Рыжий мальчик
Лицо у него было словно вылеплено из сырого пресного теста – вялое, безвольное и глуповато-унылое. Глаза были водянисты и невыразительны, ресницы редки и белесы, губы тонки и презрительно поджаты. Только волосы были яркими – огненно-рыжие, жесткие и упрямые, как шапка из меха молодой, еще не линявшей лисы.
Люди говорили, что бог Солнца поцеловал этого мальчика в макушку. Его же отец, когда слышал такие разговоры, морщился и бормотал что-то невнятное.
Ибо он знал, что самое яркое в его сыне – только волосы. Все же остальное в нем серое, блеклое и безликое. Как медуза, что вечерами покачиваются на теплых прибрежных волнах.
Иногда отец задумывался – а что, если тогда, в тот самый день, боги бы спросили его – так и оставить сыну жизнь, или отдать ее умирающей жене? И отвечал сам себе, ужасаясь этой мысли – отдать жене.
Но, увы – боги не спросили его тогда, и не собирались спрашивать сейчас. Поэтому жена умерла. А мальчик остался жить.
********
Сначала отец думал, что это равнозначная замена. Сын – продолжение рода, продолжение дела, радость в зрелости, надежда и опора в старости. Но время показало, что он ошибался.
Нельзя сказать, что мальчик был плохим. Нет, он не был злым или жестоким. Он не был вором или насильником. Он был просто никаким. Безразличным. Как мягкая жирная глина – без вкуса, без запаха, без формы. Искал где лучше, где тише, спокойнее. Но при этом он не был глуп, как это могло показаться на первый взгляд. О, нет. Он был достаточно умен и хитер, чтобы понять, что лучшее для него – прикидываться глупым.
Ум – большая обязанность и не очень большая привилегия, рано понял он. И минусы от этой обязанности часто больше, чем плюсы от этой привилегии. Лучше прятать ум подальше, как можно дальше, чтобы никто не заметил его, чтобы никто не вытащил мальчика из его теплого и уютного убежища лени. Спрятать так далеко, чтобы и самому забыть о том, что этот ум существует.
Поэтому он и пускал слюни, когда отец что-то рассказывал ему, задумчиво разламывал механизмы, что стояли у отца на столе, и затирал ногой чертежи на песке. Вскоре он добился своего – отец больше не рассказывал ему о каких-то непонятных и от этого тревожащих вещах, не показывал ему странные конструкции из деревянных брусков и металлических пластин и не пускал его в свою комнату, где песчаный пол был испещрен странными линиями. Мальчик был доволен. Теперь он мог целыми днями валяться на заднем дворе или на холме на окраине города, подворовывать у коз молоко и отрывать крылья у бабочек и жуков. Никто его не трогал, никто от него ничего не хотел. Ему было покойно и уютно.
Но вскоре этой покой омрачился.
Ревностью.
Завистью.
********
Его отцу нужен был преемник. Или хотя бы ученик. На сына надежды уже не было, поэтому он искал другого мальчика, которому мог бы передать свои знания и умения. Мальчика, который хотя бы отчасти заменил бы ему сына. И он нашел такого мальчика. Племянник. Сын сестры. Он был полной противоположностью его сыну – невысокий, юркий, черноглазый и черноволосый. И самое главное – любопытный, с острым пытливым умом и желанием учиться.
Отец ввел племянника в свой дом. Целые дни они проводили в той самой странной комнате с песчаным полом и чертежами на нем. А потом на крыше, на солнце сушились какие-то странные механизмы, покрытые лаком. Запах лака начал раздражать мальчика. Впрочем, как и другие запахи, которые доносились из отцовской мастерской. Они означали, что кто-то другой занял его место в сердце отца, что кого-то другого тот сейчас гладит по голове, кого-то другого сейчас хвалит, и кто-то другой сейчас лучше его.
Мальчик злился и отрывал бабочкам крылья, скручивал птенцам головки и пинал козлят. Но ничего поделать не мог. Прийти к отцу, начать учиться и работать, превзойти кузена и заслужить похвалу и уважение ему было лениво. А еще это означало бы, что его спокойной жизни пришел бы конец. Поэтому он продолжал злиться молча.
Но однажды он увидел, как кузена хвалит не только отец, но и соседи и даже совсем незнакомые люди. Они трепали того по черным кудрям, совали в руки корзины с фруктами и сыром, осыпали цветами и – особенно девушки – просто глядели с восхищением. Мальчик потом узнал, что было причиной этому. Кузен придумал странный вращающийся круг из дерева, чтобы было удобнее лепить горшки. Мальчик помнил этот круг – тот целую неделю стоял на заднем дворе, мешал проходу и был слишком твердый, чтобы его пинать или сломать ударом камня. И от этого зависть и обида стали еще горше и злее.
********
Потом он вряд ли мог повторить все, что говорил отцу. Иногда он ронял отдельные фразы в тот момент, когда тот проходил мимо. Иногда специально приходил к нему и сообщал очередную «новость». Но чаще он просто садился рядом и начинал тихо и монотонно нашептывать, наблюдая, как ложь и обида разъедает здравый смысл. Он говорил о том, что кузен возгордился, о том, что тот на каждом перекрестке трубит, что лучше своего учителя, о том, что люди говорят, что старик уже давно в маразме и ничего не умеет, а парень уже изобрел не только гончарный круг, но и пилу. И еще другие, более грязные вещи. При таких словах глаза отца мутнели, губы дрожали, а кулаки непроизвольно сжимались и разжимались.
********
Когда отец столкнул племянника с крыши храма, тот не разбился. На долю секунды среди мигом собравшейся внизу толпы мелькнула ослепительно светлая фигура – и человек, падающий вниз, превратился в маленькую куропатку. Куропатка издала пронзительный крик, так напоминающий звук пилы, и скрылась в ближайшей роще. На этот крик толпа эхом отозвалась злобным ревом. В считанные минуты их дом и мастерская были разгромлены, чертежи затоптаны, а механизмы раскурочены и разломаны.
Сами они еле спаслись.
И тайком, ночью, в трюме торгового корабля, бежали на остров, что виднелся на горизонте.
********
На том острове все пошло, как обычно. Мальчик целыми днями валялся на солнце, отрывал крылья бабочкам, да теперь еще подглядывал через щель в заборе за царскими наложницами. Отец что-то придумывал, клеил, строил, чертил. Но теперь он придумывал, клеил, строил и чертил один. Даже тогда, когда сам царь предложил ему помощников и учеников, он наотрез отказался.
Наверное, из-за этого он так долго и строил тот лабиринт. Царь выделил ему работников, но те только выполняли черную работу, складывали камни, месили раствор и проверяли прочность стен. Все знал только сам отец. Разбуди его ночью – и он бы сразу сказал, сколько в том лабиринте поворотов, тупиков и ловушек. Завяжи ему глаза, свяжи за спиной руки – и он бы без ошибок за несколько минут пробежал бы этот лабиринт, ни разу не споткнувшись и не запутавшись.
Мальчик, конечно, ничем этим не интересовался.
Ему так было удобнее.
Но, памятуя о том давнем случае, он внимательно следил за отцом. Зависть и ревность никуда не делась из его сердца. Они затаились там, в ожидании подходящего случая, чтобы снова расцвести пышным цветом, как ядовитый сорняк.
**********
Поэтому он и заметил, как отец передал царевне клубок ниток. Прочитал по губам, зачем был нужен этот клубок. Понял, для кого он предназначался.
А потом пришел к царю и рассказал ему все.
Но увы, царь не поверил рыжему мальчику с глуповато-простодушным лицом. Царь просто посмеялся, дал ему яблоко и отправил с глаз долой.
А потом царевна сбежала с приезжим воином. А в лабиринте нашли мертвое чудовище.
Царь был в ярости. Он топал ногами, орал, посылал проклятия и призывал кару богов. Но ничего не менялось. Царевна сбежала с воином, а чудовище из лабиринта было мертво.
Тогда царь приказал замуровать отца и мальчика в опустевшем лабиринте.
Мальчик искренне недоумевал. То, что царь хотел убить его отца, было понятно и естественно. Но его-то за что? Ведь это он рассказал царю обо всем. Это он предупредил царя – и разве это его вина, что тот не поверил ему? Он решил еще раз прийти к царю и предложить свою службу, свои глаза, свое умение нашептывать, да даже свой ум – в обмен на жизнь. Он знал, что скажет царю, и самое главное - как он это скажет. И он твердо знал, что царь будет очарован его речами и оставит в живых.
Но отец нарушил его планы.
Отец решил иначе.
********
Мальчик орал и упирался. Он умолял отца, падал перед ним на колени, целовал его грязные босые ступни. Он не хотел уходить отсюда. Здесь была еда, здесь была защита. И здесь были красивые царские наложницы, которых можно было увидеть в щели ограды.
Но отец знал, что ему нужно забрать сына отсюда – хотя бы ради самого себя. Ибо он знал, что как только тому предложат еду, выпивку и красивую наложницу – тот снова продаст его.
А еще он надеялся, что когда сын поднимется в небо – он изменится.
Поэтому он нацепил на мальчика крылья и пинком столкнул с обрыва.
********
Мальчик орал, когда падал вниз. Орал и бил руками по воздуху. Орал и дрыгал ногами.
И замолчал, только когда понял, что он больше не падает. Замолчал и огляделся по сторонам. Он летел. Он летел над морем, над дельфинами, поднимающими к нему свои носы, над осьминогами, вяло скручивающимися в клубок где-то в глубине, даже над чайками, которые парили над самой водой, высматривая пищу.
И тут мальчик понял.
Он был выше всех.
Теперь никто не может достать его.
И теперь он будет плевать сверху.
На всех.
Всех-всех-всех.
Потому что он сейчас выше всех.
Но ведь он может быть еще выше?
Он взмахнул крыльями, поймал поток воздуха и поднялся еще на несколько локтей вверх.
Да, теперь видно больше.
Он может набрать полную пригоршню камней и кидать их на тех, кто внизу.
Потому что он выше всех.
И никто и ничто теперь его не касается.
Никто и ничто его не будет теперь трогать.
Он выше всех.
Теперь ему будет покойно и спокойно.
И теперь он будет плевать на всех.
********
Люди говорили потом, что Икар поднялся слишком высоко к солнцу, и оно опалило его крылья.
На самом же деле это бог Гелиос, увидев, как рыжий мальчик поднимается в небо, содрогнулся от омерзения.
И плюнул в него.
