Вот и я.
И кучка текстов.
Лестница нисхождений
1. Падение.
Мы, сотворенные дыханием из огня
Будем смешаны с глиной и снова сотворены,
И Гончар, в каждого себя оброня
Придаст нам форму, которой обречены.
С которой обручены.
А потом,
Под тусклым рассветом падём.
Превратившись в пыль смешанную с дождем.
2. Вина
Каждое мое движение запечатлено,
Готовится предстать передо мной,
Как было когда-то давно.
Каждое мое слово, каждый мой жест
Мне никогда не принадлежал,
Всевидящий глаз всегда отверст
Куда бы я не бежал.
Выход один, за завесу тьмы,
Ибо глазам уже все равно,
Чтобы в ее безразличности смыть
Случившееся когда-то давно.
Незнание, вероятно, тому виной.
3. Слепота.
Я вижу что-то под электрическим фонарем,
Мгновение созерцаю, не знающий о нем,
Мои пальцы пытаются ухватить его -
Оно ускользает, изворачиваясь угрем.
Мои ладони оказываются пусты,
По воздуху сыпется солнечный след
А я, в объятиях собственной темноты
Пытаюсь постичь ответ.
Как полуслепые рыбы плывем во мгле
Распластываем руки, сросшиеся в плавник,
Мы, мертвецами, танцующими в петле,
Движемся, и нас оставляют одних.
Вылитые из свинца неспелые яблоки глаз
Более не нужные более не видны
И пространство мгновения, именуемое сейчас
Открывается внове симфонией тишины.
Звук до краев наполняет раковины ушей,
Тело недвижимое ничем плывет
В условно обозначенное «вперед»
Постигая на ощупь сущность вещей.
4. Конец
Чаша, исполненная молодого вина,
Отбрасывается кем-то напившимся до пьяна,
Оказавшись более не нужна.
Тело, выжатое, проткнутое насквозь
Лежит, замеченное мною вскользь.
Диалоги о саде.
Ученый:
- Куда вы это? Зачем вы это?
Зачем здесь протыкали воздух
Коричневыми палками дерев?
Кто выстроил сей сад убогий,
Где древнегреческие боги
Ласкают камнеоких дев
Без рук и всяких мотиваций?
Оградой чистого литья
Разрушив мерный бег молекул
Зачем пунктиром бытия
Здесь утвердил ее приказом
Неумный некто архитектор?
Народ:
- Наверно он большой дурак,
Но здесь присутствуют места
В которых можно выпить пива.
И это вовсе неспроста.
Поэт:
- Ах, этот свет... Такой…
Корпускулярно-волновой,
Зачем он во вселенной реет,
Он все равно почти не греет,
Все больше толку в батарее.
Вот истинная правда жизни.
Зачем же бледные растенья,
Дают извилистые тени,
В которых жизнь бурлит рекой,
Где насекомое с клюкой
Бежит пятнадцатой ногой.
Коль скоро выпадет зима,
И жизнь замрет как скорпион.
Народ
А ты и вовсе, бледнолицый,
Как сыщик лазаешь, крупицы
Ненужных собирая слов.
И все уродлив твой улов.
Ученый
Твои условные значки
Давным-давно уже истлели
В пожарах тысячи умов.
Ты все вздыхаешь о своем,
Дескать грустен сад
И осенью одет.
Ты скоро весь издохнешь от тоски.
Поэт:
А ты, бездушный как сапог,
Достав небесный штангенциркуль
Пытаешься измерить в килограммах
Дыхание слепой зари.
Что отражается в моих белках
И оживляет на мгновенье
Личины бездвиженных статуй.
В твоих неразвитых руках
Куски ненужного, мой друг.
…
Статуи молчат
Народ:
Вы все глупцы.
пойду посрать в ближайшие кусты.
Ода моему бытию
Как прекрасен этот вечер, торчащий из твоего кармана,
Замечательна ночь, разлитая по стаканам,
Мы пьем ее, едва касаясь губами
Мы пьем ее, соскребая перебродившее утро
Со стёкол, в которых живут наши взгляды.
Как прекрасна трава, которая знает мое тело,
Деревья – морщинистые старухи, дома повешенных,
И дома ворон, которые новые звезды нашего неба,
Которые, верно, лучшие птицы, потому что других я не знаю.
Город, так, городишко втоптанный в грязь и асфальт,
Тоже прекрасен, исполненный призраками в штанах Адидас
И потухшими жизнями распятыми на стёклах витрин,
И за ним две железные нити уводящие в горизонт,
Где гигантские звери о четырех ногах пьют из земли
И над ним резервация мертвых, куда ходят живые
Где за время и страх покупают условный покой
Ненадолго, чтобы вернуться к неоновой жизни,
Прекрасной, исполненной кухонной пустотой.
И далее поле, которое, верно, не просто поле,
Там приходится страшно, если все в фиолетовом цвете,
Если неба морщины свисают до самой макушки,
И, споткнувшись о кочку, ты вдруг понимаешь случайно,
Что твое одиночество разрослось до огромных размеров
А потом, поднимаясь ослепший от страха и боли
Ты спешишь в вязковатую желтую мнимость
Где привычные стены отрежут тебя, замуруют
И подарят наверное, если ты очень попросишь
Безразличный покой электрических прикосновений.
***
Теперь, когда на каждом углу
Вместо портрета вождя
Лик Достоевского,
Написанный на коже кирпичей,
Теперь, когда в сумраке серой улицы
Демон Свидригайлов дергает нити душ,
Остается лишь
Удушье.
Вдоль чешуи облупившихся стен
В аппарате всеобщей вины
Идут Раскольниковы в резиновых сапогах
По лужам чьих-то лиц
С безупречной улыбкой,
И благородные шлюхи
Волоокие ангелы
У образов ниц судорогой плеч
Втаскивают все глубже
В многоквартирный ад
И тело пусто стучит о ступени эти
Влекомое невидимой рукой,
Романиста позапрошлого столетия.
***
У греков древних – Стикс и Лета,
У нас – Нева, в туман одета
И Пушкин грозен как Харон
В руке содержит вязь времен.
И давит бледного поэта,
Что произносит дыр бул щев,
Который, вдруг оцепенев,
Летит куда-то вглубь цилиндра.
