/Я помню с детства свою соседку снизу. Олю. Она меня старше лет на пять. Красивая девочка. Которая выросла в красивую женщину. Мы ненавидели с ней друг друга. У меня был друг. Он сегодня в тюрьме. За убийство. Забил насмерть какого-то парня на пустыре. Цена – трубка сотового телефона. Мы были вместе. И плюс мой брат. А она была той, кого мы не терпели. Другая. Чужая. Стерва. Дура. Злая. Плохая. Противник. Враг.

Я помню, как умерла ее мать. Болела раком. Долго. Я даже помню, как высохшая женщина заходила к нам звонить в больницу. Вызвать скорую помощь. Руки дрожали. Несчастное лицо человека, у которого все постоянно болит, я видел отражением в зеркале. Незабываемое лицо умирающей. И слабый голос, сообщающий прямо в трубку, что вчера…. Ребёнку это нипочем не забыть. Первый лик смерти. Глубоко запавшие глаза. И рёв ребёнка-девочки, оставшейся «вдруг» сиротой. И рёв ребенка…. Девочки…. Слёзы, слёзы, слёзы. Слёзы дочери, которая боится посмотреть на мать, которой больше нет. Мне даже больно это писать сегодня. Но я не боюсь. Не надо бояться смерти. И нельзя забывать о ней.

Потом Оля очень изменилась. В литературе есть такой штамп – «зачерствела душой». Обозлилась на весь мир, наверное. Я ее не виню. Она имела право. 12-летняя девочка, потерявшая так рано свою маму. Но мы все равно ее не любили. Да. Не любили…. Этот странный мир….Странный, странный, странный….Когда понимаешь причины своих поступков. Прощаешь их. Но не согласен с ними. Чертов, fucking, тысячу раз fucking-fucking….мир. О, как она материлась! Я такого мата в жизни больше не слышал. Нет более грязного, жесткого, мощного мата, чем тот, что вылетает, оформляясь в слова, из уст красивой девочки.

[Самое раннее сексуальное мое воспоминание, кстати, связано с девочкой Катей. Девочка Катя из детского сада. 5 лет. Мой «единокровный враг». Я помню даже, как я, желая показаться умудренным, старше – соврал, что мне уже 6. Но она просто спросила у моей мамы, сколько мне, и мама честно сказала. Мне было обидно. Очень. Правда. Она материлась еще лучше Оли. От нее впервые, от 5-летней, я услышал волшебное слово «пиздюк». Я даже тогда не сразу понял, что оно означает. По чести говоря, я понял его смысл годами позже. Но она заслужила уважение наших мальчишек. Умела материться так, как не умели мы. Шел год 1987 от РХ. Потом нас вместе с ней – вдвоем и одновременно – переводили в подготовительную группу. И в один короткий миг мы «вдруг» стали друзьями. Бегали от ненавистных подлых взрослых вокруг стола, не желая расставаться со своими. Не желая! И, мать вашу, кто это придумал, наносить такие травмы в раннем детстве?! Раз тебе 6 (вот-вот, не так уж и желаешь этого возраста, когда он наступает…), так положи на всех и ступай наверх. На третий этаж. За ручку с ней. Она кусалась. И я. С ней вместе. Мы отбивались как львы. Хотя и были детьми. Она была моей первой любовью. Я даже сегодня вспоминаю о ней с нежностью….]

Люблю гулять. Пить пиво. В левой руке бутылка. В правой сигарета. Или наоборот. По фигу, на самом-то деле. Когда вот так, ближе к полуночи, сделаешь круг. Сидишь на скамейке. Думаешь. (О вечном. О ней. О себе. О будущем. О прошлом. О бычке. О проститутках. Да, впрочем, не важно, о чем.). В арку въезжает автомобиль. Такси, не такси. Оттуда выпрыгивает 3-4 летняя девочка. И следом выходит мать. Оля. Двадцати-сколько-то лет….В черном пальто. Филигранно-оформленная красота. Вылепленная мастером. Точено. Точно. Почти безупречно. Холодная. Ровная. Бьющая в упор. Фотография прекрасного, заложенная просто в женщину. Редкий миг красоты. Мгновение. Длится всего секунду. В полусумраке ночи. Я обожаю такие минуты. Я влюблен в этот мир благодаря им. «Чего сидишь?» - её вопрос. С улыбкой, которую видно в свете фонарей. «Домой не пускают?». Я что-то ответил. Но это не важно. Гораздо важней, на мой скромный взгляд, добрая интонация человека, с которым ты в последний раз разговаривал тыщу лет назад ребенком. Ругаясь матом. Рвал и метал. Ненавидел. Плевался. Дрался. Щурился со зла в упор. И «вдруг» – ваши первые слова. Обмен просто добрыми словами. Репликами. Ничего не значащими. Просто словами….Как они бывают кстати. Гениальны. Изумительно во время брошены. Добрые-добрые-добрые….Просто слова./

Я влюблён в этот мир. И его доброту. Неожиданную. Такую «вдруг» и «нечаянно». Я его ненавижу – но это все от того, что слишком люблю. Как же он бесит меня иногда. Но бесят так только те, кого очень любишь. Знаете, какими словами кончается гимн миру в Италии Франческо Петрарки? По-итальянски, мелодично: "Pace, pace, pace."  Их слово "мир" так похоже на наше "плачет". Плачет, плачет, плачет... Такие дела.