- Ты бывала в Китае?
- Нет. Ты бывал?
- Да, я бывал. Давно-давно.
- Как ты мог бывать там давным-давно? Ты же всего на год меня старше.
- Это не так. На самом деле, я уже очень старый. Как воон тот корявый морщинистый дуб.
- Ты врешь. Ты не выглядишь старым, пьешь молоко и рвешь малину с соседских кустов. Так не делают старики.
- Я - не простой старик, а заколдованный. Но об этом я не могу говорить. Только о Китае.
- А разве про Китай интересно?
- Гораздо интереснее, чем про мою старость. Вот в Китае старики не умирают, и, чем дольше ты живешь, тем выше вероятность того, что смерть никогда не наступит.
- Ты обманываешь. Мой папа был в Китае и ничего такого не говорил.
- Разумеется. Он просто не знал. Ведь вряд ли ему приходилось общаться со стариками,а я все видел сам. У меня был друг - Вейж - самый старый и мудрый на свете. Его борода была так длинна, что, когда он резко поднимал ночью голову, она взлетала высоко в небо и к ней прилипали сотни звезд. Потому, наверное, на солнце она блестела серебром. Его мудрость не знала границ - он понимал язык птиц, зверей и насекомых, и помогал им всем жить с людьми в понимании и мире. Однажды, в свой двухсотый день рождения, он позвал меня к себе, чтобы сказать, что это наш последний с ним разговор. Я заплакал и спросил:"Но как же мы будем жить без тебя, мудрый Вейж? Как будем понимать птиц, зверей и насекомых, чтобы жить с ними в мире? И больно будет не видеть утром сияние твоей серебряной бороды". Вейж улыбнулся и ответил:"Я буду с вами, как прежде. Просто скоро я стану горой - самой высокой из всех, и, когда нужна будет моя помощь, достаточно просто сесть у подножья, а если суждено будет попасть в беду - пусть взберется человек на мою вершину и вернется, одаренный верным советом и частью моей мудрости". Я уходил от него с улыбкой, хоть на сердце и было тяжело. Придя утром к его дому, я увидел, что - и правда - на том месте теперь огромная гора, прекрасная и спокойная, окутанная серебристым туманом.
- Но ведь ты сказал, что все старики не умирают, а рассказал только про одного.
- Все верно. Уже спустя десять лет у другого моего знакомого старика Чангпу случилось большое горе - умерли его сын и невестка, не выдержав тяжелой болезни, но выжила их двухлетняя дочь Веики. Старик забрал ее к себе, но чувствовал, что самому ему жить осталось недолго. Тогда он, опечаленный тем, что внучка может остаться совсем одна, с большой надеждой пошел к горе Вейж, и взобрался на вершину, превозмогая боль и усталость. Никто не знает, что сказала ему гора, но спустился он со слезами счастья на глазах. И, когда пришел его час, тоже превратился в гору, и укрыл Веики под своей сенью. И люди ходили к нему, когда им было грустно и одиноко, и в скором времени в жизни их появлялся кто-то, готовый разделить проблемы и одиночество на двоих и превратить их в счастье и достаток. А после и все другие старики, чистые душой, превращались в горы, и у каждой горы были разные свойства.
- А злые старики? Что происходит с ними? Они умирают?
- Нет. Они превращаются в болота. Но это уже совсем другая история. К тому же, я очень хочу молока.

О,милая Джули, твои косы из золота а сердце из стали
Слова твои - пули
рыцари все к ногам твоим пали
Копьями глаз колоты, пробиты танца молотом
О, Джули Джул
Сколько еще тобой будет крови пролито?
***
Жизнь Джул была тиха и спокойна до тех пор, пока какой-то музыкантишка, напрочь лишенный таланта и вкуса, не сочинил эту жуткую песню. Люди в маленьких городах моментально подхватывают подобную дрянь, и теперь она звучала везде - в кабаках, продуктовых лавках, соседних домах и на улицах. И, разумеется, увидев Джул, всякий принимался насвистывать или мычать себе под нос незамысловатый мотив, мерзко ухмыляясь и подмигивая девушке. Джул краснела, хмурилась и пыталась поскорее сбежать, избегая взглядов прохожих.
Ее дом стоял поодаль от других и граничил с лесом. Отец умер, когда ей еще и четырех не исполнилось, но она помнила, что у него были густые рыжие усы и смеющиеся карие глаза. Он ее любил, привозил из других городов пряники и леденцы, и называл малюткой фениксом, гладя по взлохмаченным рыжим волосам.
Мама,пока отец был жив, была тихой и незаметной. Убиралась, готовила, стирала и занималась прочими домашними хлопотами. Иногда они с отцом по ночам долго сидели на кухне и разговаривали, но Джули в этих разговорах не находила ничего для себя интересного и вскоре даже перестала подслушивать.
Но после смерти отца мать полностью изменилась. Она перестала следить за домом и за собой, много спала, плакала и злилась на дочь, обвиняя ту во всем, в чем только можно и нельзя. Она хрипло смеялась, будто ворона каркала, и обзывала Джул монстром кособоким, а иногда - драной лисицей.
А когда Джули было почти двенадцать умерла и мать, и Джули осталась жить в доме с толстым и старым котом Робином. И никто особенно не интересовался ими, а они, в свою очередь, не особенно интересовались кем-то, кроме самих себя. Городские юноши не находили Джул привлекательной, а девушки считали скучной, но ее это ничуть не задевало - она довольствовалась мечтами, сказками и мурчанием довольного и сытого кота. Ей в общем-то даже нравилось быть незаметной. Когда незаметен ты в целом, то и недостатки твои незаметны, и все просто проходят мимо, не издеваясь и не поднимая на смех.
Но вот появилась эта проклятая песня, и жизнь девушки превратилась в ад. Ей казалось, что с нее внезапно слетела шапка-невидимка, и все увидели ее нагой.
Она смотрела на себя в зеркало и видела уродливую маленькую оборванку, с грязными похожими на ржавую проволоку волосами, вздернутым карикатурным носом и многочисленными веснушками по всему лицу. И воспоминания об этом "О, Джули Джул" и оценивающих, насмешливых взглядах заставляли ее ненавидеть себя и окружающих сильнее прежнего. Однажды, не выдержав, она разбила зеркало и, уткнувшись лицом в подушку, разрыдалась. Робин беспокойно ходил вокруг нее, то и дело трогая мокрым носом ее большие холодные уши. Ей было щекотно,и в конце концов она не выдержала и рассмеялась сквозь слезы.
- Ну хватит, Роб. Ты меня щекочешь.
Кот посмотрел на нее подозрительно, а затем, не отводя взгляда, лег рядом с ней, положив голову на край подушки.
- Чего смотришь? Мне так грустно. Почему я такая уродина? И зачем появилась эта песня? Была уродиной и никто не обращал на меня внимания - и так тогда прекрасно и легко было жить!А теперь из-за этой дурацкой песни...-она всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной ладони. -...теперь все на меня постоянно смотрят, и я чувствую себя еще более уродливой, чем раньше. Зачем они издеваются?Поют про Джул с золотыми косами. Я так хотела бы стать такой, как она, но остаюсь лишь жалкой карикатурой. И всегда буду ею. Мне очень, очень грустно. Как хорошо, что у меня есть ты, Роб. Ты никогда надо мной не издеваешься. Только мяукаешь, когда хочешь есть и мурчишь, когда сыт. Почему люди не такие же, как ты? Все было бы гораздо проще.
Она погладила кота по голове и тот, довольно зажмурившись, отвернулся и замурчал - так, словно хотел сказать, что его собственная жизнь вполне и очень даже удовлетворительна, и он не понимает, как может она быть плохой, если тебе тепло, ты накормлен и опасность тебе никакая не угрожает. А Джули завернулась в одеяло и вскоре заснула, и снилось ей, что она в красивом красном платье стоит в центре кабака и танцует, а мужчины смотрят на нее восхищенно и поют хором:
"рыцари все к ногам твоим пали
Копьями глаз колоты, пробиты танца молотом
О, Джули Джул..."
***
- Джули!
От неожиданности и испуга девушка выронила сумки с продуктами, и яблоки, картошка и помидоры покатилась по дороге, вынудив прохожих пританцовывать на ходу и ворчать. Джули краснела и извинялась.
- Джули... - красивый высокий юноша подбежал к ней и помог собрать рассыпавшиеся овощи обратно в сумки. - Извини. Я просто увидел тебя и хотел поздороваться, я не знал, что так получится.
Джули улыбнулась ему, покраснев еще сильнее.
- Ничего страшного, Марк. Со мной постоянно такое случается, я уже привыкла. Ты не виноват. - она на секунду задумалась, а затем добавила смущенно - И я рада, что ты меня заметил.
Марк улыбнулся.
- А почему я должен был тебя не заметить? Ты очень даже заметная.
- Ну да, конечно. После этой-то жуткой песни. - Джули нахмурилась и замолчала.
- Песни? Нет, что ты. Ты всегда была такой. С детства.
Джули посмотрела на него удивленно. Марк ей нравился. В детстве они дружили и часто играли вместе, и к тому же он был чуть ли не единственным, кто над ней сейчас не издевался - разве мог он не нравиться ей? Но он был слишком хорош для того, чтобы обращать на нее внимание, и Джули отнеслась к нему настороженно, ожидая подвоха.
- Да? А как же песня? Ты что, не слышал? Про Джули. Она все ее поют, когда я прохожу мимо.
- А,эта. Не обращай внимания. Я не думаю, что они хотят тебя задеть. Просто придурки.
- Это вряд ли.
- Да ладно тебе. Слушай, как ты вообще? Сто лет не виделись, ты так редко выходишь.
- Я нормально. Просто не люблю я город. Тут очень шумно и пыльно.
- Да, это точно. Ну, может, я заскочу как-нибудь в гости? Просто так. Вспомнить детство.- Марк наклонился к ней, перейдя на заговорщический шепот. - Поиграть в "съедобное-несъедобное".
Они рассмеялись.
- Конечно. Я буду рада.
- До встречи тогда?
- Да. До встречи.
Марк пожал ей руку и побежал в сторону центра.
Джули шла домой и никак не могла избавиться от прилипшей к лицу дурацкой улыбки.
***
Чего хотят коты? Внимания для удовлетворения естественных потребностей. Ну, и ради физического удовольствия.
Чего хотят люди? Внимания. Чаще всего - для удовлетворения собственного тщеславия. Ну, и ради физического удовольствия.
Самые лучшие люди - те, что похожи на котов.
Самые лучшие коты - те, чьи потребности сведены к минимуму.
Робин был плохим котом. Он очень любил есть.
А Джули была хорошей девочкой. Не тщеславной.
Обстоятельства часто играют главную роль в формировании человеческих качеств, да и животных. И между хорошим и плохим на самом-то деле разница очень маленькая, именно потому эти понятия практически лишены смысла.
***
- Марк!
- Вилли! Рад тебя видеть. Присаживайся.
Они пожали руки, и Вилли, обворожительно улыбаясь, сел напротив друга. Марк никогда не понимал, как можно постоянно улыбаться настолько "правильно". Но у Вилли отлично получалось. Надо заметить,что отлично получалось у Вилли практически все,даже,казалось бы,несовместимые между собой вещи. Он состоял в шахматном клубе и в соревнованиях всегда занимал первые места, лучше всех в городе играл в футбол и баскетбол, в университете являлся самым преуспевающим и перспективным студентом и кроме всего прочего был ,как говорится, "прирожденным лидером", мечтой всех девочек,девушек и даже некоторых женщин города, ну и вообще - приятным во всех отношениях молодым человеком. Марка иногда жутко раздражала его второстепенная роль,но он стыдился этого чувства и не считал это достойным поводом для прекращения их с Вилли дружбы. Тем более,и Вилли не был идеален. Марк знал его с давних пор и замечал что тот, при всех его видимых достоинствах, часто бывал жесток и поверхностен в своих суждениях и поступках по отношению к другим. Но это свойственно тем, кто привык к своей роли "лучшего" и пожизненно окружен вниманием и заботой, да и если не считать этого,то Вилли был добрым человеком и хорошим другом, а недостатки - они у каждого свои.
Они заказали кофе. Вилли достал из нагрудного кармана пару сигар и предложил одну другу.
- Угощайся. Папа привез,заграничные.
Марк с радостью принял угощение, и они молча курили,наслаждаясь вкусом и с важным видом выпускали в потолок густой ароматный дым.
Официант принес кофе, бросив на друзей взгляд,полный недоумения, и поспешил к другому столику. Вилли хитро посмотрел на Марка через плотное облако дыма.
- Я тут слышал, у тебя завелась подружка.
Марк поперхнулся.
- Кто?!
- Ну, кто-кто...девушка. Любимая. Или любовница. Или еще кто, я не знаю...но ты у нее бываешь регулярно.
- Я все равно не понимаю,о чем ты.
Вилли пожал плечами и с наигранной отстраненностью принялся напевать себе под нос "милую Джули".
Марк вздрогнул, чем вызвал у друга приступ хохота.
- Да ладно тебе, я не собираюсь ставить под сомнение глубину и чистоту ваших чувств, но все же - скажи мне, дружище, что тебя в ней привлекло? Живет на отшибе,хмурая,неразговорчивая,невзрачная.Конечно,ее жалко,особенно после того,как появилась эта идиотская песня.Даже странно,что она так зацепила народ. Но встречаться из жалости...разве ты считаешь это правильным?
- Нет. Мы не встречаемся. И даже если бы встречались - я не делал бы это из жалости.
Вилли скептически поднял бровь.
- В самом деле?
- Да. Я не считаю ее невзрачной. Мы с детства дружим. А на эту песню мне вообще плевать. Джул не имеет к ней никакого отношения,просто дурацкое совпадение,которое по неведомой мне причине так забавляет всяких идиотов.
Вилли рассмеялся.
- Конечно,не имеет. Но в данном контексте трудно назвать это плюсом.
Марк нахмурился и принялся нервно помешивать кофе маленькой ложечкой. Вилли прекратил смеяться и дружелюбно хлопнул друга по плечу.
- Да ладно тебе,прости за резкость.Это конечно же не мое дело,и я не должен ничего подобного говорить. Просто - сам понимаешь - я очень удивлен.
- Ничего.Понимаю.
- Думаю, со временем ты сам все сделаешь правильно. Я побегу уже, у меня через час тренировка.
- Угу. Счастливо тебе.
- Не дуешься?
Марк заставил себя улыбнуться.
- Нет,что ты. Все в порядке.
Они пожали руки и Вилли убежал,оставив Марка наедине со своими мыслями, призрачной рыжей девчонкой и недопитым кофе.
***
- Роб, нам же было весело. Очень. Он смеялся, я смеялась, мы играли и разговаривали. Почему он убегает? Он меня стесняется?
Робин ничего не мог ей ответить, только жмурился и подставлял голову ей под руки. Джул волновалась и надо было ее утешить, по мере возможностей.
- А, может быть, все еще вернется. И мы будем смеяться вдвоем, и вместе ловить для тебя рыбу в речке. И искать на небе зверей. И много чего еще...он же хороший, я вижу, он не может так просто...
Джули убедила себя, что все будет отлично, чтобы заснуть и видеть счастливые сны. Кот Робин свернулся калачиком возле ее груди, чтобы стать частью ее снов. Им было тепло.
А утром Джул получила от Марка письмо, в котором он просил его простить за все и не ждать встречи.
Джул плакала, Робин ходил вокруг нее и тыкался носом в ноги.
Марк курил на кухне и пытался убедить себя в том, что это было разумно,а не трусливо. Получалось скверно.
Днем Джул умылась, улыбнулась, и пошла в магазин, напевая дурацкую песенку про себя себе под нос. В магазине она купила самое красивое красное платье.
Робин хотел есть и ждал ее возвращения, сидя у двери.
***
Я сидела на скамейке, наслаждаясь солнцем и цветастыми людьми, голубями и фонтанчиками, брызги от которых - очень холодные - то и дело попадали мне в лицо, и я им радовалась и улыбалась. Ко мне подошла женщина - пожилая, лет шестидесяти, растрепанная, с опухшими ногами и живыми большими глазами.
- Дай мне десятку, если не сложно. Я на работе.
Я сунула ей в руку двадцатку. Она слегка поклонилась.
- Мерси.
И села рядом со мной. Не смотря на жару от нее совершенно не пахло потом.
- Ты танцевать умеешь?
- Ну, так...разве что изредка. Не училась.
- Это ты зря. Надо танцевать, пока не поздно. Я вот танцую. И пою. А они убегают, когда я танцую. Убегают...они всю жизнь убегать так и будут, и эту, и следующую. Они ничего не изменят. А там, где живу...туда вообще не хочу возвращаться, там они злые и ненавидят меня. Говорят, что мешаю им. А как мне не петь и не танцевать, если я совсем одна? Только так и жизнь. А иначе - ползком - разве можно? Это они живут ползком, или бегают. Я никогда замужем не была, всегда одна. Раньше кот был, я ему рыбу в реке ловила. - она смущенно улыбнулась. - А потом умер.
- Сочувствую. У меня тоже умер кот.
- Ты смотрела ему в глаза, когда умирал?
- Да.
- И что в них?
- В них...страшно.
- Вот.
Она кивнула.
- В таком виде. Иногда кажется, лучше вообще никого не заводить. Слишком больно потом,когда смерть. Раз за разом...Как тут без танца? А у них другие интересы. Понимаешь? Пьянка. Сигареты. Не до песен. А я ведь раньше еще и летать умела...была фениксом, понимаешь? - она подмигнула, и меня бросило в дрожь. - А потом он ушел и забрал силы с собой. Но не все. Чуть-чуть я еще умею. Хочешь, подсказку дам?
- Хорошо.
- Бойся птиц, особо ворон. К плохому. Чтобы тебе не исчезнуть, и никому не умереть. А я в любой момент исчезнуть могу...и не вспомнит никто, что пела и танцевала, и вообще никто меня не вспомнит. Убегут.
- Я вспомню вас.
Она посмотрела на меня, как-то очень по-детски доверчиво и с надеждой.
- Точно вспомнишь?
- Точно.
- На все сто тридцать процентов?
- Да. Хоть на двести.
- Тогда ты меня узнаешь. Меня не сложно узнать - я же самая красивая.
Она сказала это так просто, без игры и кокетства, что мне не стало смешно. Я приняла это как данность и кивнула, согласившись.
- А вы споете мне? Или станцуете?
- А ты не убежишь?Не испугаешься?
- Нет, обещаю.
- Хорошо.
Она встала и запела - казалось, не только голосом, всем телом.
- О, милая Джули...
***
Кот Робин не любил убегать. Он вообще был удивительно спокойным и ленивым котом. Он лежал на кровати и ждал свою Джули, самую красивую, добрую и единственную, и ему, в общем-то, было все равно, сколько бы ни прошло жизней. Рано или поздно она придет, и он будет сыт, и они будут греться и смотреть вместе сны.

- А платье? Он видел платье? Говорят,нельзя чтобы видел,плохая примета.
- Дура, Юлька! Плохая примета - это если он ее бы в платье увидел,а просто платье - нормально.
- Да? Странно. А стилист? У тебя есть стилист? А вы собираетесь венчаться?
- Какое венчаться! Он же атеист.
- Правда? Ой, я и не знала. А атеисты не венчаются?
И так продолжалось до поздней ночи. Квартира, заваленная всяческим свадебным хламом, запах лака для ногтей, краски для волос, духов, алкоголя и сигарет с ментолом; дороги, машины, клуб, в котором так трудно дышать, и стайка постоянно щебечущих и до странного счастливых подружек, неизменно следующих за ней по пятам. Лои мутило, голова кружилась и ощущение нереальности происходящего покидало ее лишь когда она закрывала глаза. Бывает так - идешь, скажем, по обычной улице и вдруг тебе начинает казаться, что это все - сон, что не ты это и не там, а вот закроешь глаза - и видишь, как оно все должно быть по-настоящему. Разное видишь, в зависимости от состояния. Вот сейчас Лои видела дом - небольшой, деревянный, на первом этаже малюсенькая кухня, каминный зал и большая застекленная веранда, на втором - балкон и спальня.
На кухонном потолке по всему периметру висят пучки душицы и зверобоя, ниточки с сушеными грибами и брусникой, у задней стены - деревянный стол и пара лавок, справа - печка, а у двери - умывальник.
В зале слева камин, большой и простой, в углу навалены толстые аккуратные поленья, справа - большое окно, но света мало, потому что за ним сплошь строгие стволы сосен, малорослые клены и кусты малины; у задней стены - огромная кровать,составленная из двух одноместных; рядом с камином - простой деревянный шкаф, над кроватью - полки с книгами, посреди комнаты - покрывало, выполняющее функцию ковра. Напротив кровати висит натюрморт - подсолнух в глиняном кувшине на синем фоне.
Веранда - очень светлая. Там пахнет медом и пшеницей, стоит большой стол и куча разномастных старых стульев, справа - разложенный скрипучий диван, на стене под лестницей висит коряга,похожая на рога, а на ней - шапки, шарфы и плащи. У той же стены - лавка, на ней - старенький музыкальный проигрыватель.
На втором этаже только большая деревянная кровать, чем-то смахивающая на двухместный гроб.
Лои открыла глаза.
- А где проведете медовый месяц?
- Вы будете заводить детей? Я считаю, надо не меньше трех. Если все в порядке со здоровьем - ну, ты понимаешь, о чем я.
- Они же только женятся! Пусть успеют насладиться жизнью, прежде чем думать о детях.
- А с чего ты взяла, что рождение детей мешает наслаждаться? Дети - это счастье.
- Да-да. И вонючие памперсы, и мокрые пеленки, и дряблая обвисшая грудь - тоже?
- Ты просто ни хрена не понимаешь.
Лои закрыла глаза.
Дверь между верандой и кухней - темно-зеленая, с вырезанным замком. Очень толстая. А входная дверь - тонкая совсем, из фанеры. И крыльцо - большое, ступени чуть подгнивают снизу, а лестница на второй этаж очень неудобная,словно сделанная под маленького ребенка. На окнах на веранде белые шторы. На столе - синяя ваза с ромашками. Во дворе - старый перекошенный стол и три лавки. Справа от него - кострище. На крыльце стоит кружка с недопитым чаем.
Лои чуть приоткрыла правый глаз.
- Ты в порядке? А то бледная,как смерть.
- Завтра надо быть свежей, у тебя же впереди еще и первая брачная ночь!
- Первая? Что-то сомневаюсь.
- Да не твое дело, какая. Главная, что первая - брачная,это уж точно.
- Тебе не страшно?
- Да чего ей бояться! Или первая брачная так сильно отличается от обычной?
Лои зажмурилась.
Утром воздух пить можно, как в детстве - сомкнув зубы и только самую малость рот приоткрыв, тянешь. А по запаху чем-то огурцы напоминает. И липовый цвет.
Вечером - будто молоко топленое по небу разлили. А во время грозы небо совсем живое. А ночью на его фоне видны чернильные летучие мышки, и звезды падают так часто, что не хватает желаний.
Километрах в пяти от домика есть большое поле. Если перед грозой туда прийти и сесть на небольшой холмик, примяв высокую траву, то чувствуешь волшебство, и кажется, что все может случиться, что ни придумаешь. И ждешь чего-то, или кого-то. А потом начинается ливень, и молнии страшные, и гром. Бежишь домой, переодеваешься в сухую чистую одежду, садишься у камина жарить сосиски и понимаешь, что все у тебя и так есть, даже ожидание чего-то большего, без которого жизнь стала бы просто скучной.
Лои приоткрыла левый глаз.
- Ты такая молчунья. Не молчи, скажи нам что-нибудь!Поделись.
- Не трогай ты ее. Видишь - волнуется.
- Радоваться надо. Свадьба - это так романтично!
- А ты - дура.
- А ты - овца!
- Представляю, какую бойню за букет вы завтра устроите.
- Ой, уж кто бы говорил.
Лои закрыла глаза.
Осенью грустно. Такая тонкая, изысканная грусть - в воздухе, в скрипе высоких сосен, в запахе прелых листьев, даже в доме - тоже она. Ненавязчивая,хоть и очень сильная. Многогранная, и тоже пропитанная этим абсолютным счастьем,и счастье - ею.
Зимой самый лучший волшебник и ювелир по совместительству превращает лес и домик в потрясающей красоты произведение искусства. Смешение материи, запахов, света, цвета, нот настроения и звуков. Зимой трудно в полной мере жить - все силы уходят на то, чтобы любоваться.
Весна легкая и невесомая. И любой в этой весне оказавшийся становится таким же.
Лето - такое разное, всех оттенков. Три месяца длинной в миллионы жизней.
И все они вместе...И причудливый танец огня в камине, и его брат-близнец на стене.
Лои разбудили настойчивыми хлопками по плечу.
- Дорогая, ты что, заснула? Ехать через час. Посмотри на себя - разве не чудо? Какая прическа, макияж! А платье - просто сказка. Нет, я точно говорю тебе - это что-то невероятное. Ты такая красавица - хоть и спящая, к сожалению. Тебе нехорошо? Может,выпьешь кофе? Или черного чая? Ты что-нибудь ела сегодня? Волнуешься? Ладно, милая, все будет хорошо. Не могу поверить - ты выходишь замуж!
Лои закрыла глаза.
А все-таки не одна. Одно. Целое, разделенное - традиционно - на две половинки лишь по тому, что два человека - это удобно. Удобно прижиматься друг к другу, когда холодно или даже чуть страшно, удобно целовать на ночь, удобно приносить друг другу чай и гулять,взявшись за руки. Удобно мечтать вместе об одном - так мечты кажутся гораздо более весомыми.
Когда закрываешь глаза - можешь оказаться в любом месте, наиболее тебе близком. Почему-то труднее затащить туда человека из реальности, чтобы при том он оставался собой, со всеми своими плюсами-минусами, а не становился фотографией, пусть даже и самой удачной.
Лои открыла глаза.
Он улыбался смущенно, и руки чуть дрожали. И Лои знала, что они вспотели - у него от волнения всегда потели руки. Он очень этого стыдился и пытался незаметно вытереть о брюки.
Лои улыбнулась и взяла его за руку.
***
- А ведь не так уж все и плохо было, правда?
- О чем ты. Я был почти счастлив. Я и сейчас почти счастлив, не смотря на это...ну...Я же знаю, что все еще впереди.
- Не в этой жизни только.
- Не надо так.
- Знаешь, я никогда не умела наслаждаться реальностью. Мне все мешало. Мешали машины, люди, запах краски и засуха летом. Мешали долги, счета, начальство, доставка пиццы и будильник по утрам. Иногда я мечтала о том, чтобы закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Потому что с закрытыми глазами я могла выбрать любое место, время суток и года, любую погоду...я уже построила себе там домик, в моем идеальном мире. Тебе бы там понравилось. Но я не стала бы закрывать глаза навсегда, потому что ты - тут, а без тебя там все было бы недоидеальным, а менять один недоидеальный мир на другой - глупо. Не знаю, почему раньше не рассказывала...казалось нелепым.
Он посидел с минуту молча, смотря на нее задумчиво, а затем ушел.
Вернулся через пять минут с чашкой чая на зеленом подносе и поставил на табурет возле ее кровати.
- Сколько там комнат? В домике.
- На первом этаже - кухня, каминный зал и веранда, на втором - балкон и спальня.
Он одобрительно кивнул.
- А двор какой?
- Домик на небольшой горе, в лесу. Там сосны, клены, березы, ели и малина. Очень много сосен и малины.
- И воздух, наверное, волшебный.
- Ты даже представить себе не можешь, какой! Его пить можно.
- А туалет?
- Вот с туалетом проблема. Перекосился.
- Это ничего. Починим.
Они рассмеялись.
- А ночью, если спуститься вниз - там место такое есть, где растут ночные фиалки. У дома, который так ушел в землю, что на поверхности осталась одна лишь большая крыша с маленьким окошком. И в нем горит свет. Как же пахнут ночные фиалки!Ничего чудеснее не бывает.
- Представляю. А ежики там водятся?
- Видела пару раз. Смешные.
- Посмотреть бы тоже.
- Обязательно. Когда-нибудь. Теперь ты знаешь, как добраться.
- Спасибо. Нам хорошо там будет. Я починю туалет и разобью рядом с домом клумбу, чтобы посадить ночные фиалки. И еще будем вместе ночью сидеть на балконе и высматривать падающие звезды.
- Их там много.
- Значит, будем вместе придумывать друг другу желания в подарок.
- Ты точно найдешь меня там?
- Конечно, найду. Хотя лучше дождись меня и пойдем вместе. Вместе все-таки гораздо удобнее. А представляешь, как хорошо будет лежать у камина вечерами и жарить хлеб, или шоколад с сыром? Или сосиски. И рассказывать сказки, и петь что-нибудь...а утром пить кофе на крыльце, или не кофе, а просто воздух - представляешь? И смотреть странные сны иногда о машинах, дорогах и людях. А поле? Там есть поле, где растет много-много земляники? Из нее будем готовить очень вкусное варенье. А днем сидеть на веранде...а зимой...зимой...
Лои улыбнулась и закрыла глаза.

В детстве я думала, что никогда не повзрослею. Судя по всему, я до сих пор - в детстве, потому что думаю так и сейчас. Но то детство все равно прошло.
Точнее, дети всегда считают себя и так уже взрослыми, а веру в сказки, параллельные миры, дедамороза,эльфов и т.д - вполне себе нормальной (до сих пор не понимаю, чем вера в эльфов отличается от веры в Бога, и почему некоторые верующие говорят детям, что Бог-то - есть, а эльфов - нет ни разу).
Но это все неважно. Важно то, что что-то все-таки меняется. Но не так, как казалось в детстве.
Я помню, как папа держал меня на руках и ходил по недостроенной даче. Там стоял камин а в полу не хватало досок. Я помню ощущение. Мне было спокойно и хорошо - абсолютно, как не бывает теперь.
Я помню, как мы бодались с каким-то нашим другом семьи, имя - забыла. Стояли на четвереньках и сталкивались лбами. Мне было весело.
Я помню, как меня крестили.Было страшно.Как двоюродный брат брал меня на руки и подбрасывал. Было удивительно и радостно.Я вообще много чего помню. Не помню только момент перехода от абсолюта к разрозненным частностям.
Помню, как в детском саду мальчик Костя с квадратной почти головой говорил, что первой его женой будет новенькая Катя, а второй - я. Мне было приятно, что я - второй,но обидно, что Катя - первой, и я завидовала Кате и считала ее дурой.
Помню, как пошла в первый класс. Все были нарядные, в новых куртках,с воздушными шариками, а я - в куртке сестры, которая была мне велика, шариков у меня тоже не было...а потом еще я отстала от всех, когда шли в класс,заблудилась в школе и потеряла новую пропись. Мне было очень грустно, я плакала,злилась на всех,считала себя неудачницей и очень хотела воздушных шариков.
В общем, да,много чего я еще помню.Но это уже совсем не то.Уже - с некоторой оценкой,со сравнениями,с неестественными,приобретенными эмоциями.
Но дело и не в этом. Вот - 16-18 лет. Вера какая-то - есть, когда напьешься,плохо и никого рядом нет. Тогда хоть Господу молись, хоть Тору жертвы приноси - лишь бы любовь была,счастье и никакого похмелья. И в голове - одна романтика, а на деле - дешевый портвейн,незнакомая темная квартирка,грязные простыни и какой-нибудь совершенно никакущий тип под боком. И противно, и гадко, и любви хочется чистой-чистой,и все то же,что у всех почти - мечты,мечты,заснеженные дороги,пыльные дороги,даль какая-нибудь там,леса,луга,горы,плед,камин,кошка,положив голову на колени прекрасному единственному нереальному Ему лежать и в глаза смотреть (без значения,блаженно так и с улыбкой - как там? - теплой,да.Точнее,улыбка - это у него должна быть,у меня - только взгляд полный блаженства).И на Новый Год, под бой курантов, одиннадцать желаний - любви,конечно,ну а на двенадцатое можно и денег.
Мне,все-таки,повезло.У меня были дороги - и пыльные,и заснеженные,и он - тоже был (и даже не один),и любовь,вроде,даже иногда - чистая, и коленки,и кот,и камин,и плед,леса,луга,горы...денег только не было, но это,казалось,мелочи.И улыбка,и глаза - все было.Настоящее,как хотела.
А теперь - он уже вовсе не он,а если и есть он - то уже не хочется лежать на коленках,от улыбки и взгляда долгого - спрятаться бы и вообще как-то неловко становится, кот сдох, камин продан вместе с дачей, любовь - что-то приходящее и уходящее,вроде головной боли или судороги,а другой - не хочется или страшно, под пледом - холодно (раньше,казалось,было теплее) да и все кругом с пледами - приелось, и даже деньги, вроде бы, есть. Только дороги,луга,леса и горы остались - и это радует.
Мечты...мечты вообще - странная штука. Вот есть люди-мечтатели, которые всю жизнь только и делают, что профессионально и очень красиво мечтают. Молодцы. Есть люди, которые приспособились,и мечты свои подогнали под реальные возможности. Молодцы. А есть те, которые реальность подгоняют под мечты. Молодцы,хотя вряд ли их ждет успех. Но они даже не допускают такой возможности,им кажется - они особенные,у них-то точно получится. Я вот - почти такая. Только считаю, что получится - у всех, если они будут действовать, а не планировать.И - знать,не верить. Вера - вообще не про меня сейчас. Какая, в жопу, вера, если меня окружают призраки,ангелы,демоны,все боги которых только можно вообразить, среди моих знакомых есть Антихрист или Спаситель - хер их отличишь, и, что самое ужасное - про все вышеперечисленное мне говорят практически все,кого я знаю - это вообще ни разу не моя фантазия. Короче, никакой веры быть не может. Я либо знаю, либо - предполагаю, и только моя воля имеет для меня значение.
Только я все равно до сих пор под новый год пишу письмо дедуморозу и выкидываю его в окно. Я всегда считала, что, если дед мороз - существует, то адрес и почта тут совершенно ни к чему. И я до сих пор загадываю желания - только не про любовь. Скорее - про себя, чтобы, изменившись,научиться ее чувствовать.
Только в чудеса - не верю. Но пытаюсь создавать свои.Может,получится,а,может,научат.Ведь столько кругом волшебства - аж страшно.
Иногда кажется,что я уже такая старая,скучная,злая и глупая. Ворчливый одичавший зверушка. Меня,кажется,не любят больше те маленькие девушки, которые - сказочные,с верой и прочим, с вечным фоновым ощущением одиночества, которых так сильно до сих пор люблю я. Но они - уходят, а у меня остаются женщины, которые задают много насущных вопросов и смотрят нагло и тупо в глаза,которые ревнуют,завидуют ,недолюбливают и которых я очень боюсь и от них хочется даже иногда плакать. А еще остаюсь я, но такую себя я пока не знаю совсем. Я приглядываюсь. Вроде - нравлюсь, а там уж - посмотрим.
Иногда я много говорю или пишу, и все это - такие глупости,что тошно. Но это,наверное,можно иногда.Как одну сигарету,если уже все равно бросил курить.

Почему жизнь такое дерьмо, жизнь почему такое дерьмо,почему же дерьмо такое жизнь, жизнь дерьмо почему, почему дерьмо же, дерьмо ж какое, какое ж все-таки, почему жизнь дерьмо, почему такая сволочь?

Иногда бывает чертовски трудно понять другого человека, пусть даже и любимого. А принять то, что понял - еще сложнее. Любовь любовью, а пока здесь живем, ко всему гадости порядком примешивается.
А потом жалеешь и понимаешь, что все это было таким незначительным, мелким. Все эти ссоры, страдания, ревность. О любви говорить нельзя, а тем более - пытаться объяснить ее, любовь эту, разбив на сотни гаечек и винтиков с болтиками. Каким бы ни был порыв искренним, а получается все равно пошлятина, от которой грустно и неловко.
Я вот всегда любил болтать, и об этом - в том числе. Мне казалось, что слова придают значимость всему, даже чувствам.
Дураком был, что еще сказать. А она вот - ангел. Настоящий ангел. Может, потому и молчит.
***
Когда я привел ее к себе, родители, понятное дело, были шокированы, причем настолько, что даже ради вежливости не смогли скрыть своих эмоций.
Я с ними после этого долго мириться не желал. Хотя и их понять можно. Сын - студент, молодой и талантливый, приводит домой какую-то незнакомую девушку, сообщая, что собирается на ней жениться. Неожиданно, да, но - случается и такое. Но девушка-то ко всему прочему глухонемая! Зачем молодому преуспевающему парню намеренно портить себе жизнь, женясь на убогой? Так и считали родители.
Ну а у меня, разумеется, был только один очевидный аргумент.
Папа кричал, что любовь - это вымысел, и нужна она только для продажи дешевых романов.
Мама плакала и говорила, что лучше бы я полюбил "нормальную".
Папа угрожал, что вышвырнет нас из дома, поскольку если уж я считаю себя достаточно взрослым для женитьбы, то и жильем должен сам свою семью обеспечить.
Мама рыдала в голос и просила меня передумать.
А Она стояла в коридоре и робко улыбалась, пока мы с родителями на кухне выясняли свои отношения.
Ну, в общем, первое время было тяжело, да и потом, чего уж скрывать, тоже, хоть родители и признали, что были неправы. Они ее даже полюбили, и чуть ли не так же, как меня. На самом деле, родители были очень добрыми ребятами, хоть и пеклись обо мне сверх меры.
Жизнь моя была пропитана светлым, но чертовски печальным счастьем. Какое бывает, когда осенью сидишь один на берегу моря.
Я любил Ее и зачем-то говорил об этом практически при любой возможности.
А Она молчала, и только прижималась ко мне сильнее, словно прячась от кого-то. Иногда я боялся, что она меня и вовсе не любит. Ведь я сильнее всего доверял словам.
И, тем не менее, потом, как и полагается, начались ссоры и скандалы, хоть и в виде театральных монологов. Начиналось с мелочей, а доходило до криков, что она меня вовсе не любит, а только использует, потому что знает, что никому другому не нужна. Иногда я даже обвинял ее в том, что она меня обманывает и на самом деле вовсе не глухонемая. Не понятно, правда, зачем ей было бы притворяться, но в момент истерики это мало меня волновало. А Она молчала, и потому я мог позволить себе додумывать все новые и новые гадости.
Иногда она мне в ответ писала письма, оставляла на столе и уходила куда-то надолго. Тогда я жестоко раскаивался, но, если ее не было слишком долго, непременно начинал ревновать.
Но в общем, не смотря на все это, я был счастлив. И мне казалось, она тоже, хоть я и не мог от нее этого услышать.
***
На самом деле, я ей всегда завидовал. Мне кажется, что без слов гораздо проще. Там, в другом мире, слова и мне не будут нужны. А Она и так там, ей даже умирать для этого не нужно.
Иногда я даже сомневаюсь в том, что мы можем друг друга любить. Мне всегда казалось, что люди из разных миров могут только восхищаться друг другом. Хотя - ну а что я чувствую? Разве это всего лишь восхищение? А она? Уж мной-то точно невозможно восхищаться. Черт, мне всегда хочется слов, как можно больше этих уютных слов, которым я так доверяю. И единственное, о чем я мечтаю - знать, что все-таки есть тот мир, в которым все понятно и без них. И пусть это так глупо и наивно,но это и есть моя мечта.
***
Ночью, перед сном, они лежали молча и мечтали.
Он мечтал о мире без слов.
А она молила Бога лишь о нескольких звуках, чтобы не умереть, так ничего и не сказав.

- Слушай, а давай сделаем это вместе, а? Если хочешь - взявшись за руки, станем новыми героями для всех этих вечно тоскливых малолеток, а? Эдакие современные Ромео и Джульетта.
- Их много уже было, после Ромео и Джульетты. Их миллионы.
- А мы будем круче, чем они все! Мы создадим свою историю, запишем, и ее разорвут на тысячи кусочков, и каждый кусочек станет книгой, фильмом, переживанием, легендой. Но главное - никто не будет знать, что на самом деле это лишь шутка, и мы, возможно, даже посмеемся с тобой, глядя на всех этих страдающих мудаков. Главное - не зассать в решающий момент.
- Зачем все это, а? Тебе что, плохо живется, я никак не пойму? Разве жить - не смешно, смешно только сдохнуть, да? Так ничего, еще успеется. А вот когда сдохнешь - все, дружище, каюк, кирдык, конец, да как угодно. В общем, без продолжения.
- Ты так здраво рассуждаешь, что меня начинает мутить. Штампами говоришь. Прямо как взрослая. А ты знаешь, если всегда думать - никогда не получится словить настоящий кайф, особенно если речь идет о шутке. Некоторые шутки стоят того, чтобы сдохнуть, знаешь. И насрать на продолжение. Зато шутка удалась, понимаешь? Жить - смешно, ты права. Только нельзя ничем дорожить, а особенно этой ебаной жизнью. Знаешь, что такое хиромантия? Так вот, - он показал ей свою ладонь, проведя пальцем по линии жизни - вот, видишь? Это и есть твоя хваленая жизнь, малюсенькая складочка на ладони. Разве это хоть чего-то стоит? А смерть - ты видишь на ладони смерть? Нет. Потому что люди не придумали линию смерти. Они просто боятся туда даже заглянуть, все носятся со своим гребаным земным существованием. И вот это - действительно смешно. Потому что я не боюсь. И потом буду сидеть на своей линии смерти - длинною в бесконечность - и смеяться над ними всеми, маленькими, жалкими. И, если хочешь, ты будешь сидеть рядом. Там и любовь другая, не та, что умещается на руке. Там и она - нескончаемая, настоящая. Все думают, что настоящее - это то, что можно пощупать, полапать, схватить и зажать в грязной потной ладошке. А на самом деле это все херня. Настоящее - это то, что точно есть, везде, всегда. Оно настолько "есть", что его не приходится опредмечивать, дабы ощутить. И там - там оно все будет настоящим. Там и мы будем настоящими. Разве ты не хочешь?
- Ну...разве что шутки ради. - она робко улыбнулась.
Он улыбнулся в ответ и прижал ее к себе.
- Разумеется. Только - ради смеха, и - ничего более.
***
" 2 марта, 2007г.
Сейчас лежим в больнице.
Я ведь знала, что что-то пойдет не так, была уверена. Это он все со своими глупостями. Но он всегда умел красиво говорить, убеждать. На самом деле, мне кажется, он просто и сам боялся, только выглядеть пытался таким смелым. Ну, я его не виню - а кто из нас не боится смерти? Только святые да те, кто при жизни так мучается, что сил больше нет. Но и насчет них я полностью не уверена. А мы - молодые совсем ребята, нам еще жить не надоело, что бы он ни говорил.
Ведь он хотел сначала спрыгнуть - тогда бы умерли. Но потом передумал. Говорил, некрасиво будет. И вешаться - некрасиво. Топиться - сложно, и тоже некрасиво. Говорил, сейчас модно резать вены и нажираться таблеток. Сначала - таблетки, затем - вены, чтобы наверняка. А чтобы красиво было еще и ванну с пеной сделал, и роз туда понакидал, и свечи зажег. Красиво, действительно, было. А потом он вывалил все таблетки из аптечки и из каждой упаковки достал по две штуки - мне и себе, принес воды, мы все это выпили...разделись, легли в ванную, взяли по бритве...Голова кружилась, помню. И страшно было очень. А еще - стыдно. Отвратительно стыдно. Так, наверное, чувствовала бы себя десятилетняя девочка, которой ее друг предложил поиграть в любовь. Вот и я, как эта девочка, лежала - голая и дрожащая, и только вместо похотливого мальчишки надо мной нависала смерть, изучала меня до мелочей, придирчиво, тщательно, издевательски. Смерть искала изъяны и неправильности, смерть вот-вот готова была рассмеяться мне в лицо. В общем, мне было мерзко. Возможно, это все таблетки. А он сидел и резал свои чертовы вены, смеялся. Только смех тоже был каким-то стыдливым, трусливым, да и руки у него тряслись.
Потом я резанула. Больно почему-то не было. Я опустила руку в воду и смотрела, как кровь маленькими змейками расползается по воде. А потом я отключилась. И, как мне показалось, я услышала смех. Это, наверное, он смеялся, но тогда я подумала, что это была смерть.
Ну, потом пришла с работы его мама, вызвала скорую и нас увезли. Со мной ничего страшного, ему гораздо хуже. Слава Богу, хоть вовремя забрали.
Думаю, он поправится. И тогда все станет лучше прежнего. Я даже не буду напоминать ему о том, что случилось. Он и сам все поймет."
***
- Здравствуйте! Ну, как? Не лучше?
Женщина отрицательно покачала головой, посмотрев на девушку.
- Молчит?
- Молчит. Ни слова не говорит. И глаз не открывает. Ест, когда кормлю. В туалет ходит. Моется. Только все с таким лицом, словно не для себя старается. И глаза - закрыты. И все будто думает о чем-то, сам себе.
- Ну...может, пройдет. Сказали же, что нарушений нет никаких, видимых. Значит - ничего страшного. Вы главное держитесь, пожалуйста.
- Спасибо. Я стараюсь. Ты тоже держись. Зайти не хочешь?
- Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз. До свиданья!
- Пока.
Девушка помахала женщине рукой и быстро пошла домой. Ей было страшно там находиться.
***
"25 декабря, 2007г.
Скоро Новый Год. Готовимся к празднику.
Лидия Григорьевна умерла, вчера я была на похоронах.
По этой причине он теперь живет с нами. У него отдельная комната. Я стараюсь как можно реже к нему заходить, потому что я трусиха. Мерзко себя чувствую, но заходить все равно боюсь.
На похоронах он совсем не плакал. У меня ощущение, что он даже и не понял, что произошло. Никаких эмоций.
Думаю вот - а может, он ослеп? С тех пор, как его выписали, я ни разу не видела его с открытыми глазами. Ужас.
Я стараюсь как можно реже бывать дома. Мне плохо рядом с ним. На Новый Год поеду к подруге."
***
"1 июня, 2008г.
Забросила тетрадь в дальний угол шкафа и забыла про нее до лета.
Иногда полезно делать уборку, все-таки.
Так вот...время летит, но ничего не меняется. Одинаково. Скучно. Серо.
Иногда кажется - может, и правда стоило тогда сдохнуть? Потому что жизнь вдруг лишилась всякого смысла. Больше нет веселья, особенно здесь.
Как ты был прав. Это была бы потрясающая шутка. А теперь ты не шутишь. Даже не смеешься. Не видишь. Ты просто есть, но тебя словно и нет.
И меня скоро тоже не будет. Стану твоей тенью. Тенью тени. А потом, когда-нибудь, я нас убью. И мы будем сидеть на нашей линии смерти длинною в бесконечность.
Хотя нет. Не будет этого.
Трусиха.
А дневник - к черту. От него только хуже"
***
"18 сентября, 2059г.
Я сохранила его тогда, а теперь радуюсь. Так смешно и грустно читать. Столько времени прошло.
Я отгоняю старость модной одеждой, работой и париками. Только вот, открыв эту тетрадку, пролистав пыльные страницы, исписанные мелким аккуратным почерком, поняла - я старая. Я очень старая.
И - приняла.
Но все равно, те события снова пронеслись перед глазами, будто это было вчера.
Я, кажется, начинаю что-то понимать. Смерть не видится больше коварной и злорадствующей, гадкой. Просто она не любит молодых и глупых. Они обращаются к ней на "ты", словно она им какая-нибудь подружка-приятельница.
Но это так, ерунда.
А он, кстати, все так и молчит с закрытыми глазами. Я уже привыкла, хоть и чувствую себя все так же неуютно в его обществе.
Иногда лишь хочется подслушать его мысли.
О чем он вообще может думать столько лет?"
***
Она принесла ему чай.
Он сидел в кресле и улыбался чему-то - легко так, воздушно.
Когда она уже собиралась уходить, он вдруг сказал ей ровным спокойным голосом:
- Сядь, пожалуйста, рядом.
Он старательно выговаривал каждое слово - звук собственного голоса раздражал, казался слишком громким.
Она удивленно вздохнула.
- Господи, ты заговорил! Зачем же ты молчал раньше, зачем мучил столько лет, ответь мне?
Он поморщился и поднес палец к губам.
- Тише, пожалуйста. Ни к чему это. Просто - сядь.
Она села. Смотрела на него - жадно, хищно, словно за все те годы, когда она опускала свои глаза, заходя в его комнату. Смотрела на его седые волосы и лицо - странное лицо, не имеющее возраста. А он улыбался.
Она задавала ему нескончаемые вопросы, не дожидаясь ответов. Она ругала его, она просила у него прощения. Она говорила, говорила, говорила...
- Тише.- прошептал он - Тише. Больше этого не надо. Теперь - не говори. Закрой глаза и молчи. Не слушай. Не смотри. Не говори.
- Зачем это все?
- Сделай так.
А потом она закрыла глаза, и мир исчез. Исчезли стены и старый диван, исчезли лица, глаза, улыбки. Исчезли звуки. Исчезло абсолютно все.
Можно сказать, что остались только чувства - но это не будет верным. Это не чувства.
Что-то было. Только об этом нельзя рассказать. Да и сказать, что оно было - тоже нельзя.
Если бы кто-то зашел в комнату, то увидел бы двух стариков, сидящих рядом друг с другом. Глаза их закрыты. Старики улыбаются и почему-то кажется, что они могут вот-вот просто раствориться в воздухе. Они не держатся за руки и не смотрят друг на друга, но все равно создается ощущение, что они - единое целое. Странно.
Если бы кто-то и зашел в комнату, то он вряд ли бы смог хоть что-то понять. Да и понимать-то, если честно, нечего.
***
- Слушай, а хочешь увидеть бесконечность?

Я живу на первом этаже маленькой обшарпанной хрущевки, в моей комнате вечно темно и сыро, а из ржавого крана на кухне беспрестанно капает вода. Но вообще-то, моя квартира мне нравится.
Кроме меня,в квартире живет моя жена Вера, дочка Кристя и котенок Жорка.
А во дворе у нас раньше жила баба Клава.
То есть,жила она, наверное, все-таки не во дворе, и, может,даже в квартире. Но всякий раз, выходя утром за хлебом или просто на прогулку, я видел бабу Клаву, собирающую бутылки и прочий хлам. Ее рот растягивался в беззубой, но по ощущению приветливой улыбке, а я отвечал ей дружеским кивком.
Бабу Клаву в нашем доме почему-то любили почти все. Специально для нее сортировали мусор, оставляя ей пакеты с вещами, еще пригодными, у подъездов. Все считали ее доброй и хорошей, а кто-то даже говорил, что она - блаженная. А вот моя Кристя была уверена в том, что баба Клава - это такой особого вида домовой, и потому каждый раз перед сном выносила к двери кружку молока и хлеб с сыром.
Я с бабой Клавой только один раз разговаривал, а забыть вот до сих пор не могу.
Значит,дело было в солнечный воскресный день, на кануне Рождества. Я возвращался домой с двумя огромными сумками, забитыми подарками и разнообразной праздничной едой, а одной рукой прижимал к телу большую игрушечную собаку с грустными пластмассовыми глазами.
Уже подходя к подъезду, я услышал за своей спиной полный восторга и удивления вздох. Я повернулся и увидел бабу Клаву, которая смотрела на игрушечного пса как ребенок, которого впервые привели в "Детский Мир". Она подошла поближе и поднесла свою грязную сухую руку к пушистой собачьей голове.
- Можно погладить?- совсем тихо и робко спросила она, с надеждой заглядывая мне в глаза.
- Конечно! Можете даже подержать, если хотите.- я протянул ей игрушку, стараясь улыбаться как можно более дружелюбно.
Она взяла собаку так осторожно, словно та была не из искусственного меха и синтепона, а из тончайшего хрусталя. Она гладила ее по голове и теребила за ушком, целовала в холодный блестящий нос и шептала какие-то ласковые и добрые слова, и все улыбалась,а губы ее дрожали. Потом она снова взглянула на меня, и глаза у нее были счастливыми и совсем молодыми.
- Как настоящая ведь...-прошептала она, и уткнулась носом в синтетическую белую шерстку.
Что-то было такое,до боли трогательное и нежное в этой картине, что я просто стоял, смотрел и не мог оторваться. Что-то такое - детское, милое, забытое - словно то и дело выглядывало из-за угла и бросало в меня тысячи огоньков-воспоминаний, оставленных в далеком и беззаботном прошлом.
Я подошел к бабе Клаве и тихонько тронул ее за плечо. Она испуганно дернулась.
- Пора отдать?- спросила она,крепче прижимая игрушку к себе.
Я выдавил из себя улыбку.
- Нет, забирайте уж себе.
Баба Клава открыла было рот, желая что-то сказать, но потом просто улыбнулась мне, села на лавочку и заплакала.
Я же побыстрее зашел в квартиру, и старался не думать ни о бабе Клаве, ни о том, какой подарок вместо собаки подарить Кристе.
Вот,собственно,такая история. А на Рождество некоторые из нашего дома видели, как баба Клава шла куда-то в сторону леса, а за собой тащила сломанные санки, на которых по-королевски расположилась большая игрушечная собака. Больше в нашем дворе она не появлялась, но соседка моя, Ульяна Ильинична, говорила, что видела старуху в поле, что у леса, собирающей хворост. И собака при ней была, да только настоящая. Но в общем-то, Ульяну Ильиничну все в нашем доме знают, как ту еще сплетницу.
А вот Кристя до сих пор молоко с хлебом у двери ставит и верит, что баба Клава ее не забывает и навещает постоянно. Потому что кружка утром стоит пустая, а от бутерброда одни крошки остаются.

Вжжжих-вжих, вжжих-вжих.
Я открыл глаза и прислушался.
Вжжжих-вжих.
Глаза заблестели и внутри что-то так приятно сжалось. Я вскочил с кровати и мигом подлетел к окну.
А за окном дворник в страшном ватнике и синей шерстяной шапке очищает дорогу от выпавшего за ночь снега.
И я, крикнув радостно "Йиии-хуу!" и поспешно одевшись, выбежал на улицу.
Сегодня я собирался пройти пешком если не весь город, то большую его часть - наверняка.
Я шел мимо красивых, старых домов, и их двери так празднично выглядывали из-под козырьков в белых снежных шапках, что хотелось постучать в каждую из них и, поздравив хозяев с первым снегом, напроситься на чашку чая с яблочным пирогом. Но рисковать я все-таки не стал, хотя думать об этом было чертовски приятно.
В стене одного из домов была ниша, высотой метра в полтора, и в ней, на подстилке из старых газет и какого-то тряпья, сидела маленькая девочка, вся бледненькая, но улыбающаяся какой-то легкой таинственной улыбкой, словно лишь она одна на всем белом свете знала некий очень важный секрет.
Я сел на корточки напротив нее и приветливо улыбнулся.
- Чего сидишь?
Выражение ее лица практически не изменилось, лишь тень удивления читалась в ее улыбке.
- Ну...я расту.
Странная девочка. Но она мне определенно нравилась.
- Даже так! Понятно. А как тебя зовут?
- Оля. Но вообще-то - она смущенно опустила глаза - вообще-то я Белоснежка.
- Ого! Ну, ты и правда похожа на Белоснежку.
Она раздраженно махнула рукой.
- Да нет, вы не понимаете. Я - Белоснежка, и меня ждут мои гномы. Только я пока еще слишком маленькая - ведь где вы такое видели, чтобы Белоснежка и гномы были одного роста? Вот поэтому я иногда сижу, представляю своих гномиков, которые плачут и ждут меня, чтобы я приготовила им покушать, убралась в их домике - они не ленивые, просто так надо, я знаю. Вот я сижу тут, представляю и расту изо всех сил.-она гордо подняла голову.- И скоро я уже не буду влезать в эту нишу, вот так вот. И когда я вырасту достаточно, я смогу переехать к ним.
Я сидел напротив нее с застывшей улыбкой клинического идиота.
- А может, до дома тебя проводить? Замерзнешь же.
Девочка поморщилась и отвернулась.
- Вы идите. А мне еще расти надо.
Ну, а мне что оставалось делать? Встал и пошел, помахав ей напоследок.
Мне почему-то вдруг стало очень стыдно. Стыдно за свой снисходительный тон, за свою улыбку. Стыдно за то, что я иду по улице, а она сидит там. СИдит и растет. И верит, что где-то ее ждут эти треклятые гномы. А я иду - простой такой, и не верю ни в гномов, ни в Белоснежку. Я выругался тихонько, себе под нос, и ускорил шаг.
А прохожие сновали туда-сюда, пряча лица от острых маленьких снежинок.
***
Меня уже давно здесь нет, но иногда я выхожу на прогулку - скольжу невидимой тенью между знакомых старых домов, заглядываю в темные малюсенькие дворики, наблюдаю за новыми, совершенно чужими мне людьми.
А вот ее я сразу узнал, хотя волосы ее стали белее снега, а лицо избороздили глубокие морщины. Она сидела в нише в стене дома, а рядом лежали сумки с вещами. Она улыбалась все той же загадочной улыбкой, и во взгляде ее читалась какая-то до боли чистая надежда.
- Еще совсем чуть-чуть осталось. Совсем. - шептала она, ловя рукой пушистые снежинки.
Я сел - если так можно выразиться - напротив нее и улыбнулся. До встречи, Белоснежка. Тебя уже заждались.

Все началось тогда,когда совсем еще юная принцесса влюбилась в простого деревенского парнишку. Обычное дело, разумеется, у кого из принцесс не бывало.
Она смеялась и называла его своим рыцарем, а он смущался очень и даже краснел. Он любил спрятаться за широкой елью и шпионить - смотреть, как она легко шагает по дорожке и цветы с травами собирает. А она его не видела, напевала что-то своим звонким, детским голоском и смеялась иногда без причины.
Само собой, были у принцессы мать и отец - король с королевой - которые о любви ее к деревенскому дурачку знали, и,разумеется, не одобряли. Король так вообще вне себя был от гнева и поклялся парня убить, если тот ему на глаза попадется. Принцесса испугалась,расплакалась и видеться с возлюбленным перестала, чтобы того от отцовского гнева сберечь.
А юноша и не навязывался, потому что скромным был уж слишком. Только улыбаться перестал почти и по-прежнему за принцессой следил, когда та на прогулку выходила. А она иногда замечала его краем глаза и сразу ей становилось светло и радостно.
Однажды король на охоту поехал через ту же рощу, где принцесса гулять любила. Увидел тогда король парня, в кустах прячущегося, за шкирку взял и утопил в ближайшем озере. Тот даже и сказать ничего не успел,так растерялся.
Принцесса продолжала по роще гулять,но не видела больше юркой тени, всегда следующей за ней по пятам. А потом король сам ей сказал, что с парнем случилось.
Каждый день приходила принцесса к озеру - оплакивать юношу, да только вот через какое-то время родители ее замуж выдали за заморского принца. Держал ее муж за семью замками, и одну на улицу не выпускал.
А потом вот что случилось - кто бы ни приходил посидеть на берег того озера, всем вдруг так становилось грустно, что слезы сами из глаз ручьем лились. А озеро потом так и стали называть - Горе-озеро, и люди его старались обходить стороной.
Шло время, и стали те места совсем дикими. Плохая слава о Горе-озере по всему королевству разнеслась, и только изредка туда приходили зеваки - стояли и издалека на знаменитое озеро смотрели. Да и они туда наведываться перестали,когда однажды увидели дряхлую старуху в белом платье, которая в озеро то зашла и больше не вышла.
***
На берегу синего-синего моря - просто очень синего, без волшебных золотых рыбок и даже без ужасных чудовищ морских - жили-были старик со старухой. Редко заплывал в те края случайный корабль или путник захаживал, только дикие звери и птицы облюбовали стариковскую хижину, понаделали себе нор рядом да гнезд на крыше посвивали.
Старуха обычно вставала ни свет ни заря и гуляла по кипарисовой роще, а потом на лавочку покосившуюся садилась и смотрела на море. Думала о чем-то,наверное, а может даже мечтала.
А старик слышал,что старуха проснулась, и тоже вставал тихонечко да из дома выходил следом за ней. Садился с трубочкой на крылечко и смотрел на маленькую сгорбленную фигурку, медленно бредущую вдоль высоких стройных деревьев. И детская совсем улыбка смотрелась печально на морщинистом старом лице.
А вечерами они вместе сидели на веранде и пили горячий травяной чай. Молчали, иногда только старик мог сказать, что, кажется, холодает. А старуха улыбалась и кивала в ответ, плотнее кутаясь в ветхую шаль.
А потом,когда было выпито кружки по две чая и на море появлялась дрожащая лунная дорожка, старуха тихонько клала свою руку поверх стариковской. А он улыбался и проводил пальцами по ее мягким, совсем белым волосам.