http://thr.ru/cinema/recenzia-dovlatov-aleksea-germana-mladsego/
Сергей Сергиенко
Тесно, душно, шумно и сумбурно об эпохе потерянной молодежи.
1971 год, ноябрь. Сергей Довлатов пока еще живет в Ленинграде и испытывает груз того, что его не хотят издавать — рассказы никак не вписываются в политику любого издания, а писать «на заказ» у писателя не получается. Те же проблемы испытывают и друзья Довлатова, писатели, художники и другие представители творческих профессий.
Биопик можно снять по-разному, и Алексей Герман-младший выбирает формат «несколько дней из жизни». Довлатов при этом хоть формально главным героем является, но таковым в большинстве случаев не ощущается: герой Милана Марича все больше наблюдает со стороны за происходящим, изредка отпуская едкие комментарии да пытаясь как-то примириться с жестокой реальностью, в которой нельзя быть собой. Газета требует интервью о нелепом фильме, журнал просит ради публикации рассказов написать стихи про нефтяников и взять интервью у метростроевца-поэта (Антон Шагин) — конечно же, духовно-возвышенное и патриотическое. Вот только реальность Довлатова не делится на белое и черное, а балансирует где-то между этих двух граней, и рухнуть в одну из сторон не позволяет внутренний стержень.
С этой духовной возвышенностью вообще многое связано в фильме: друзья Довлатова, будь то фарцующий художник Давид (Данила Козловский) или знаменитый уже тогда Иосиф Бродский (Артур Бесчастный) — все как один страдают ровно от того же несоответствия требованиям жизни и эпохе. Их посиделки сняты в фирменной манере обоих Германов (младший очень тщательно копирует старшего): тесно, душно и неуютно, отчего представители творческой элиты кажутся потерянными и ненужными, в том числе — и самим себе. Эти теснота и душность здорово работают на атмосферу фильма, позволяя практически физически почувствовать это внутреннее несоответствие людей и эпохи. Удивительно же в этом другое: люди творческие, за редким исключением, творчеством своим словно и не интересуются. Да, в фильме есть Бродский, декламирующий свои свежие стихи, есть еще пара друзей, порывающихся что-то свое читать, Давид один раз покажет свою картину в кадре, да, кажется, промелькнет фоном молодой Макаревич с гитарой. И на этом все — и это в творческой-то тусовке.
Разговоры о творчестве при этом будут возникать в фильме с завидной регулярностью: то и дело Сергея будут спрашивать о его романе (который не идет), в компании будут просить почитать что-нибудь из рассказов. Повторяющиеся снова и снова темы вообще кажутся особой фишкой фильма: так, к примеру, Довлатов, по поводу и без, будет пытаться найти немецкую куклу для дочери. Где-то это работает удачно, а кое-где все же несколько утомляет к финалу. При этом, правда, выглядит все это действительно естественно и живо.
Немного странным выглядит и выбранный период жизни писателя: кажется, что подобная неделя — максимально невыразительна для отражения жизни Довлатова. В ней словно ничего и не происходит, но это лишь на первый взгляд. Удивительное дело: Довлатов действительно хоть и является главным героем фильма, но по своей сути является скорее центральной фигурой для отражения той самой эпохи людей, по своему складу вынужденных идти против системы. И, конечно же, Герман-младший не может не перекинуть мостик в наше время, иронически подтрунивая над тем, что «сверху» просят спортивные драмы и великие достижения, а не произведения о жизни такой, какая она есть. Эту боль за авторов «в изгнании» очень здорово отражает, пожалуй, сильнейшая сцена, где Довлатов ходит среди гор макулатуры и, вчитываясь в фамилии, узнает своих друзей и самого себя. И разговоры об эмиграции кажутся не каким-то упадничеством, а чуть ли не единственной возможностью быть — даже не самим собой, а просто.
