Не будь на то Господня воля,
Мы б не узнали алкоголя.
И значит, пьянство не порок,
А высшей благости урок.



Налей нам, друг! Уже готовы
Стаканы, снедь, бутыль с прохладцей.
И наши будущие вдовы
Охотно с нами веселятся.



Высокие, разумные, могучие
Имею я для пьянства основания.
При каждом подвернувшемся мне случае
Я праздную мое существование.



Пора уже налить под разговор,
Селедку покромсавши на куски.
А после грянет песню хриплый хор,
И грусть моя удавится с тоски.



Я рад, что вновь сижу с тобой,
Сейчас бутылку мы откроем,
Мы объявили пьянству бой,
Но надо выпить перед боем.



Ни вверх не глядя, ни вперед,
Сижу с друзьями-разгильдяями.
И наплевать нам, чья берет
В борьбе мерзавцев с негодяями



Не тяжелы ни будней пытки,
ни суета окрестной сволочи,
пока на свете есть напитки
и сладострастье книжной горечи.



Когда, замкнув теченье лет,
наступит Страшный суд,
на нем предстанет мой скелет,
держа пивной сосуд.



Нам жить и чувствовать дано,
искать дорогу в Божье царство,
и пить прозрачное вино —
от жизни лучшее лекарство.



Аскет, отшельник, дервиш, стоик —
наверно, правы, не сужу;
но тем, что пью вино густое,
я столь же Господу служу.



Любых религий чужды мне наряды,
но правлю и с охотой и подряд
я все религиозные обряды.
где выпивка зачислена в обряд.



Сегодня вновь напьюсь я в стельку,
нету силы воли никакой;
Бог ее мне кинул в колыбельку
дрогнувшей похмельною рукой.



Когда друзья к бутылкам сели,
застрять в делах — такая мука,
что я лечу к заветной цели,
как штопор, пущенный из лука.



Где-то в небе, для азарта
захмелясь из общей чаши,
Бог и черт играют в карты,
ставя на кон судьбы наши.



Когда однажды ночью я умру,
то близкие, надев печаль на лица,
пускай на всякий случай поутру
мне все же поднесут опохмелиться.



Понять без главного нельзя
твоей сплоченности, Россия:
своя у каждого стезя,
одна у всех анестезия.