Просто поразительно и необычно, как в одно мгновение человек перестал интересовать. Возбуждать, наждачной бумагой по внутренним органам ездить. Тело, воображение, всё целиком. Я больше не хочу его, я больше по нему не плачу, не страдаю и ничего себе не выдумываю, он вдруг перестал быть мне интересен. Внутри что-то маленькое, но отвечающее за всё остальное в целом, щёлкнуло и мозг получил тихий, но чёткий сигнал: отпустило. В подсознании что-то мечется и прыгает из стороны в сторону: как это отпустило?! как это отпустило?! верните мне на место мои страдания!! Тэги эти - всё превратилось в электронное приведение на страницах дневников. Смски - "удалить"; воспоминания - ироничная улыбка. Я открываю кулон на цепочке - и улыбаюсь. Он больше не тянет вниз. Как мало надо было для счастья. Как много - для несчастья. Всё в прошлом - и даже на ключ запирать не пришлось.
Чтобы начать жить заново, надо умереть. И эта смерть длилась долго.

в такие моменты вообще думаешь, можешь ли ты по-настоящему что-то чувствовать, потому что, когда тебя приперают к стенке и спрашивают, что это было,
Лана, что это было,
я не могу выдумать ни одного слова кроме как - прошлое.
 

honey, это так давно было, что я уже не помню, скучал ли кто-нибудь когда-нибудь по кому-нибудь на самом деле.
Да, кажется, было, я курила одну за одной и не спала по ночам. Но это было так мучительно, что я раз и навсегда приняла решение вытравить это из себя.
Убить это в себе.
Лето - такая забавная штука, Дорогая, летом либо апогеи, либо тишина. Позапрошлым летом я сбивала кулаки в кровь о кирпичные стены и трахалась, извини, в горячечном бреду, используя первую попавшуюся под руку и будучи использованной сама. Я была хаслером, Дорогая, если ты понимаешь, о чем я говорю. Шлюха моральных фронтов. Продавала себя по дешевке.
Этим летом, Дорогая, я покупаю людей, и далеко не с этой целью. Я предлагаю им деньги, возможности, испытываю их на прочность, вычеркиваю из списка или пополняю его. Вечером, Дорогая, я надеваю другое лицо. В жизни все стало так легко, когда я вытравила из себя способность как-то особенно скучать. До зубовного скрежета легко.
Мне, Дорогая, не светят ни морские побережья, ни новые романы, я только и делаю, что разрешаю спать на своих коленях, только и делаю, что разрешаю трепать свои волосы, я перестала играть в правду или ложь, я теперь ничего почти не говорю.
а я дышу, honey, водой.

Это само как-то растеряло смысл.
просто в этой плоскости стало слишком невозможно мыслить. просто слишком нечем дышать.
Я пишу так много «просто» наверное, потому, что даже сама не способна понять себя. Я бы так хотела закончить этот дневник в
пятницу, сегодня тринадцатое уже и кто-нибудь обязательно умрет. я уже знаю фильмы, которые мы будем смотреть по два, четыре,
восемь раз, я уже знаю города, в которые никогда не поеду, я знаю, какой будет эта зима, я помню, каким было мое прошлое, я уже
начинаю ненавидеть эту запись; вся последующая жизнь неминуемо разделится на визы, планерки и ворды с номерами; бесконечное
переворачивание ящиков стола с единственной целью – найти выход из ситуации или смысыл, хотя бы; обувной магазин –
радиостанция (что я имела в виду тогда?), на своем месте я бы обязательно написала бы тогда, в две тысячи шестом, "30.10 пошел
снег… он напоминал мне о письме в тумбочке». не самый первый, конечно, и самый белый – ли, я достану карты – «германия не
украина» - и буду циркулем вычислять эпицентры. Две тысячи, конечно, не сорок, и в этом нам отчаянно везет.
всё)
 

"выключить утюг. закрыть дверь. друзей. обиды.диски в плейере.позвонить
родственникам. покормить кота. отключить свет. извиниться. стихи. слова. наше время".

скажи мне, я сама всё просрала. я пропускаю автобусы и поезда, хожу на желтый, смеюсь с людьми, которые никогда о тебе не слышали, и не узнают - все эти светофоры. машины (трамви, вагоны). потоки пыли, клубы дыма. твоего сладкого. дыма. скажи мне, я давно хочу умереть и прибиваю себя своими же словами к полу. разбитому о мой лоб полу. я тебя ненавижу - за то, что ты не со мной, за то, что именно тебе я когда-то набила столько синяков, и мы порознь пропускаем целые сезоны; мой наивный эгоизм, я думаю , что иногда достаточно сказать прости, простипрости меня - и ты снова ко мне вернешься, снова посмотришь преданным взглядом - из-за которого я готова сворачивать горы. сворачивать горы. наверное я вру себе. ты всегда была умнее. черт, я вспыльчивая, эмоциональная, я не умею смотреть вперед, меня всегда волнует больше то, что сейчас_у_меня и, может быть, иногда у тебя. я ненавижу себя за это. ты всегда была не такой, как я. как будто господь показывает мне, смотри, надо быть такой. а я говорю ему, нихуя, я буду делать свое грязное дело, а она пусть меня прощает. я ведь её люблю, Бог. иногда мне кажется, что мы с тобой - те самые лисица и журавль. я стучу клювом о дно твоего блюдца, а ты не можешь просунуть голову в мой кувшин. от самого красивого, чем я могла дорожить, осталась лужа грязи. и тогда ты ушла. по-настоещму ушла. на нас смотрят. а ты отвернись - и смотри на меня
 

1 прогуливаясь по пешков-стрит, меня долгожданно блевало от окружающей действительности

2 мне осталось всего лишь переварить и высрать все свои проблемы

3 смерть в моих снах представляет собой спонтанное ожидание боли, это не мешает мне каждый раз жрать мороженое на ночь
----

открывая ли ру я уже начинаю бояться этой потенциальной кучи долбоебов.
у меня всё.
 

"Oh, I am sad but I forgive you. Maybe next week…"

мне лень и холодно одевать свитер. я закутываюсь в одеяло, сажусь на стул, высовываю руки и стучу пальцем по столу.
свихиваюсь от какой-то фигни. лампа на столе. стеклянные шарики в нижней книжной полке. кленовые листья между рам. на потолке. на полу. моя осень стучит зубами в гулкой арке, ждет меня каплями ртути на ледяных стеклах, располосовывая ветер моими волосами.
"невозможность любви, неотвратимость смерти" – © Бегбедер, а у меня мерзнут ноги и слова отказываются складываться в сочетания. Любовь все чаще напоминает пиар и все сильнее отдает дустом, от строчки к строчке; семейные ценности аляповатыми побрякушками тонут на дне болота, подернутого ряской, а дружба скалится из-за угла палками в велосипедных колесах, камнями в огородах, ставит ножку, да так, что изо дня в день разбиваешь морду о красный лед. о чем это я? ничего не случилось, стой, на кого я смотрю. я представляю себя флагом, который сначала реял в небе; а потом его приспустили; а потом вытерли им пол. Little L. была в красной плоскости. Little L. была плохой королевой. я на секунду представила себя красным стягом вокруг бедер коммунистической заразы. drama queen была в красном. Little L. была в одеяле. кленовые листья
они завяли.


current: Pete Murray - Better Days.
 

- Ты когда-нибудь дышала водой? - Джонни показывает фак пролетевшей мимо машине. Брызги талого снега разлетаются в разные стороны из-под колес.
- Что?
- Ты когда-нибудь пыталась вдохнуть воду? - терпеливо повторяет Джонни, словно Л. пятилетний ребенок, и показывает фак еще одной машине.
Брызги.
Л. отряхивает подол пальто и пожимает плечами:
- Я что - дура? Нахрена?
Мелкая морось почти замерзшей воды оседает на щеках, ресницах и волосах. Пиво и круассаны в пакете, окоченевшие пальцы.
23:15. Местное время. Обочина.
- Это довольно забавно. В воде есть кислород, только в другом количестве. Это как почувствовать себя рыбой, выброшенной на берег. Твой кислород - в тебе, перед тобой, рядом с тобой, над тобой, под тобой, везде, где ты есть, протяни руку и кислород окажется на кончиках твоих пальцев, но взять ты его не можешь. Он убьет тебя, потому что его или слишком много, или слишком мало, потому что примесь других веществ, сцепленных с ним на молекулярном уровне, смертельна для тебя. Ты не умеешь расщеплять молекулы, и на самом деле ты абсолютно ничего не можешь изменить.
Л. допивает пиво и выбрaсывает бутылку в мусорный бак.
Звон битого стекла.
- Тогда я определенно ею дышала.
 

у меня случился приступ эксгибиционизма и накопилось много черновиков. Да, сейчас я буду копать лопатой отходы. Нет. я его с тех пор не перечитывала, я не помню, что там


этот пост как бы не дописан, копалась в черновиках, решила выложить. Не принимайте близко к сердцу, и осторожно: многа букав.
 

Она удивлялась тому, как я, почему я, зачем я, если столько говна, что можно строить из него замки.
Для меня не существует понятия хорошие эмоции и плохие эмоции. Злость, гнев, раздражение для меня так же ценно, это значит, что мне
не все равно.
Когда кто-то перестает уделять мне толику своей "любви", я начинаю намеренно выводить его на драку, потому что это очень просто и по-детски даже - ему
не все равно.
У меня нет врагов, у меня больше "друзей", но и тех людей, с которыми я в трудных и неоднозначных отношениях, я берегу для себя, как зеницу ока. Я привязана иногда к ним гораздо больше, ближе и крепче, чем к тем, кто мне только улыбается и машет. Чем к тем, кто меня не раздражает - для меня отсутствие раздражение сродни равнодушию. практически. Здесь нет "любви" или чего-то такого. но я нуждаюсь в этих людях, я испытываю облегчение, зная, что они у меня есть, мне хочется брать их за руки и прижимать к себе - это просто другой род взаимодействия. Может, это и есть "любовь" (я ненавижу это слово).
Я не умею прощать, потому что для меня простить - это значит отпустить насовсем, разорвать связь, выкинуть, покинуть, и если меня об этом очень долго просить, то. конечно, я сдамся. Для меня общие боли и обиды, так же как и радости - то, из чего формируется отношения. Это база, без заряда со знаком минус или плюс. Знание того, что мои друзья на самом деле суки - нормально. Другой вопрос в том, как бы мне начать с ними справляться, что бы они не трогали конкретно меня. Третий вопрос в том, что я начинаю переживать, что они суки, потому что это мешает им жить, а заодно и мне.
Единственное, чего я не люблю в этом всем - это когда мне треплют нервы, исходя не из того. что есть, а из того, что придумано.
И еще я не люблю (разлюбила) "страдания".
Никому из нас не нужны жертвы.
И все равно я не смогу сказать четко и определенно, чего мне нужно. Мне просто либо нужен человек, либо нет. И я либо с ним, либо нет, не смотря на то, что он делает и как. Я могу желать бить его по морде и получать от этого удовольствие, могу испытывать нежность - для меня все едино.

Не думай об этом.


 

я уже говорила, что пришло время для прошлого. Когда-то пару лет назад в горячечном бреду я писала об этом, я хороший предсказатель, особенно в отношении себя, даже если я чему-то не верю, я говорю - и случается именно так.
Тогда я знала, что этого нельзя терять, даже если больно. Даже если нет сил. Потому что придет время и я смогу достать все это из коробки, разложить перед собой, вглядеться и понять, как карты. Я забыла об этом позже, забегавшись по кругу, начала верить, что это будет длиться бесконечно, но в нужный момент меня просто вытолкнуло и все - и я здесь, сижу, раскладываю фотографии и осознаю. Сейчас я больше "здесь", чем когда-либо. Сижу, плохо пишущей ручкой рисую стилизованные розы. До этого рисовала кисти рук, в различных вариантах.
Еще раньше - глаза и чужие лица.
Я как парфюмер - убиваю, мучаю, вскрываю, сшиваю, скрепляю, делаю что-либо - что бы потом оставить себе запах, засунуть его в колбу и поместить в коллекцию.
Это моя коллекция. Это единственное хобби, которое у меня есть.
Это все мое, это все принадлежит мне, завязана на этом, я сделана из этого, я сделана из всего, что со мной было.


 

Я всегда хотела задать тебе вопрос: "что ты хочешь от меня?"

Что тебе надо?

Я всегда стеснялась его задать, уже не помню, почему, вот честно. Или повода не было. Или не хотела показывать, что переживаю из-за этого. Я пыталась угадать, я пыталась подстроиться, и, конечно, у меня ничего не выходило, и я расстраивалась еще больше, потому что столько сил вложила и напрасно. Когда-то бы этот вопрос звучал в контексте "что тебе от меня надо, что мне сделать, что бы ты меня любила?", и он просто не имел смысла.
"кем мне стать?"
"кем должна быть?"
"кто я для тебя"
"кто ты вообще"
"что мне сделать, что мне сделать, что мне сделать, тебе _вот_так_ приятно?"
"почему ты мне не отвечаешь?".
"почему сегодня ты говоришь одно, а завтра другое, а послезавтра уже ничего не помнишь?"


 

Это было так глупо, но как откровение.
Одно время я крайне мучалась от того, что я не живу, вокруг меня ничего нет, мне ничего не нужно - даже шевелиться не нужно. Я сбилась с ног, отыскивая в этом всем выход, пыталась прекратить существование и начать жить ощутимо, чем-то. О, этого всего не рассказать, суть только в том, что однажды я легла спать с матерью ( не помню, по какой причине), у меня болели бронхи и она положила мне свои горячие ладони на спину, что бы погреть, и уснула, и я от жара, разливающегося по телу, тоже провалилась в тяжелый, душный бред, я не могла даже дышать толком, и перед глазами маячило какое-то ебаное золото, и я не могла пошевелиться, и мне казалось, что я проснулась (во сне), а она говорит мне, мол, Света, все окей, потерпи, так надо, и мне становится еще тяжелее, и я пытаюсь пошевелиться, рвусь изо всех сил
и просыпаюсь.
Открываю глаза, уже привыкшие к темноте. Вижу свет из под двери, слышу мамино дыхание, чувствую ее горячие руки, и понимаю:
- вот это и есть - жизнь.
Просто все, что меня окружает.


 

Понять, что ты хочешь от жизни - просто. Все познается в сравнении. Нельзя давать себе тонуть в собственном болоте, обязательно нужно чем-то заниматься, как-то двигаться, и тогда осознание придет в ключе "вот это меня бесит. а вот так вроде ничего".
Ничего совсем хотеться не может, это не предусловлено человеческой психикой. Если ничего не хочется, наступает саморазрушение. И потому ты либо дохнешь быстро, просто сжигаешься, сгораешь, или же твой мозг придумывает тебе все новые и новые потребности, которые. вероятно, ты просто не хочешь слушать.
Если ты до сих пор жив - значит, это тебе все-таки нужно.

 

Это так чертовски смешно - все эти слезы, боль, сопли. кровь из носа, ушей, порезанных вен, удушье, психозы, хождения по кругу.
Сначала ты ударяешься в панику и не знаешь, что делать, потом смиряешься и начинаешь ловить кайф, раздувая из мух слонов, а потом ты однажды останавливаешься и начинаешь ржать сквозь слезы.
Это происходит с тобой однажды посреди ночи.
Это происходит с тобой, когда ты идешь по чужой улице, повернувшись спиной к.
Это происходит с тобой в пустом доме и совершенно по иной причине изначально.
Это рвется из тебя наружу, ты не в силах удержаться, ты выворачиваешься наизнанку, а потом все.
Все.
Этой осенью у меня де жа вю.

empty now

С мазохистким наслаждением забивается в угол
Ищет что-то в бетонном холоде.
Знать бы ей, что успокоение
Не найдется так просто
В этом богом забытом городе.

Землею пахла, воздухом пылила,
а выпила меня - и отпустила
(ну, вот и пусть сама в земле лежит).
У молодости безобразный вид,
когда она уже остыла.

Но что же делать мне с моим лицом?
(вот это, например, мой первый дом,
а этот дом моим вторым зовется) -
но как же это в песенке поется:
кто мною, свеженьким, в последний раз напьется,
раз одуванчик вырос над пупком?

Зачем на мне стоять, когда суха земля?
(Так досыта, как верба зацвела,
своей судьбой я сыт уже не буду.)
Я не имел в виду, чтоб ты имел меня,
достаточно, что жизнь моя прошла.
Не надо звать меня, ребята, ниоткуда.

Потому что и улица около рынка,
и одуванчики с душой воробьиной,
вся жизнь моя в курослепе густом,
где меня растлевали тайком, -
все осталось в той огромной машине,
прокатившей меня с ветерком.

И за то, что посмели хотеть - не хотеть,
и что мог я у мамы на кладбище петь,
пусть ужасная песенка эта порвется,
а тот, кто живей и счастливей, чем я,
пусть меня проклянет или даже захочет меня, -
только эта пластинка не может устать,
ну, а я без нее не хочу, не хочу умирать.

Настроение сейчас - и вместо напротив я пишу прости
 

Тот, кого ты любишь, и тот, кто любит тебя, никогда не могут быть одним человеком.

это полнейшая жесть.
жесть, как она есть.