Героиня фильма Лулу (Луиза Брукс) наказана с рождения. И так, как редко кого наказывают. Самое страшное, что наказана она «за просто так». Родилась красивой…Сексуальной, нравящейся мужчинам, женщинам (да пофигу, на самом деле, гендерные различия пасуют перед совершенством), и нимфоманкой в довершение всего. Гремучая, я вам скажу, смесь. Этакую-то смесь, да в нужное русло….Но такие смеси не признают течений. Они самодостаточны в своем аморализме, бесстыдстве и пофигизме. Самодостаточны настолько, что даже понятия не имеют о таких странных понятиях, как «аморализм», «бесстыдство» или «пофигизм». Красота, она редко бывает дарована [NB: красота это дар или наказание?] в тандеме с умом. Лулу, прекрасная нимфетка, танцующая кошкой у вечернего окошка на верхнем этаже перед богатеньким, но грустным Буратино. Лулу, возлежащая на своем ложе в позе даже не изнеженной кокотки, а кокотки после бурной ночи. Лулу, девочка коротко стриженная, jazz-girl, дитя регтайма. Лулу, всегда веселая Лулу… Ну что же ты поник, дорогой? Ты женишься на дочери министра? Вот новости! И потому ты, дорогой, не хочешь целовать свою малышку? Она вьется вокруг него юлой, улыбается, нежится на диване, откидывая голову, почти хохочет. Она его хочет. Он ходит по комнате кругами, несчастный, мрачный, закуривающий то и дело сигарету. Он смотрит в пол, он смотрит на нее. Он хочет что-то ей сказать, дважды открывая рот и замолкая. Она прекрасно его знает. Сейчас он подойдет поближе. Присядет рядом и…

Кино меняет настроение как перчатки. Сумбур, столпотворение, толпа народа, фарс, истерика. Маэстро, музыку: играют водевиль, хотя играй здесь Баха, он стал бы водевилем. Лулу готовится стать шоу-звездой в кабаре, в варьете. С ней будут делать номер на трапеции! Звезда ревю. Звезда ревет, и плачет, и смеется. И мечется ревнивой сукой. Она не хочет быть звездой, когда ее возлюбленный мешок с деньгами, старый Шон, прохаживается за кулисами с невестой. И пусть невеста смотрит на нее буквально онемев, почти влюбившись. Но ей-то что за дело? Она – капризничает. Не хочет отпускать любовника. Не хочет и не будет… Она потом весь фильм будет капризничать, эта Лулу. Лулу – ребенок с тяжкой ношей. Она слепит глаза, сводит с ума, искрит, кричит и громко заявляет о себе. Другие глохнут, слепнут, стреляются, срывают голос, продают себя и свое тело. Ради неё лишь, чтобы Лулу, малышка, чувствовала хорошо, ну просто замечательно!

Другие перчатки, трость мне, долой эти декорации, свет сверху, стол, шкаф с книгами, сына старого Шона, графиню…И Луизу, Луизу сюда, Луизу! Камерная обстановочка. Спокойная. А теперь свадьбу, разнузданную, декадансовую свадьбу. Лепестки роз, много и по’шло, сотню, тысячу роз! Пусть лепестки раскидывает на брачной постели ее псевдо-отец, похотливый мерзавец, пьянчуга-сводник. Сцена за сценой, бурлеск и фальшь, дым сигаретный слой за слоем серебрит кинопленку. Вам мало было декаданса? На, жрите еще, вот вам [само]убийство, вот дама в черной вуали, вот казино на корабле (вспоминайте, черти, сыщика Филиппа Марлоу, вспоминайте, пока тень «Прощай, красотка» еще здесь!). Свадьба что мутный сон. Вина, вина мне, Горацио! Была ли подобная фраза у Гамлета, меня не очень волнует, тут сон, тут все позволено, поэтому: вина! А что наша Лулу? Ее полфильма делали плохой, безнравственной, играющий чужими жизнями. Полфильма заставляли, как Трюффо впоследствии будет проделывать это в «Жюль и Джим», сказать про нее: «су-ка!». Но я не повелся, не-а, не повелся. Потому что Лулу не сука, дети мои. Сука – это старик Шон. Сука – это старик Шигольх (псевдо-отец). Суки все, а она ребенок. Лапы прочь, дети мои, от этой девочки, я Лулу в обиду не дам. Лулу форева, Лулу навсегда…

Лулу – Саломея души моей, Лулу я смотрел в сумерках, и так и уснул на пересмотре фильма за экраном. Лулу не пришла ко мне в снах, потому что оно типично киношное создание. Лулу хранится в разводах радужных старинной кинопленки, на улицах Германии начала прошлого столетия, она создана из ничего, из света и тени, из белой и черной перчатки на правую/левую руку. Какая она к черту женщина-вамп? Она дитё, ребенок, маленький ребенок, наделенный властью свыше красотой. Что вы, дети мои, делать будете с подобной красотой, еще неизвестно. А она даже не пользуется ею почти, она даже не пользуется. Единственное, что она замечает – свое влияние. «Надо же, - думает Лулу, - они с ног сбились в попытках угодить мне». Тогда, графиня, бросайся ему на шею, и выуди из старого хрыча пачку хрустящих денежных купюр. Убей его, старик, убей этого мерзкого акробата, он хочет сдать меня полиции. Играй, душа моя, играй на последние деньги графини в карты, в пьяном угаре казино, сжульничай, обмани их, соври, подтасуй, выиграй, мой мальчик, мне очень нужны деньги. А иначе злые-злые люди, хитро заманившие Лулу сотоварищи на этот страшный корабль, тайком продадут ее в рабство. И не в простое, а в сексуальное. Проще говоря, сдадут в бордель к чертям собачьим, в Каир, в Египет. Ты же. Не хочешь. Этого. Дорогой?

Чего хочет женщина? Понятия не имею. Чего хочет мужчина от женщины – разбираюсь чуть лучше. Перчатка за перчаткой сменяются мужчины в ее жизни, кино перевалило за 60 минут и движется, и движется к финалу. Мало вам было упадничества, тлена, дымчато-посеребрянных кадров, крови, похоти и…чистоты? Только сегодня, и только у нас, дамы и господа, представление о бедной Лулу, которая проиграла свою жизнь. Она не виновата, красота на нее сама снизошла. Она вовсе не хотела быть джаз-девочкой, не хотела никого убивать и продавать чужую честь. Просто так вышло, дамы и господа, представление начинается, шоу маст гоу он, а еще оно маст гоу он в манере декаданса. Только так, дамы и господа, и никак иначе. Лулу, прекрасная Лулу, ребенок с ангельским личиком, с чистой душой, вечно желающий нового (лучше мужчину, но уж как повезет). Ребенок хочет, он топает ножкой (а у нее очень красивая ножка, у этого ребенка, очень красивая, такой и топать не надо – в плен сдадутся сразу же). Он капризничает. Опять и снова, снова и опять. Лондон, туманы, ночные улицы, изломанные тени, таинственные незнакомцы в шляпах и Армия Спасения с рождественскою елкою наперевес. Армия Спасения спасает кого угодно, только не того, кто должен со всем покончить. Стереть с лица земли истинно ницшеанскую личность. Свободную от рацио, полную желаний, чистую в своем грехе. Дочь Заратустры, о котором в позапрошлом веке говорил безумец. Лулу – это дочь Заратустры, святая грешница, икона декаданса. Дамы и господа присяжные, она жила на самой глубине избранного кем-то другим (скажу я в ее защиту) рая – рая, небеса которого рдели как адское пламя (скажут ее обвинители, чья карающая длань уже повисла в лондонском тумане), - но все-таки рая (скажу я в ее защиту). Омелу наденьте на нее венком. Коронуйте Офелию, пока она не прыгнула за борт, или пока какой-нибудь Джек-Потрошитель, доброй души человек, не отправил ее к праматерям. Свеча горела на столе, свеча горела, на свечку дуло из угла, и жар соблазна вздымал, как ангел, два крыла крестообразно.

Коллекция ловца бабочек – всегда своеобразный некрополь красоты. Гумберт Гумберт, к примеру, просто-напросто ловец прелестных бабочек, только редкого вида. Они живут на необитаемом острове нимфеток где-то в тропиках. Где живут такие как Лулу, неизвестно. Но и на них, безусловно, находится, рано или поздно, свой коллекционер.