это единственное средство, чтобы забыться. А как убежать от себя самого? Я чувствовал себя пустым, как смятая банка из-под пива. Усталость, яркий солнечный свет забивали напрочь собственные ощущения. Поэтому я гнал себя всё дальше и дальше в лес, в поисках удачных кадров.
Как-то раз мне повезло с тропинкой. Неожиданно густой лес раздвинулся и пропустил на высокий обрыв. Каково было моё удивление, когда я заметил одинокую фигурку, стоящую прямо на его каменистом крае.
Светлое пятно, просящееся в чёрную пасть бездны?
Ветер уже зацепился за острую кисточку красного шарфа. И, казалось, писал что-то очень важное "на потом". Не особенно задумываясь над формулировкой, поддавшись порыву особенно сильной эмоции.
Почему-то меня "зацепил" именно этот "кадр". По спине потекли струйки пота. Предчувствие близкой смерти, блуждавшее в хитросплетениях памяти, искало выход...
Усилием воли я заставил себя сосредоточиться. Чтобы стать хозяином положения, надо быть убедительным. Тогда мне поверят и протянут руку.
Быть так близко к пропасти - я бы сам никогда не решился на это добровольно.
Услышав хруст сухой ветки под моими ногами (который в этой ситуации был равносилен взрыву гранаты), девушка посмотрела в мою сторону. Лицо было похоже на застывшую маску. Встретившись с её взглядом, меня почему-то парализовал животный ужас. Но тем не менее мне представился случай помочь себе за счёт других. На лоне природы, где грязь человеческих страстей не видна за клетками домов, разделёнными рубцами тупиковых улиц, равнодушием светофоров, паутиной высоковольтных проводов. Только Она и Я. Лицом к лицу.
- Я не хочу, чтобы ты умирала. Слушай, давай поговорим?
Она резко повернулась к пропасти обратно.
Это так похоже на собственную явку с повинной. Я трусил, ладони были мокрые: "А я вот с детства боли боюсь и высоты". Эти слова произвели неожиданный эффект. Девушка отступила от края обрыва и доверчиво кинулась мне на шею. Я снова почувствовал себя на гребне жизни: я был сильным! А главное - я был нужен!
Молча прижимал её к себе и обдумывал ситуацию. Она была похожа на куклу... не в смысле внешности, она была безвольна, как тряпка. Мне ничего не оставалось, как взять её за руку и отвести в дом отдыха.
Она проспала весь день и всю ночь. Я смотрел на спящую и думал, что каждая женщина интересна своим прошлым. Кто она? Пластмассовая Барби с ценником "сделано в Париже"? Моя судьба? Случайная попутчица? Кто?
Я решил сделать её портреты. Даже название придумал, что тоже немаловажно: портрет спящей Музы. Она была слишком красива, чтобы быть настоящей. Или я был великим Эстетом.
Провозившись с реактивами, проявил фото по старинке. Заснул под утро.

... Не помню никаких дат, поэтому и не спрашивайте, сколько мне лет. Не знаю, откуда пришла и куда иду. Не признаю полумер. Слишком честна. Значит неподкупна. Меня боятся. Это значит: уважают и ненавидят. Мой самый любимый цвет - белый. Резко отличаюсь от других не только внешне.
Жутко одинока.
Зато легка на помине! И тогда везде, куда бы не ступила моя нога, поселяется навеки могильная тишина.
Когда мне особенно тоскливо, пробую подружиться с птицами и рыбами. Но моей близости никто не хочет. Птица за несколько минут падает с воем на землю, а рыба захлебывается навсегда высокой волной. Впрочем, такие попытки очень редки. Чаще я ищу таких же одиноких, как и я сама.
Некоторые меня боятся так, что бегут от меня всю жизнь - ко мне же.
Особенно рисковые сами ищут встречи со мной. Играющие в кошки-мышки, простые смертные. Про которых говорят: «перед Смертью не надышатся».
Их ещё называют Героями. Если бы Вы только знали, как они дрожат, окунувшись в глубину моих глаз.
Больше всего я мечтаю о Любви! Полюби меня такой, какая я есть на самом деле? Мне все равно, кто ты!
Когда ты прочитаешь это, то начинай сразу же меня искать! Зачем терять драгоценное время? Знаешь, как я жду Тебя? Обещаю, что никогда тебя никому не отдам.
Интим не предлагать.
Навеки - Твоя Смерть.
(из брачного объявления)

- Вы что, не знаете, что в метро знакомиться неприлично?
Я даже дар речи потеряла. Мало того, что не подошел, а подкрался, мало того, что даже не представился, так еще и обвиняет в какой-то нелепости.
- Фу, черт! Все спутал. Хотел сначала спросить, как Вас зовут, а потом уже про метро, а потом… Ну, это фишка последняя такая. «Сто способов знакомства» не читали?
Я попыталась определить по внешнему виду его психическое здоровье.
- В общем, и не читайте, не стоит, не помогает.
- А Вы сто один адрес психотерапевта не пытались в Интернете найти, прежде чем спускаться в метро девушек пугать?
В глазах незнакомца появилась обреченность.
- Извините, что напугал. Я же как лучше хотел. Просто очень торопился Вас догнать, боялся, что в поезд сядете. Вот и ляпнул.
- Значит, я еще и виновата?
- Да нет, конечно. Но больно уж быстро ходите. На каблуках так нельзя. У Вас ноги вечером не болят?
Я посмотрела в темноту туннеля в надежде на поезд.
- А Вы врач?
- Нет, вообще-то юрист. А про ноги так… сам знаю.
- Тоже лодочки носите?
Хотелось побыстрее отвязаться от этого сумасшедшего.
- Да нет, - протиснулся он за мной в полный вагон, – просто я на последнем корпоративе играл любовницу Деда Мороза.
- Кого, простите, играли?
- Любовницу. Вот на таких каблуках. - Он расставил большой и указательный пальцы. – Вера Васильевна одолжила, бухгалтер. У нее сорок первый, а у меня сорок второй. А у Вас тридцать пятый?
Ужас, еще четыре станции. Скорей бы доехать.
- Вы вообще на Дюймовочку похожи, и ножка, как у Золушки, маленькая. Кстати, у Вас глаза зеленые.
- Спасибо, что сказали. А то я за 26 лет ни разу своих глаз не видела.
Ну почему ко мне все время ненормальные пристают?
- А я думал Вам 23. Мне кстати, тридцать. Вчера исполнилось.
- Поздравляю!
- Хотите, отметим?
- Что?
- Ну, юбилей мой.
- Нет.
Мне хотелось поскорее оказаться на своей станции.
- Жаль. Вчера до одиннадцати у клиента проторчал, остался без праздника.
Сказочник наконец-то задумался о чем-то своем.
- Я ужасен, да? Совсем не умею знакомиться. Я бы тоже на Вашем месте от себя шарахался.
- Да нет. Не так уж Вы и ужасны. Просто вроде одеты, как серьезный человек, а такую ерунду несете, что…
- Вы правы. Шоколадку хотите? - он вытащил из кармана пиджака подтаявшую шоколадку. - Дочка вчера подарила.
- Нормально! Так у Вас еще и дочка, и жена есть, а Вы к девушкам клеитесь?
- Нет, жены нет. Но была. Актриса. Ездит сейчас по гастролям с новым мужем. Он у нее Гамлет. А дочку мне оставила. Сейчас покажу.
Молодой человек достал портмоне и показал фотографию светловолосой девочки.
- Что ж, мне очень жаль. До свидания. Моя станция.
Попыталась безуспешно протиснуться сквозь толпу.
- Здорово! Придется терпеть меня еще остановку. Знаете что? Я Вам визитку свою оставлю. Вдруг когда-нибудь тоже День Рождения отмечать не с кем будет?
- Не стоит. Я все равно к тому времени ее потеряю.
- А Вы три возьмите. Три точно не потеряете.
Наконец-то удалось выбраться из душного вагона.
- Подождите, - он выскочил следом. - Я же не те визитки дал. Это старые. У меня сейчас телефон изменился.
- О, боже. Я сегодня расстанусь с Вами когда-нибудь?
- Сейчас, сейчас, – он перетряхнул портфель в поисках новых визиток. – А Вы мне свой номер скажите, я позвоню, и у Вас мой высветится.
- Вы знаете, мне сегодня один странный человек сказал, что в метро знакомиться неприлично. Поэтому уж извините, свой номер я оставлять не буду.
- Ну вот, наконец-то улыбнулись. Первый раз за всю дорогу. Давайте я Вас обратно до Новослободской провожу. Может, еще раз улыбнетесь?
- Езжайте лучше к дочке.
- Она сегодня у бабушки гостит. Я же День Рождения собирался отмечать с друзьями. А тут Вы по…
- Подвернулась?
- Нет, появились. Давайте знаете, как договоримся? Мы сейчас выходим, едим мороженое, и я отстаю.
- Навсегда?
- Навсегда.
- Пойдемте.
Я направилась к выходу из метро.
- А с размером я угадал?
- Почти. Тридцать пятый, только с половиной.
- Хотите, угадаю, кем Вы работаете?
- Ну, если Вам так веселее, отгадывайте.
- Экономистом?
- Допустим.
- В банке?
- Вы ясновидящий?
Он загадочно зажмурился, пытаясь прочесть мои мысли.
- И ваши любимые цветы ирисы?
- Терпеть их не могу.
- Да? Но позавчера на Вашем рабочем столе стояли ирисы.
- А мы разве встречались раньше?
- Вы со мной нет, а я с Вами - да. Информация по вкладам как раз напротив вашего стола висит.
- Очень интересно. Значит, все это знакомство не случайно?
- С одной стороны, случайно, а с другой… в жизни все не случайно.
Он показал на кафе через дорогу.
- Там неплохое мороженое. Дойдем?
Ситуация начинала интриговать.
- А ирисы от поклонника?
- А это уже не Ваше дело.
- Вы правы. Но почему же Вы ему не сказали, что не любите ирисы?
- Хватит лезть в мою личную жизнь. Мы всего лишь идем есть мороженое.
- Просто я очень ревнивый. А вы?
- Все, хватит!
Он распахнул дверь, и сердце растаяло от аромата кофе.
- Вам очень идет улыбка. Клубничное или ванильное?
- Клубничное. Ирисы мне подарили на День Рождения. В знак расставания.
- Глупо. Зачем дарить цветы при расставании?
- Наверное, чтоб сделать больнее.
- Мне жаль. Извините.
- Ничего.
- А давайте возьмем вина. Раз и у Вас был День Рождения, и у меня. Думаю, стоит это отметить.
- Не надо было Вам начинать эту тему. Про цветы.
- Но это же здорово, что-то заканчивать в прошлом году жизни и начинать в новом. Вы встретили меня, я встретил Вас. Зачем грустить о том, что было?
- Стоп. Вы думаете, что симпатичны мне?
- Думаю, да.
- Очень самоуверенно. Вы совершенно не в моем вкусе.
- И нет ни одного шанса?
- Ни одного из ста.
Официант выставил мороженое и полусладкое вино.
- Тогда давайте просто за наши Дни Рождения. С Днем Рождения!
- Спасибо. И Вас также.
- А у Вас мечта есть какая-нибудь?
- Да, хочу погладить кита.
- Нет, ну такая, сбыточная. Что б ее подарить можно было, например.
- Такой нет.
- А я машину хочу. Мог бы забирать Вас с работы и везти далеко-далеко, где нет ни одной живой души, только мы.
- Знаете, я вообще не понимаю что я сейчас здесь с Вами делаю. Свалились на мою голову…
- Кстати, давайте за то, что я свалился. Вам больно?
- Из-за того, что свалились?
- Нет, из-за того парня? Почему Вы расстались?
- А почему Вы постоянно лезете в то, что Вас не касается?
- Вы его любите?
- Нет. Давно уже нет. И давайте перестанем обсуждать эту тему.
Он снял очки и протер стекла.
- Вы хотели бы выйти замуж?
- За кого? За Вас?
- А почему бы нет?
- Не слишком быстро?
- Ну, это же теоретический вопрос.
- Вообще хотела бы и замуж, и ребенка. Я же нормальная девушка.
Стало грустно за свои двадцать шесть.
- Давайте тогда за «сбычу мечт». Может, поедите что-нибудь?
- Нет, я не голодна, и к тому же тороплюсь.
- Например, жюльен? Он здесь отличный.
Желудок предательски заурчал.
- Давайте лучше все-таки определимся, что мы тут делаем и зачем это все?
- Нуу... Мне, чтобы еще раз увидеть Вас, а Вам… Вам просто сейчас грустно, и есть мороженое в кафе, хоть и с таким, как я, намного веселее, чем одной. Вы, наверное, очень хорошо целуетесь.
- Я в шоке от всей этой наглости.
- Нет, я просто посмотрел на губы и решил, что это так. Ладно, не будем о грустном. Я же не прошу целовать меня. Хотя, если захотите…
- Если это не кончится, я сейчас встану и уйду.
Принесли жюльен.
- Знаете, я давно не общался с такими милыми девушками. Хотите встречу завтра с работы?
- Я подумаю над предложением.
- Позвоните мне?
- Не знаю.
- Тогда пишите мой номер. Вдруг захочется позвонить. Похоже, визитки остались на работе.
Пришлось достать телефон. На экране высветилось смс.
- Это он?
- Да.
- Жалеет, что расстались?
Я прочитала текст.
- Предлагает встретиться, поговорить.
- Пойдете?
- Нет. Не пойду. Знаете, давайте за Вас. Все-таки Вы очень добрый, хороший человек. Просто я совсем не в настроении.
- Понимаю. Подождите минутку.
Он вернулся с пирожным, увенчанным маленькой свечкой.
- Happy birthday to you, Happy birthday to you
- Можно петь потише? Люди же смотрят. Вы только сегодня чокнутый или всегда?
- Просто хочется поднять настроение.
Он наклонился и поцеловал в щеку.
- Не грустите, все будет хорошо.
- Я знаю. Просто, когда в День Рождения узнаешь, что у твоего молодого человека есть семья, становится как-то неприятно.
- Нехорошая история. Хотите, я сейчас позвоню ему и скажу, чтоб больше не беспокоил? Даже подраться могу, если что.
Он сымпровизировал хук правой.
- Давайте без глупостей. Их и так на сегодня достаточно.
- Думаете, все это глупость? Я вспоминал о Вас два дня, и вдруг мы случайно сталкиваемся в метро. Может, в этом есть что-то серьезное?
На стеклах рисовал дождь.
- А пойдем гулять под дождем?
- Мы что, перешли на ты?
- Мы вместе уже два часа тринадцать минут, а этого достаточно. Пойдем! Увидишь, легче станет.
Он взял за руку и потянул к выходу. Небо из голубого превращалось в черное.
- Я, когда с женой расстался, только так и спасался. Бродил часами по мокрым улицам, пока всю грязь из души не вымыло. К черту все прошлое! К че-е-ерту! Слабо босиком?
Он неуклюже стащил с себя ботинки с носками и закатал брюки.
- Холодные.
- Наперегонки до остановки?
- Давай.
Мы бежали, державшись за руки. Светлое платье украсили серые брызги. Остановка давно осталась позади. Дождь, разрыхленное молнией небо, чудесный незнакомец. К черту все прошлое. Такое бывает один раз в сто дней, а может, и в сто лет.
- Кстати, я Антон.
- А я Юля.
- Стало легче?
- Да, немного.
- Ты красивая.
- А ты сумасшедший.
- Не замерзла?
- Чуть-чуть.
Он снял пиджак и накинул на мои плечи.
- У тебя сильные руки.
- Думаешь, хватит силы удержать тебя?
- Думаю, да.

Мэтры факультета живописи сгрудились у небольшого этюда. С него сонно жмурилось январское солнце. Седенький профессор задумчиво теребил бородку. Почему-то в его глазах голубоватым мороком клубилась печаль.
— Техника, конечно, не совершенна, но каково… — как и все стоящие у холста, последнее слово он не договорил. Может быть, такого не было в русском языке? — Жить хочется, — вздохнул он и отвернулся.
— Чья работа? — прищурился распиаренный портретист, чьё лицо постоянно мелькало на экранах телевизоров. Он с трудом разобрал подпись и вдруг облегчённо захохотал. — А-а, дама-с! Ну, это ненадолго!
— Хотите сказать, женщина и талант несовместимы?! — тут же вздыбилась пожилая скульптор, Заслуженный художник былой сверхдержавы. Больная тема. Самой пришлось несладко, доказывая своё право приносить жертвы на алтарь сурового божества — Искусства.
— Нет! — слуга PR-а иронично замахал руками, всем видом говоря «не связываюсь». Его гомерический смех и сердитый речитатив скульпторши, удаляясь, гулко отскакивали от сводов мастерской.
У картины со вздрагивающими бликами зимнего солнца остался стоять только старенький профессор. Он смотрел вглубь холста, покачивая головой.

Звенящее, пронзительно-хрустальное небо. Лёгкое, как пух под перьями фламинго. Чистота... Миллиарды карат прозрачной бесконечности мерцают радужками глаз невероятного мифического Существа. Если вслушаться, можно уловить его мерное дыхание. Таким оно бывает редко. Лишь иногда, в солнечное январское утро. Хорошо, что не видно крыш…
Маргарита пыталась выстроить ассоциативный ряд. Свет? Грубо. Жемчужная вибрация? Вычурно. Небо — это просто. Жизнь. «Не поэт я, — грустно подумала Рита. — Этюдник бы. И холст. Я ведь лучше всех в группе грунтовала холсты. Никто даже не догадывался, что я делала это столярным клеем с обычным зубным порошком!». Она улыбнулась, но новая волна изнуряющей тошноты ударила серой, тёплой боксёрской перчаткой в мозг, покрыла лицо горячими мурашками и ледяной испариной. Рита застонала и вновь свесилась с кровати к совсем не гармонирующему с небесами смердящему тазику.
Не верилось, что внутри неё тоже жизнь. Двенадцать недель непрерывной пытки, тошноты, слабости и боли. Господи, когда это всё кончится?!
Её гинеколог перебирал клочки бумажек с многочисленными результатами анализов. Очки на кончике носа. Седые нахмуренные брови.
— Что ж вы, милочка, не посоветовались прежде? — наконец пробормотал он. — С одной-то почкой…
— Я… мы… предохранялась, — Рита испуганно сжалась на клеёнчатом стуле.
— В вашей ситуации контрацепция должна быть стопроцентной! — врач снова ушёл в изучение непонятной Маргарите клинописи, отражающей её состояние.
— Плохо, да? — спустя минут десять отважилась поинтересоваться она.
Доктор точно ждал вопроса. Сам не решался.
— Острая почечная недостаточность. С пренеприятной тенденцией. Вот направление в стационар, но, боюсь, это мало что изменит. Процесс прогрессирует. Если вы сохраните беременность, почка перестанет функционировать.
— Совсем? — Рита втянула голову в плечи. Она помнила, что это такое. В пятнадцать одну ей уже удалили.
— Вы лучше любого нефролога понимаете, о чём речь.
— Аборт!?
— Почка не справляется уже сейчас. Нагрузки будут расти.
— Нет…
Левое веко у Анатолия нервно подёргивалось.
— О чём ты?! Аборт! Убийство! Как я людям в глаза гляну?!!
Почему она всё время чувствует себя виноватой? Потому что никак не могла полюбить зарождающуюся в ней новую жизнь? Жизнь… Говорят, все беременные испытывают трепет, радость, нежность. «Почему я не чувствую этого?! Только слабость и тошнота. Почему не играла в куклы? Я рисовала. Почему у меня не появлялось даже мысли о детях? Я какая-то не такая? Урод, моральный урод!». Она, скорее, вышла бы в дурацком боа на площадь, чем призналась в своих раздумьях кому-то. Женщина, не мечтающая о материнстве. Преступный нонсенс… Хочется на пленэр. Выдавливать на стеклянную палитру послушные кисти и фантазии краски. И всякий раз удивляться, как из этих разноцветных плевочков рождаются воздух, деревья, целые миры, полные жизни…
— Ты слышишь?! — голос мужа вырвал Риту из сладкой неги ароматов льняного масла и скипидара.
— А?
— Пуша, — Анатолий присел на корточки и взял в свои большие ладони холодные пальцы жены, — ты же знаешь, как я люблю вас, тебя и нашего малыша. Наша любовь преодолеет всё! Веришь?
— Попробую, — Рита опустила голову. У Анатолия потные руки. Вновь горячая, вязкая волна поползла вверх, от низа живота к горлу.
«Почему я вышла за него? — рвало желчью и ещё чем-то зеленоватым и кислым до боли в глотке. Рита схватилась за край раковины, чтобы не рухнуть и не разбить о кафель горящую в жару глупую башку. — Я не любила его. Кого я любила? Или что? Этюдник и пряный, головокружительный аромат растворителя… и чтобы с прозрачным морозным воздухом. Хорошо… Кто первый сказал, что не выйти замуж неприлично? Кажется, мама. Ей Толик нравится. На тринадцать лет старше, обходительный, с массой достоинств. Соседки завидуют. Он только однажды повысил голос — когда заявил: «Никаких художеств!». И выбросил мольберт. Говорят, семья превыше всего. Для женщины… Все говорят. Все ошибаться не могут. Иначе ты просто не женщина. А я женщина. Ушла с третьего курса. И ни шага больше в художественный салон. Чтобы не умереть от зова ароматов масла, лака и белых, пока ещё слепых, холстов».
Врач тяжело вошёл в зал гемодиализа и грузно сел на край Ритиной кровати.
— Давай откровенно! — казалось, он боялся растерять свою решимость. — Ты и сама, думаю, чувствуешь, что время на раздумья кончилось. Мы живём не в мелодраме для экзальтированных домохозяек. Чудес не будет. Решай: либо ты даёшь один шанс из тысячи родиться живым ребёнку с серьёзнейшими патологиями и… сама понимаешь, либо…
Рита отвернулась. Полубредовое состояние и непрекращающаяся ни на минуту тошнота превратили её в маленькую, измученную зверюшку.
— Не могу… — она снова нырнула в мучительный, выворачивающий наизнанку мутный туман.
— Постоянная интоксикация. На что ты обречёшь его? И себя лишишь последнего шанса…
Он видел множество женщин, затвердивших идиллические киношные штампы. Только вот к созданию таких киноподелок явно не привлекался ни один врач-консультант. Трагедии, виденные за сорок лет практики, эскулап считать боялся. Но помнил все. Умирающие на столе роженицы до последнего верили, что произойдёт обещанное наивными пропагандистами чудо. Изувеченные разозлённой природой младенцы, вряд ли поблагодарившие бы свою упрямую мать за муки, которые они переносили, появившись таки на свет. Наверняка они сказали бы что-то… Если бы дожили до момента, когда смогли бы говорить.
Он махнул рукой и вышел. Решать ей.
Или не ей?
— Как наш малыш? — румяный с мороза Анатолий вбежал в палату. С порога плюхнулся на колени и приложил ухо к животу жены.
— Толя, врач сказал, что я умру… — фраза так долго билась в мозгу, что Рита, не поздоровавшись, выплюнула её навстречу радости супруга.
Анатолий поднял голову и строго посмотрел на жену.
— Не говори глупости! Всё будет хорошо!
—Я умру, Толя! — вдруг крикнула Маргарита. Её била истерическая дрожь. — Ты слышишь? Я! Я!! Умру! А я ничего не успела! Я всегда хотела другого! Понимаешь? Я другая! Не хуже и не лучше прочих! Просто другая! Но я тоже хочу счастья! Своего счастья, а не того, которое мне кто-то определил! Я знаю, я чувствую… Я должна что-то сделать! Ведь я тоже для чего-то здесь! Толя!
Он испуганно отпрянул. Никогда он не видел жену кричащей. Тихая, покорная. Даже, когда он выбрасывал её священные краски. Молча стояла за спиной и смотрела огромными сухими глазами в недра мусоропровода, поглощающего реликвии.
— Вот и сделаешь. Ты сделаешь самое главное для женщины — дашь жизнь новому человеку! — он вспомнил, что у беременных творится что-то неладное с гормональным фоном, поэтому надо быть терпеливым. На ум пришла только эта неоспоримая во все века истина.
— А как же я?! Как же моя жизнь?! Почему вы говорите только о его жизни?!! Я ведь тоже… живая… — Рита беспомощно заплакала. Она говорила что-то, что мир не хотел слышать. Так чувствовать не принято! Предать её анафеме!
Мама гладила Риту по редеющим волосам.
— Ничего. Родишь, все муки забудутся. Любить его будешь. Маленького-маленького, хорошенького-хорошенького. Потерпи.
В морщинках мечтательная нежность.
— Но меня не станет…
Сил не осталось. Отравленный организм хотел одного — спать. Вокруг пустота. Казалось, сама она перестала существовать даже для тех, кто любил её. Ушла на какой-то едва различимый план. Долг женщины… Один на всех?
Проснулась от холода. Лёжа на спине. В перламутре вымытого окна оно — звенящее, пронзительно-хрустальное небо. Лёгкое, как пух под перьями фламинго. Чистота…
Рита добралась до ординаторской, держась за стену. Пожилой врач обернулся. Глаза, точно зимняя дымка.
— Что-то хотела?
— Иван Трофимович, — голос понизился до хриплого шёпота, — жить хочется…

Она переступила порог. Ноги подломились. Двадцать один. Всего двадцать один… Иван Трофимович что-то писал в карточке. Молча указал вошедшей на стул.
— Решили? — глянул на Риту.
Она смотрела выше его головы.
— Что это? — выдохнула, указав на небольшую картину, написанную маслом.
— Это… Подарок. Издалека, — улыбнулся врач. — Художница одна. У неё скоро, кстати, выставка. Вам нравится?
Пронзительно-хрустальное, звенящее, лёгкое, как пух… Сейчас апрель. Значит, она больше не увидит такого неба, прозрачного, вибрирующего от мороза. Впервые со дня, когда был вынесен приговор, Рита заплакала. Сначала стесняясь, потом навзрыд. Иван Тимофеевич ей не мешал. Смотрел в солнечный просвет картины и ждал.
— Я согласна, —Маргарита сдавленно всхлипнула. — Жить-то хочется…
— Да, — доктор задумался, потом почему-то добавил — жизнь рождать можно по-разному.