Сегодня в голове звучит "Pas de Deux Femmes" (LoDuca).
Страстная мелодия.. и я благодарю небеса, что не понимаю слов.

Клавиатура.. вот моё пианино, вот моя сцена. Балет и музыка на одном чёрно-белом поле с красными пятнышками русских символов. Я ведь не умею играть, не умею... и петь - некому. Мурлыкать вполголоса обоим известную, такую любимую, которая значит больше, чем говорят, когда произносят "кажется, понимаю", такую родную... Теперь - некому. А от танца в одиночку я теряю равновесие. Кто подхватит? Моя сила при мне, спокойная ленивая данность, пламя, на которое не попадает ветер, но когда саму свечу столкнул неуклюжим локтем со стола маленький паж... вот она, лежит на полу. В опасной близости от узорчатого ковра, свежего справа, у окна, истоптанного и затертого слева, где книжные полки.
Я скину все со стола, вот так, и лягу на жесткое дерево, чтобы ничто не мешало смотреть в белый потолок, моё небо, моё вечное небо, разводы побелки, что заменили мне снег ангельских крыльев еще тогда, когда я не умел ненавидеть Всевышнего.
Память - это проклятье, проклятье счастьем, с которым теперь неизбежно придется сравнивать все новое.
Она неуничтожима, и пьешь, не пьянея, и вдыхаешь, ощущая лишь головокружение, калейдоскоп, как в мозгу шизофреника, в центре которого всё равно остается одна и та же фигура...
Можно ли дать пощечину самому себе? Или это тот самый хлопок одной ладонью? Я подойду к зеркалу: вот это лицо, теперь оно всегда выглядит усталым, в глазах притаилась метель, снежинки, тающеие в недопитом кубоке цикуты. Хорошая смесь, чтобы потушить мою свечу.
Из этой доски, фанерки, черт его знает, чего, покрытой амальгамой, на меня бесстрастно смотрит мой враг - безразличие.
Несколько лет подряд мои личные демоны подносят мне его маленькими дозами. Это яд, которые не вывести из тела, он становится одним из его соков навечно, очищение - только выпустить их все, благословенна недрогнувшая рука. Несколько лет подряд, а иногда... Иногда им мало. Иногда - хватают грубые руки, растягивают на этом самом ковре, под окном, чтоб было посветлее, сдирают рубашку, царапая кожу стальными перстнями с холодными шипами, и в эти алые полосы втирают ад. Без хохота, который был бы уместен - все деловито и молча, как рутинную работу, за которую платят жалование большими потёртыми медяками в облупившимся кошельке.
Когда они уходят, я еще долго лежу, смотря в потолок пустыми глазами. О, опытные таксидермисты, кто же я по-вашему? Гепард, волк, рысь, собака, кот, простая крыса? Или злобная ласка с маленькой мордочкой, что когда-то отхватила кусок души у того, кто вас посылает - да так, что остаток почернел и сморщился, как гнилое яблоко?
Я любил бы смотреть из окна, но эту часть комнаты оставляю вам. Нужно иметь место для гостей, где всё не так, как любишь - чтобы, приходя, они выстраивали там свою гармонию, не огорчая разрушением твоей. Так что, пожалуйста, проходите, чувствуйте себя, как дома.
Я же постою здесь. Смотреть из книг - тоже неплохой способ убить время своей жизни.
Я запираю дом на ключ и выхожу к снегу. Здравствуй, моя метель, теперь внтури и снаружи мы одно целое, разделеное хрупкой оболочкой - непонятно, зачем, но и рушить её пока что будет слишком скучно. Пока я ощущаю огонь в её трещинах, пока лёд хоть немного тает от моего прикосновения, во всем этом еще проглядывает смысл. Легкий, почти неощутимый, как то прикосновение страусиного пера, что я вспоминаю со вкусом кьянти... Безразличие еще не одолело меня. Я не хочу вашей нирваны, господа демоны великомудрия, я не хочу освобождения - если поддаться Безразличию есть цена, которую следует уплатить за прогресс, я продолжу вращать колесо. Снова стану лаской, и потом, может быть, дойду до муравья, или сена, или цветочного лепестка, или капли смолы, застывшей под лунным светом... Но меня можно будет сломать, уничтожить, поджечь. Я буду жив.
Из огромной витрины на меня смотрит мой враг, одетый в такое же распахнутое черное пальто, и угрожает сломанной тростью. Сегодня он боится меня, ведь я могу лишить его такой хорошей игрушки. Сегодня мы квиты.