В колонках играет - КолтрейнНастроение сейчас - ностальгияМы встретились глазами, коротко и жестко, как будто хотели ударить друг друга. Она отвернулась.
Она вошла в комнату после меня. Немного удивилась, увидев незнакомого ей человека. Городок был маленький, и она, хотя бы мельком видела почти всех, кто жил в ее домах. Кого-то она видела из окна, кто-то встречался в сосновом бору, когда она гуляла около дома, кто-то приходил в гости к семейной паре, - к ребятам, с которыми она делила свою квартиру. Своих знакомых у нее не было. Большую часть времени она молчала, и люди привыкли относиться к ней без лишнего внимания. Ее это устраивало. Основной круг ее общения составляли ее соседи, молодые ребята, студенты института стали и сплавов. К ним она уже привыкла. Меня она видела в первый раз. Она вошла и остановилась напротив. Я видел плавный изгиб шеи, плечо и бедра - она стояла в пол-оборота, равнодушная ко всему окружающему. Ее взгляд упирался в правый угол комнаты. Двадцать метров общего пространства. Мы были вдвоем. Ребята оставались на кухне. Они обсуждали общие новости: отпуск, детей, соседей. Мне не хватило табуретки. Можно было сидеть на полу, но я решил, что удобнее сесть в кресле и ушел в комнату.
Ее появление в комнате объяснялось почти также. Вместе со всеми она зашла на кухню, лениво послушала неровный, затухающий разговор, соскучилась и решила выйти на открытый воздух. Чтобы выйти на балкон, ей надо было пройти через комнату. Когда она вошла в открытую дверь, мы встретились глазами. Она не ожидала меня увидеть. Я чувствовал, что я ей помешал. Ей захотелось как-то наказать меня, но она сдержалась. Пока она думала, что ей делать дальше, я стал ее разглядывать.
Она была красива. Внешне вполне заурядная, однако, гибкая и напряженно внимательная, она производила впечатление сведенной пружины. В ней чувствовалась дикая свобода. Каждое ее движение бросало вызов. Я уже был готов встать и подойти, но, в этот момент, она сама прошла на середину комнаты и остановилась глядя на меня в упор. Мы смотрели друг на друга молча, без капли стеснения. Если бы не случайный интерес, можно было бы сказать, что мы абсолютно равнодушны друг к другу. Однако, за внешней безучастностью у каждого из нас сквозило желание заставить второго участника этой немой сцены поступать по-своему. По ее мнению я должен был встать с кресла. Я понял это по ее напряженному ожиданию. Видимо это было ее привычное место. Я решил спровоцировать события и сел еще глубже, демонстративно откинувшись на спинку. Она осталась стоять напротив. Так прошло несколько минут. Немного разглядев меня, она потеряла ко мне интерес и уже готова была двинуться в сторону балкона. Меня это не устраивало. Я встал и делал шаг навстречу. Она сделала шаг назад. Отступая, она глядела мне прямо в глаза. Так мы сделали насколько шагов, и она остановилась, упираясь спиною в стену. Все это время расстояние между нами не сокращалось. Я сделал еще шаг вперед. Она резко отвернулась в сторону, теперь уже упираясь в стену левым плечом. Было видно, что при этой близости ей уже не обязательно на меня смотреть. Она чувствовала мое присутствие по движению воздуха, слышала, как я дышу, могла различить мой запах. По каким-то совершенно не понятным мне причинам я знал, что она не уйдет. Если бы она хотела, она могла бы уйти сразу.
Я ждал, я ждал пока она немного успокоится. Мне хотелось дотронуться до нее, но я терпел, - я боялся, что она разозлится и уйдет. Я ждал момента, когда она смирится с моим присутствием. У нее не было другого выхода. Дотронуться первой она не могла. Ей мешали гордость и чопорность. Ей оставалось полагаться на мою наглость. Наконец она нетерпеливо дернула плечом – ситуация начала ее утомлять. Я решился и провел рукой по ее спине. Она отстранилась и вцепилась мне в руку. Я продолжал гладить, теперь уже другой рукой, ее шею и живот. Несколько секунд она смотрела на меня бешенными глазами. Все могло сорваться в любой момент. На секунду я представил, что будет, если она бросится в драку. Мне было ужасно об этом думать, и я вложил в правую руку (в левую она до боли вилась ногтями) всю нежность, на которую я был способен. И, наконец, она расслабилась, сразу, всем телом, как умеют расслабляться только дикие звери. Я взял ее на руки и понес к креслу. Когда мы сели, она раскинулась у меня на коленях и начала громко урчать. Она подставляла мне свой живот. Она тихонько кусала мне пальцы, ловила, и отталкивала своими лапами мои руки, засыпала у меня на коленях. Ее звали Буська. Ей было два с половиной года. Она была черной и мягкой как игрушка. Она была настоящей кошкой. Пока я был в гостях у ее хозяев, она ревновала меня ко всем женщинам, с которыми я общался.
1996 год.
Г. Серпухов.
P.S.
С того времени я видел только одну женщину, способную быть такой же естественной и открытой. Мы встречались около полугода.
С Буськой я общался три или четыре дня, летом.
Я помню и люблю обеих. Они научили меня не обращать внимания на условности.
