- В моем городе наступила осень, и он снова полон теней. Огонь затих и солнце, палившее нас безжалостно, само сгорело дочерна и превратилось в пепел. Пепел упал на землю, смешался с водой, которая дала ему новую жизнь, или существование - не знаю - и дома наши погрузились в вязкий, жирный туман цвета какао из больничной столовой. Хотя мне он больше напоминает остывший, комковатый кисель. Эти сгустки сумели сохранить долю разума, часть воспоминаний и ненависть, которая была жгучей, как солнце, тогда, а сейчас стала похожа на жидкий лед. Другие солнца боятся протягивать к нам свои лучи осенними днями, и дарят лишь слабый, трусливый свет, прячась за толстым слоем облаков от темной стороны своего бывшего друга. Луна не боится - ей все равно - и туман, чувствуя это, приходит в движение, и от злости по нему волнами проходит дрожь. Комки разбегаются, превращаясь в черные тени, тени ищут живого тела, окутывают его, проникают внутрь, заполняя собой рот, ноздри, уши, вытесняя душу. Душа, погружаясь в туман, сама становится черной, а тень внутри тела смотрит глазами дохлой вороны и способна лишь одним своим ледяным прикосновением лишить жизни или ее смысла. Как только я чувствую приближение вечера, сразу ухожу из дома к самой высокой горе, что стоит у города, и забираюсь как можно дальше, оставляя туман внизу, но с каждым днем он все выше и выше, словно бежит за мной. Мне страшно, и иногда кажется, что тень успела меня коснуться, и в жизни не осталось ничего из того, что делало ее полной. Но осень пройдет, и белый снег разгонит темноту.
- У меня совсем другая осень. Люди в полосатых шарфах и распахнутых пальто неспешно шагают по улицам, смело улыбаясь мягкому, как переспелый апельсин, солнцу, и оно щедро раздает всем свои последние теплые поцелуи. Дети бегают между деревьев, поднимая ногами в воздух золотые облака листьев, а смеющиеся девушки собирают эти листья в букеты. Город весь в волшебной, неземной мелодии, которую чувствует каждый, но слышат лишь старики, сидящие на лавочках в каштановой аллее - они качаются еле заметно ей в такт, светятся изнутри и совершенно не верят в то, что смерть когда-то наступит. Да и никто не верит в смерть, лишь осень знает, что всему свое время, и оттого старается отдать себя всю другим, и вечерами молча роняет несколько слезинок. На рассвете ветер дышит ее грустью, и я стараюсь встать как можно раньше, чтобы, забравшись на пожелтевшую гору и сев у корней старого корявого дуба, ловить своими губами его дыхание. В такие моменты кажется, что душа становится размером со вселенную, но загнанную в маленький стеклянный шарик. Повернешь его - и моросит дождик из серых облаков, повернешь другой стороной - и смеется солнце персиковым смехом. Но осень успевает раздать себя раньше времени, и долго еще стоит выцветшая, прежде чем зима превратит мир в чистый белый лист.
***
Пока тени черными глазами следили за каждым движением своих пленников, из последних сил хватаясь за растворяющийся в небе лунный свет, пока осень роняла последние слезы, прежде чем снова дарить городу свою теплую душу, они стояли на одной горе, стоящей на границе двух совершенно разных миров.
И он никогда не забудет, что жив, и не позволит теням растворить себя в тумане, а она всегда будет бежать от мягкого света и дышать осенней грустью.
А, может быть, не всегда. Лишь только до тех пор, пока не наступит зима и они не перестанут друг другу сниться.