Она, как авторитетно утверждают мои родители и начальники, родилась раньше меня. Правы они или нет, но я знаю только, что я не помню ни одного дня в моей жизни, когда бы я не принадлежал ей и не чувствовал над собой её власти. Она не покидает меня день и ночь; я тоже не выказываю поползновения удрать от неё,— связь, стало быть, крепкая, прочная... Но не завидуйте, юная читательница!.. Эта трогательная связь не приносит мне ничего, кроме несчастий. Во-первых, моя «она», не отступая от меня день и ночь, не даёт мне заниматься делом. Она мешает мне читать, писать, гулять, наслаждаться природой... Я пишу эти строки, а она толкает меня под локоть и ежесекундно, как древняя Клеопатра не менее древнего Антония, манит меня к ложу. Во-вторых, она разоряет меня, как французская кокотка. За её привязанность я пожертвовал ей всем: карьерой, славой, комфортом... По её милости я хожу раздет, живу в дешёвом номере, питаюсь ерундой, пишу бледными чернилами. Всё, всё пожирает она, ненасытная! Я ненавижу её, презираю... Давно бы пора развестись с ней, но не развёлся я до сих пор не потому, что московские адвокаты берут за развод четыре тысячи... Детей у нас пока нет... Хотите знать её имя? Извольте... Оно поэтично и напоминает Лилю, Лелю, Нелли...
Её зовут — Лень.
Антон Павлович Чехов, 1885 год.

Подыскали мне на просторах сети. Забавно.


"Стрелец"

О, этот знак! Огонь! Вокруг так много света!
Мари Стюарт, Императрица Лисавета,
Де Голь и Черчилль, Разин и Плеханов.
Различные века у них. Народы. Страны.
Кропоткин, Луначарский, Карамзин.
Но присмотритесь, путь для них один.
Мюссе, Тулуз-Лотрек и Берлиоз,
Путь дум высоких. Путь идей и слёз.
Гораций, Жуков, Гарибальди, Твен.
Путь самых чистых и высоких перемен.
Бетховен, Штраус, Свифт, Мильтон.
Смех саркастический, переходящий в стон.
Стрелец - знак Путешествий и Побед.
Мечтает на Земле оставить след.
Очарователен он. Искренен и прям.
Не рвётся он к наживе и деньгам.
Жизнь для него - Комфорт и Чистота.
Его влекут Гармония, Практичность, Красота.
Он - молния! Изменчивый огонь!
Он - быстр , ведь у него есть конь.
Опасен он - ведь у него есть лук.
Он очень верный и хороший друг.
Оптимистичен и нетерпелив.
Упрям он. Динамичен. Не болтлив.
Умеет точно принимать решенья.
Умеет ждать. Переносить лишенья.
Умеет флиртовать и любит это.
Азартен и готов бежать до края Света.
Стрельцу не изменить своих натур.
Жизнь для Стрельца - цепочка авантюр.
Они - неутомимы. Непреклонны.
Жизнелюбивы и Неугомонны.

Белый Рыцарь вложил меч в ножны, прислонил щит к стене и принялся стаскивать с левой руки тяжелую латную перчатку.

— Я искренне надеюсь, что вы не собираетесь швырять перчатку мне в лицо, — заметил Гаррис. — Выращивать зубы заново — занятие довольно болезненное, а сломанный нос и синяки под глазами императору не к лицу. Если вы хотите вызвать меня на поединок, вам достаточно просто об этом сказать.

Белый Рыцарь тут же перестал возиться с перчаткой.

— Я вызываю тебя на бой, подлый убийца, — провозгласил он.

— Принимаю ваш вызов, — сказал Гаррис. — Мечи в ножны, господа. И предоставьте нам пространство для боя.

***

Три дня форы — много это или мало? С одной стороны, много. С другой — у них есть лошади. Сворачивать в лес действительно не стоит — там слишком трудно не оставить следов. Найдут. Идти по дороге тоже глупо — догонят на лошадях и порубят в капусту. Что бы на моем месте сделал Белый Рыцарь? Раздобыл бы меч и стал бы ждать противника, а потом бы вступил с ним в бой. Только Белый Рыцарь уже на своем месте… сделал.

***

Старая поговорка гласила: чтобы убить колдуна, нужен другой колдун. В интерпретации Церкви Шести, чтобы убить колдуна, нужен отряд крепких инквизиторов и охапка хвороста. Но что-то, вполне может статься, что это был здравый смысл, подсказывало мне, что у меня сжечь Гарриса не получится.

***

— Небось, копье Ки Фанга? — Гаррис скривил губы. — А знаешь, что самое смешное? Это может сработать. Ки Фанг прикончил своим копьем довольно много неприятных магических существ, что не могло не сказаться на боевых характеристиках артефакта. Полагаю, что этим копьем можно убить кого угодно. Даже бога. Даже меня.

— Ты ставишь себя выше бога?

— Да, — сказал Гаррис. — Потому что я не видел ни одного бога, и я в них не верю. Зато я каждый день вижу себя. И в себя я верю.


Сергей Мусаниф, "Цвет мира - серый"

Из эпилога к книжке Стругацких "Град Обреченный"

"...
Когда мир прост, бог не нужен.
Усложняясь, он заполняется богами и демонами, мифами и легендами, колдовством и суеверием. На дороге познания, как на "дороге славы", всё это уходит, чтобы трансформироваться в единого философского Бога, генерального конструктора Вселенной Неразрешимых Вопросов. Человек, нашедший своего Бога, заслуживает огромного уважения. Но, быть может, еще большего уважения заслуживает тот, кто осмеливается остаться во Вселенной один?"
Сергей Переслегин.

МОЛИТВА К ЛЕОНАРДО

Услышь меня, мастер Леонардо. Услышь меня заблудившийся во Вселенной странник, случайно попавший на землю нашу, богатую урожаем сердец, очерствелых и каменных, легко ранимых и сгорающих. Подскажи, в какое зеркало дОлжно смотреться мне, чтобы прочитать все предначертанное Судьбою : в обычное ли, или в черное, выпавшее из черного бархатного футляра, расшитого слезами Третьего Ангела. Правда ли, что против глупости бессильны даже боги? Правда ли, что человека, познавшего свободу слова, перестают понимать люди, но начинают понимать птицы и он становится ближе к небу на один взмах крыльев сокола? Скажи, сколько масок должен надеть человек, чтобы не чувствовать удара в лицо?
***
Услышь меня, Мастер Леонардо, единственный, кому доверяет луна тайны своей темной стороны, услышь меня, родившийся среди отрогов Апеннинских гор 15 апреля. В день, когда много столетий спустя уйдет навсегда Подаривший мне жизнь.
Да возгорится свеча на окне моем, смотрящем на Запад — я буду знать, что ты слышишь меня, в какой части Вселенной ты бы ни был, какие подковы бы ты ни гнул, какие краски бы ты не смешивал, какие загадки ты бы ни загадывал капризному ветру, густое вино каких виноградников ты бы не наливал в священную чашу.

INFLAMMA!

RITORNA!

(с) Маргарита Пушкина

Кларнет закурил и задумался. Затем, повинуясь какому-то наитию, начал дальше скручивать антенну по спирали. И вдруг все чудесным образом изменилось. Сначала на экране забегали черные молнии, а затем в их ореоле возникло лицо девушки. Оно было неописуемо красиво. красиво, потому что в противном случае мы посягнули бы на святые каноны фантастики. Неописуемо, так как все, что прекрасно, не может быть выражено словами. Попробуйте описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты в таких случаях прибегают к сравнениям, но это не более чем трюк. Объяснение одних понятий через другие ничего никому не дает. Ограничимся тем, что она была красива. Ее наряд... Тут я снова вынужден признаться в своей беспомощности. Любой мужчина способен десятилетия помнить форму какой-нибудь ерундовой родинки на плече возлюбленной, но никогда не в состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.
Илья Варшавский, "Любовь и время".

Кажется, я нашел автора, которым буду зачитываться...
Отец вчера с дачи привез сборник рассказов. Купил случайно лет двадцать назад, потом книжка пылилась на полках.
Писатель 60-ник, "учитель" Бориса Стругацкого, соратник Лема.
Я хочу научиться писать как он...

Одиночеством к людям гонимый,
Прихожу к одиночеству снова —
Ибо, кроме моих размышлений,
Не встречал я друга иного.

Что мне хрупкая оболочка,
Где живу я и умираю?
От себя я так отдалился,
Что вот-вот себя потеряю.

Мне с собой ни сладко, ни горько;
Но одно я постиг несомненно:
Человек, воплощенье духа —
Как в тюрьме, в своем теле бренном.

Мне понятно многое в мире,
Одного не пойму до гроба —
Как безмозглый, спесивый невежда
Терпит собственную особу?

Я управлюсь с любой помехой,
Рад с любой докукой сразиться,
Но себя защитить не умею
От назойливого тупицы.

Он меня же ославит дурнем —
Ведь ему, говоря по чести,
Невдомек, что глупость и скромность
Не могли бы ужиться вместе.

Но различие между нами
Беспристрастное видит зренье:
Его глупость — в безмерной спеси
И моя разумность — в смиренье.

То ли в наше время природа
Изобилует мудрецами,
То ль они свой скромный рассудок
До небес превозносят сами.

Мудрый молвил: — Я знаю только
То, что я ничего не знаю,—
Величайшее с наименьшим
В беспримерном смиренье равняя.

Но себя я не чту премудрым,
Ибо чту себя несчастливым,
А когда и где неудачник
Обладал умом прозорливым?

Этот мир, должно быть, стеклянный,
Он надтреснут, и в час урочный
На осколки он разлетится,
Потому что стекло непрочно.

Нам порой говорит рассудок,
Что и мы уцелеем едва ли:
Картой меньше — и мы внакладе,
Картой больше — опять проиграли!

Говорят, что правда на небо
Вознеслась из нашей юдоли —
Постарались люди на совесть,
Чтоб она не вернулась боле.

Мы, испанцы, от прочих народов
Отделились чертой приметной:
Те живут в серебряном веке,
Нам на долю достался медный.

И какой настоящий испанец
С болью в сердце не видит ныне,
Что мужчины на вид все те же,
Только мужества нет и в помине!

Бог велел, чтобы хлеб свой насущный
Человек до скончанья света
Добывал в труде — потому что
Он презрел господни заветы.

А сегодня богоотступник
На кусок дармоеда презренный
Променял, не страшась позора,
Старой чести залог бесценный.

И теперь Добродетель и Мудрость,
Как слепцы в бесприютном скитание,
Ковыляют, держась друг за друга,
Со слезами прося подаянья.

Есть два полюса в этом мире,
Два магнита для всякого сброда:
Покровительство (вместо счастья),
Деньги (вместо знатного рода).

Слышу колокол похоронный,
Но не вздрогну, мыслью объятый,
Что крестов на погосте столько,
Сколько было людей когда-то.

Вижу мраморные надгробья,
Возвещающие в печали
Не о том, чем покойники были,
А о том, чем они не бывали.

Правы авторы эпитафий —
Только здесь убогий и сирый
Наконец торжество обретает
Над князьями этого мира.

Говорят, недостойна зависть;
Грешен я — она мне знакома:
Зависть к тем, кому дела нету,
Что творится за стенами дома.

Нет у них ни книг, ни записок,
Нет бумаги в шкафу ни листочка,
За чернильницей ходят к соседу,
Если надо черкнуть две строчки.

Ни бедны они, ни богаты:
Есть очаг и похлебка в миске;
Не мешают им спать заботы,
Искательства, происки, иски;

Не злословят они о сильных,
Не питают к слабым презренья,
Никогда на праздник не пишут
Покровителям поздравленья.

С этой завистью неразлучен,
Никому не промолвив слова,
Одиночеством к людям гонимый,
Прихожу к одиночеству снова.

Лопе де Вега (1562-1635)


Помню строки из этого стиха еще с 10-11 класса... мда...

... Так думал я пару дней назад.
Сейчас лучше.
Летом увижусь с матерью. Прага, Карлсбад, Марианские Лазни, Дрезден... Я вернусь.
Мать обещала диван в виде ладони. Гы)

Два дня ходил от Тверской до Чистых прудов. Типа, физподготовка.
Два дня джазмены играли музыку, которая мне далека. В четверг было лучше - Оля танцевала. Очень красиво. Оценил даже балетмейстер Большого Театра, проходивших мимо.
Два дня мороженное от Фила)

Потом снова битва с березой.
Развлекуха продолжалась! В битве двух маньяках снова победила "Дружба"!

Курсовик стоит... Ну почти...

Вот, отрывок из Разговоров в царстве мертвых Лукиана. Очень понравился!

10. Харон, Гермес и разные мертвые.

1. Харон. Послушайте, в каком мы положении. У нас, видите сами,
суденышко маленькое, прогнившее, во многих местах пропускает воду, и стоит
ему лишь наклониться набок, чтоб опрокинуться и пойти ко дну; а вас здесь
так много, да еще каждый столько несет. Я боюсь вас пустить в лодку вместе
со всей поклажей: не пришлось бы вам потом раскаяться, в особенности тем из
вас, которые не умеют плавать.
Гермес. Как же нам поступить, чтобы сделать плавание безопасным?
Харон. Послушайте меня: садитесь в лодку совсем голые, а все, что у вас
есть, оставьте на берегу; вас такая толпа, что даже так еле-еле поместитесь.
Ты, Гермес, смотри, чтобы с этого мгновения пускать в лодку только тех, кто
снял с себя все и бросил, как я уже сказал, всю свою поклажу. Становись
поближе у сходней и осматривай их и заставляй голыми садиться в лодку.
2. Гермес. Ты прав, сделаем так. Ты, первый, кто такой?
Менипп. Менипп {1}. Вот мой мешок, Гермес, и палка; их я бросаю в воду.
Моего рубища я даже не взял с собой - и хорошо сделал.
Гермес. Садись в лодку, Менипп, прекрасный человек, и займи первое
место возле рулевого, на возвышении: оттуда ты можешь следить за всеми.
3. А этот красивый юноша кто такой?
Харон. Хармолей, мегарский красавец, за один поцелуй которого платили
по два таланта.
Гермес. Скорей снимай с себя красоту, губы вместе с поцелуями, длинные
волосы, снимай румянец со щек и вообще всю кожу. Хорошо, ты готов к отъезду;
садись.
4. А ты кто, такой строгий, в пурпурном плаще и в диадеме?
Лампих. Лампих, тиран Гелы.
Гермес. Что же ты, Лампих, являешься сюда с такой поклажей?
Лампих. Как же? Разве тиран может явиться без всего?
Гермес. Тиран не может, но мертвец должен. Снимай все это.
Лампих. Ну вот тебе, богатство я выбросил.
Гермес. Выброси, Лампих, и спесь, и надменность; все это слишком
отягчит лодку, если ввалится в нее вместе с тобой.
Лампих. Позволь мне сохранить диадему и плащ.
Гермес. Нельзя, бросай и это.
Лампих. Пусть будет по-твоему. Что же еще? Ты видишь: я все скинул.
Гермес. Нет, сбрось с себя еще жестокость, и безрассудность, и
гордость.
Лампих. Ну вот, уже я совсем наг.
5. Гермес. Можешь войти. А ты, толстый, мускулистый, кто такой?
Дамасий. Дамасий, атлет.
Гермес. Да, я тебя узнаю: видел тебя часто в палестрах.
Дамасий. Да, Гермес; впусти же меня: ведь я совсем гол.
Гермес. Нет, ты не гол, милейший, раз на тебе столько тела. Сбрасывай
все, а то лодка потонет, лишь только ты одной ногой вступишь в нее. Брось
также свои победные венки и похвалы.
Дамасий. Смотри, вот я уже действительно гол и весом не превышаю других
мертвецов.
6. Гермес. Так тебе лучше будет, без твоего веса. Садись в лодку. А ты,
Кратон, брось свое богатство, да еще свою изнеженность и роскошь; не бери с
собой погребальных одежд и деяний предков, оставь и происхождение свое и
славу и, если город провозгласил тебя когда-нибудь благодетелем, - брось и
это; брось также надписи на твоих изображениях и не рассказывай, какой
высокий курган тебе соорудили: одно упоминание об этом может отягчить лодку.
Кратон. Что ж поделать! Придется все бросить, как это ни грустно.
7. Гермес. Это что такое? А ты зачем пришел в полном вооружении? Что
означает этот трофей, который ты несешь?
Полководец. Это значит, что я одержал победу, отличился в бою, и за это
город меня почтил.
Гермес. Оставь свой трофей на земле; в преисподней царит мир, и твое
оружие там тоже ни к чему не пригодится.
8. А кто же этот, с таким важным видом, такой гордый, вот этот, с
поднятыми бровями, погруженный в раздумье? Какая длинная борода!
Менипп. Это философ, Гермес, а вернее - шут и лгун. Вели ему снять с
себя все, и ты увидишь, сколько пресмешных вещей спрятано у него под плащом.
Гермес. Снимай сначала свою осанку, а потом и все остальное. О Зевс!
Сколько он принес с собой лжи, сколько невежества, охоты до споров, пустого
стремления к известности! Сколько коварных вопросов, хитрых рассуждений,
запутанных исследований! Да у него и пустого баловства множество, и болтовни
немало, и пустомельства, и мелочности... Клянусь Зевсом, и золото есть, и
любовь к наслаждениям, и бесстыдство, и гордость, и роскошь, и изнеженность.
Я все это вижу, хотя ты и тщательно скрываешь. Бросай все, и ложь тоже, и
самомнение, и уверенность в том, что ты лучше всех остальных. Если бы ты
пошел со всей своей поклажей, - даже пятидесятивесельный корабль не выдержал
бы такой тяжести {2}!
Философ. Раз ты приказываешь, я брошу все это.
9. Менипп. Гермес, ему не мешало бы снять также свою бороду: она, ты
сам видишь, тяжела и лохмата, в ней волос весом по меньшей мере на пять мин.
Гермес. Ты прав. Снимай бороду.
Философ. Кто же мне ее обрежет?
Гермес. Положи ее на сходни, а Менипп отрубит ее топором.
Менипп. Гермес, дай мне лучше пилу: так будет забавнее.
Гермес. Хватит и топора. Прекрасно! Теперь у тебя вид более
человеческий без этого козлиного украшения.
Менипп. Не обрубить ли мне немножко и его брови?
Гермес. Конечно! Он их поднял выше лба: не знаю, против чего он так
насторожился. Это что такое? Ты еще плачешь, негодяй, оробел перед смертью?
Садись в лодку,
Менипп. У него под мышкой спрятана еще одна тяжелая вещь.
Гермес. Что такое?
Менипп. Лесть, сослужившая ему в жизни большую службу.
Философ. Тогда ты, Менипп, брось свою свободу духа и свободу речи,
брось свою беззаботность, благородство и смех: никто ведь, кроме тебя, не
смеется.
Гермес. Напротив, сохрани их: это все вещи легкие, перевезти их
нетрудно, и они даже помогут нам переплыть озеро.
10. Эй, ты, оратор! Брось свое бесконечное красноречие, все свои
антитезы и повторения, периоды и варваризмы и весь вообще груз своих речей.
Ритор. Смотри, вот я все бросаю.
Гермес. Теперь все в порядке. Отвязывай канаты! Скорей втягивай сходни!
Поднимать якорь, распустить паруса! Перевозчик, выпрями руль! Пошли, - в
добрый час!
11. Чего же вы ревете, глупцы, в особенности этот философ, у которого
только что отрубили бороду?
Философ. Эх, Гермес! Я думал, что душа бессмертна.
Менипп. Врет он! Совсем не это его огорчает.
Гермес. А что же?
Менипп. Он плачет, что не будет больше наслаждаться роскошными обедами,
что никогда уже не удастся ему ночью тайком уйти из дому, закутав голову
плащом, и обежать все веселые дома от первого до последнего, а утром не
будет больше морочить молодежь и получать деньги за свою мудрость; вот что
его огорчает.
Философ. А ты, Менипп, разве не опечален тем, что умер?
Менипп. Отчего же мне печалиться, если я сам без призыва пошел
навстречу смерти?
12. Но мы здесь разговариваем, а там, кажется, слышен какой-то крик;
как будто кто-то кричит на земле.
Гермес. Да, Менипп, слышно, и не из одного места. Одни сошлись в
народное собрание и радуются и смеются, что Лампих умер; жену его осадили
женщины, а его маленьких детей ребятишки забрасывают камнями. Другие, в
Сикионе, хвалят ритора Диафанта за погребальную речь в честь вот этого
Кратона. А там что? Клянусь Зевсом, это мать Дамасия с толпой женщин, среди
крика и стона, поет погребальную песню. Тебя одного, Менипп, никто не
оплакивает; один лишь ты почиваешь спокойно.
Менипп. О нет, скоро ты услышишь, как по мне жалобно завоют собаки, как
вороны станут хлопать крыльями, собравшись меня хоронить.
Гермес. Ты прекрасный человек, Менипп. Но мы уже причалили. Идите же вы
на суд, прямо по этой дороге, а мы с перевозчиком вернемся, чтобы других
переправить.
Менипп. Счастливого пути, Гермес. Пора и нам идти. Чего вы медлите? Все
равно суда никому не миновать; а наказания здесь, говорят, тяжелые: колеса,
камни, коршуны. Обнаружится с ясностью жизнь каждого.

Нет, я не про золотого мужика, которого мечтают заполучить америкоские лицедеи.
Сэр Оскар Уайльд, чей сборник избранных произведений я прочитал. Осадок, надо сказать, интереснейший.
Писатель, оставивший этот мир в год нового столетия... Двадцатого века, переломного. Навсегда оставшись автором века девятнадцатого.

Ах, как прекрасен сэр Дориан Грей! Он невинен как дитя! И как порой жесток эгоистичный сэр Генри! А бедняга Бэзил? Откуда ему знать, что он своими руками создаст монстра?
Хотя не монстра. Просто, грешника.
Из предисловия к роману "Портрет Дориана Грея".
"Художник - тот, кто создает прекрасное.
Раскрыть людям себя и скрыть художника - вот к чему стремится искусство".

Здесь я нашел много ответов... Много пересечений. И образов, которые есть и в этом мире:
"Этот друг Бэзила ему очень нравился. Он и Бэзил были совсем разные, составляли прелюбопытный контраст. И голос у лорда Генри был такой приятный! Выждав минуту, Дориан спросил:
- Лорд Генри, вы в самом деле так вредно влияете на других?
- Хорошего влияния не существует, мистер Грей. Всякое влияние уже само по себе безнравственно, - безнравственно с научной точки зрения.
- Почему же?
- Потому что влияние на другого человека - это значит передать ему свою душу. Он начнет думать не своими мыслями, пылать не своими страстями. И добродетели у него будут не свои, и грехи - если предположить, что таковые вообще существуют, - будут заимствованные. "
Сразу как-то тяжело становится, не находите?
Или:
"Мы утратили мужество. А может быть, его у нас никогда не было. Боязнь общественного мнения, эта основа морали, и страх перед богом, страх, на котором держится религия, - вот что властвует над нами."
Весьма актуально. По крайней мере, для меня, сейчас.
Если бы не излишек описаний балов и прочего - цены бы этому роману не было! А так, увы, слегка суховат. Но для чтения - обязателен!

Посмеялся над рассказом "Кентервильское привидение". Наши мультипликаторы весьма отцензурили версию.
И убрали забавного персонажа по имени Вашингтон)) Жаль. Такой стеб над Америкой...

А уж сборник сказок... Никогда не встречал столь нравоучительный, циничный и депрессивных произведений... Не всегда добро побеждает, увы...
Из сказки "День рождения Инфанты":
"Принцесса, ваш забавный маленький Карлик никогда больше не будет плясать! Как жаль! Он так безобразен, что, пожалуй, рассмешил бы даже Короля!
-Но почему же он никогда больше не будет плясать? - смеясь, спросила Инфанта.
-Потому что у него разбилось сердце.
Инфанта нахмурилась, и ее прелестные розовые губки сложились в хорошенькую надменную гримасу.
-На будущее время, пожалуйста, чтобы у тех, кто приходит со мною играть, не было сердца! - крикнула она и убежала в сад."
Грустно, что не все добродетели прилежны, а не все грехи встречаются лишь в сказках.

Или вот, из сказки "Мальчик-Звезда":
"И он стал властелином города, который стоял на берегу реки. И был он справедлив и милосерден ко всем.....(далее шли описания его дел)
....Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию - и спустя три года он умер. А преемник его был тираном."
Не самый жизнерадостный конец.

Но именно благодаря этому, благодаря грязи в благородных одеждах, и улыбкам на лицах умершей добродетели, произведения Оскара Уайлда запали мне в душу. А место сборнику теперь на полке, рядом с кроватью, чтобы как и некоторые другие книги, я мог брать эту книгу в холодные бессонные ночи и перечитывать...

За этот стих я получил пять. Ура! (Хотя я перевыполнил план - нужно было учить только пять четверостиший))) Стих меня сильно задел... Эх...


ДЖОРДАНО БРУНО

«Ковчег под предводительством осла —
Вот мир людей. Живите во Вселенной.
Земля — вертеп обмана, лжи и зла.
Живите красотою неизменной.

Ты, мать-земля, душе моей близка —
И далека. Люблю я смех и радость,
Но в радости моей — всегда тоска,
В тоске всегда — таинственная сладость!»

И вот он посох странника берет:
Простите, келий сумрачные своды!
Его душа, всем чуждая, живет
Теперь одним: дыханием свободы.

«Вы все рабы. Царь вашей веры — Зверь:
Я свергну трон слепой и мрачной веры.
Вы в капище: я распахну вам дверь
На блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы

Ни бездне бездн, ни жизни грани нет.
Мы остановим солнце Птоломея —
И вихрь миров, несметный сонм планет,
Пред нами развернется, пламенея!»

И он дерзнул на все — вплоть до небес.
Но разрушенье — жажда созиданья,
И, разрушая, жаждал он чудес —
Божественной гармонии Созданья.

Глаза сияют, дерзкая мечта
В мир откровений радостных уносит.
Лишь в истине — и цель и красота.
Но тем сильнее сердце жизни просит.

«Ты, девочка! ты, с ангельским лицом,
Поющая над старой звонкой лютней!
Я мог твоим быть другом и отцом...
Но я один. Нет в мире бесприютней!

Высоко нес я стяг своей любви.
Но есть другие радости, другие:
Оледенив желания свои,
Я только твой, познание — софия!»

И вот опять он странник. И опять
Глядит он вдаль. Глаза блестят, но строго
Его лицо. Враги, вам не понять,
Что бог есть Свет. И он умрет за бога.

«Мир — бездна бездн. И каждый атом в нем
Проникнут богом — жизнью, красотою.
Живя и умирая, мы живем
Единою, всемирною Душою.

Ты, с лютнею! Мечты твоих очей
Не эту ль Жизнь и Радость отражали?
Ты, солнце! вы, созвездия ночей!
Вы только этой Радостью дышали».

И маленький тревожный человек
С блестящим взглядом, ярким и холодным,
Идет в огонь. «Умерший в рабский век
Бессмертием венчается — в свободном!

Я умираю — ибо так хочу.
Развей, палач, развей мой прах, презренный!
Привет Вселенной, Солнцу! Палачу!—
Он мысль мою развеет по Вселенной!»

Вурдалак

Трусоват был Ваня бедный;
Раз он позднею порой,
Весь в поту, от страха бледный,
Чрез кладбище шел домой.

Бедный Ваня еле дышит,
Спотыкаясь, чуть бредет
По могилам; вдруг он слышит, –
Кто-то кость, ворча, грызет.

Ваня стал; шагнуть не может.
«Боже! — думает бедняк. –
Это, верно, кости гложет
Красногубый вурдалак.

Горе! малый я не сильный;
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем».

Что же? вместо вурдалака –
(Вы представьте Вани злость!)
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.

Верещагин "Апофеоз войны"

Воть я и вернулся))) ура! Может даже что-то новое кину)))
А пока к новостям:
Нашёл в интере клип Исповедь Вампира на Хеллсинг... Кто-то стырил идею. А жаль. Ну да ладно.

И один из моих любимых стихов!
Роберт Луис Стивенсон

ВЕРЕСКОВЫЙ МЕД

Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый -- на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!"
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, --
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
-- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море -- катились валы.
И вдруг голосок раздался:
-- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! --
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
-- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
-- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна --
Мой вересковый мед!


И тоже самое в исполнении группы The Hobbit Shire!!!
http://www.hobbitshire.ru/index.php?action=getfile&fileid=28

Веселый всё-таки сериальчик))) Кто-нить знает где в Интере скачать можно? На русском желательно, но можно и на инглише.

А вот стих Эдгара Алана По.

Эдгар Аллан По. Ленор
Увы, разбит сосуд златой! дух отлетел навеки!
Звон, дольше стой! – душе святой плыть в роковые реки;
Что, Ги де Вир, без слёз ты сир? – рыдай себе в укор!
Померк весь мир, в гробу кумир, любимая Ленор!
Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! –
О самой царственной скорбят – о юности такой –
Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой.

"Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили,
Когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!
Кто совершит теперь обряд? – какие петь слова? –
Ужели вы – ваш черный взгляд – колючая молва –
Сгубившие невинную – расцветшую едва?"

Мы все грешны; но меч – в ножны! И пусть восходит к Богу
Воскресный хор средь тишины – от мертвой прочь тревогу.
Предстала милая Ленор – с Надеждой за спиной,
А ты, грустя, оплачь дитя, не ставшее женой.
Скорби о ней, что всех нежней, лелей нетленный прах.
Струится жизнь, но не в глазах, а только в волосах,
Льняная прядь жива опять – но стынет смерть в глазах.

"Прочь! прочь! от демонов спешит мятежный дух, взлетая
Из Ада в горнюю обитель, ввысь, в пределы Рая,
Отринув стон, пред светлый трон, к Царю Небес взлетая!
Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит,
Когда она, блаженств полна, над миром воспарит.
А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу,
Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!"